49. Несколько шагов вперёд (2/2)

— Мина и Кун не будут очень рады узнать, что ты так лестно отзываешься об их детище, — пошутила Усаги, сверкая глазами, но тут же успокоилась, встретив вполне серьёзный взгляд Мамору. Она чётко осознавала, что он говорил о её последнем месте работы. — Что ж. От мамы… Макото я тоже сбежала. Где-то почти через девять месяцев после того дня в июне.

— Она тоже на тебя давила оценками? — Мамору по-доброму усмехнулся, но, тем не менее, рука Усаги предательски дрогнула. Сама она отвела взгляд, понурив голову. — Извини меня.

— Нет-нет, всё в порядке, — собственный голос говорил об обратном, но ей очень не хотелось, чтобы Мамору воспринял это на свой счёт. — Я тогда узнала, что она скрывала от меня тот факт, что для моей мамы я мертва. Макото связывалась с ней. Пару раз, потому что первый раз мама лишь что-то сказала о моей смерти, а после уже более подробно. Для всех в Токио я погибла в авиакатастрофе.

— Ты попыталась выпытать у миссис Кино больше информации, и вы поругались? — пытался догадаться Мамору, но Усаги лишь поправила его, что Макото была незамужней женщиной, и к ней стоило обращаться как к мисс. — Ты поэтому убежала?

— Ну, не совсем. Да и не было мне уже дела до выяснения всех этих деталей, что и как. Прошло достаточно времени, чтобы детали могли раствориться, — она мягко высвободила свою ладонь и принялась подниматься со своего места. — Ты не против, если мы пересядем на диван? У меня попа болит сидеть на стуле.

— Конечно, — Мамору тут же поднялся следом и предложил ей свою руку, чтобы помочь перебраться до дивана. — Знаешь, это ведь тоже в твоём духе немного. Не заботиться о… кхм, мелочах? Не знаю, как подобрать слово.

— О да, — она несколько криво ухмыльнулась, но на её лицо тут же вернулось выражение безмерной печали. — О чём вообще стоить говорить, если я, узнав о том, что родная мама похоронила меня и пребывала в агонии, могла думать лишь о том, думал ли так же парень, что меня оставил? Оставил ли он меня потому, что думал так же? В моём сердце была надежда, что я всё ещё любима, даже если он почти сразу женился после того инцидента. Понимаешь, я никогда не думала о своих мамах… Когда они думали обо мне всегда.

Их завтрак давно остыл, тарелки в одиночестве оставались на столе, на котором играло яркое солнышко, словно насмехаясь над мрачной атмосферой, что покоилась в новом домике. Капельки конденсата медленно стекали по стенкам стакана, так же, как и слёзы по щекам Усаги, прижимающейся к боку Мамору. Она не сдержалась и всё-таки зарыдала ещё сильнее, едва ли не завывая от боли осознания, полностью накатившего на неё.

Проговорив всё это перед человеком, который стал для неё самым важным, накатило ощущение, что краски лишь сгустились. Усаги не могла считать себя хорошей, замечательной и прочими положительными синонимами. Она бы предпочла провалиться под землю и более не существовать, но у неё не было на это никакого права.

Мамору поглаживал её по рукам, спине, целовал в макушку, и не призывал прекратить её рыдать, за что Усаги была мысленно ему благодарна, потому что подобные просьбы часто приводили к обратному. Она лишь хотела выплакать себе всю накопленную боль. Обвив мужской торс руками, Усаги уткнулась в грудь, позволив себе несколько шмыгов носом — а что, Мамору ведь сам говорил, что она могла осопливеть хоть весь его гардероб. Всё равно ей стирать. Улыбка мелькнула на её губах, сразу почувствовался солёный привкус слёз, попавших на язык.

— Я не уверена, но, думаю, меня считают мёртвой, потому что в тот день я села не на тот рейс, о котором мы говорили с Сейей, — спустя какое-то время тихо заговорила Усаги, расслабленная поглаживания Мамору по её телу, а в особенности животику. Она сама прикоснулась к нему, мысленно извиняясь перед своей девочкой за причинённый дискомфорт. — Те дни у меня на самом деле не так ярко отложились в голове, я даже по голове получила. Но, кажется, самолёт, на который я всё-таки не села, разбился. Возможно, поэтому меня и не искали? Ни он, ни мама. Никто. Даже бака-Мамору думал, что меня больше нет.

— Но как такое возможно? — он принялся перебирать пряди её волос. — Это же не проезд в автобусе. Там всё фиксируется — личность пассажиров, время отлёта, места и так далее. И если ты купила билеты на своё имя на другой рейс, тебя никак не могло оказаться на другом. Если, конечно, кто-то ещё не летел под твоим именем или подобное.

— Звучит как в тех самых сериалах, что крутят в пятницу вечером, — Усаги слегка фыркнула, но вновь тут же нахмурилась. — Без понятия, что и как. Но это я и хотела выяснить, полетев в Японию. И искренне извиниться перед своей семьёй за всё, что я натворила. Они этого не заслуживали, особенно мама. Вылет завтра рано утром…

— Ты не полетишь в Японию, — стальной голос Мамору заставил её резко вскинуть к нему в голове, из-за чего получилось так, что он случайно дёрнул её за пряди волос. Но это вовсе не волновало Усаги. — Могу даже порвать твой билет.

— Что? Почему? — Усаги высвободилась из его объятия и ровно села в диване, одарив Мамору недоумённым взглядом. — Ты… Всё-таки не доверяешь мне?

— Так, может, это ты мне не доверяешь? — Мамору впервые за прошедшие сутки слегка повысил на неё голос, нахмурившись. Усаги глупо моргнула, не понимая, что конкретно он имел в виду. — Я понимаю, что ты вся в своих переживаниях. Но ты будто немного опускаешь меня. Ставишь перед фактами, даже не советуясь. Не то чтобы я пытался тебя контролировать. Но за всем этим ты не видишь, как важна для меня. Очень важна, Усаги.

Его слова были словно стрела в самое сердце — Усаги даже хотелось схватиться за грудь. Будто бы этим она могла унять ускоренное сердцебиение, заставляющее её дышать чаще и порывистее. Глаза Мамору, смотрящие на неё с примесью самых различных эмоций, заставляло комок её личных чувств завязываться в самые различные узлы. Прочные.

Её губы вновь задрожали. Непонятно из-за чего именно: его резкого отказа (запрета?) или того самого, что натягивалось внутри неё? Усаги приоткрыла губы, и из неё тут же вырвался судорожный вздох. Немного расслабленный. Ведь эмоции Мамору не были направлены против неё. Только для неё.

— Просто… — Усаги принялась смотреть куда угодно, лишь бы он вновь не видел её слёз. Какая же всё-таки плакса. — Я должна это сделать сама. Хоть что-то в жизни я должна сделать сама, Мамо-чан.

Усаги всё-таки посмотрела на него, пытаясь улыбнуться как можно искреннее. Потому что, несмотря на всю боль, она была действительно счастлива. И даже больше — ведь она встретила того, для кого стала всем миром. Кто так ценил её, дорожил ею. Поэтому она хотела ему улыбаться.

— Ты сама дышишь, ходишь, и так я могу перечислять очень долго, — он, казалось бы, раздражался всё больше. — Усаги…

— Ты же сказал, что понимаешь меня, — она пыталась возразить, хлюпая носом. — Я вернусь. И никогда больше не покину тебя.

— Я знаю, Усако, и верю тебе, что ты вернёшься, где бы ни оказалась, — ласковое прозвище чуть успокоило Усаги. Но Мамору продолжал выглядеть усталым, он встряхнул головой и поморщился. — Я бы отпустил тебя, может быть, в какой-нибудь другой вселенной, где не разбиваются самолёты, в которых ты летишь.

— Мой самолёт не разбился, если я сейчас здесь с тобой, Мамо-чан, — нарочито ворчливо протянула Усаги, не зная, как скрыть улыбку. Но прильнула к нему вновь, словно котёнок. — И всегда буду с тобой, если ты позволишь.

— Ты могла чудесным образом выжить. Волны прибили тебя к берегу, где тебя нашли и откачали неравнодушные. А после выяснилось, что ты потеряла память, и мисс Кино стало до того тебя жаль, что она тебя выходила, а после ты стала считать её своей матерью. И после ночи с чудесным мужчиной из твоего таинственного прошлого, твои воспоминания рвутся наружу и, собственно, приводит к тому, что имеем.

Усаги глупо хлопала глазами, пытаясь переварить полученную информацию. Точнее, она, конечно же, очень хорошо понимала, о чём говорил Мамору. Но принимать тот факт, что это говорил Мамору было выше её сил. Несколько секунд глядя в его нарочито серьёзное лицо, Усаги всё-таки позволила себе фыркнуть, после чего заливисто рассмеялась, теперь утирая слёзы от смеха. Вид Мамору, скептически приподнимавшего брови, заставил её заикаться — ей стоило отдышаться.

— Вот тебе и… пятничные сериалы… — Усаги говорила через раз, обхватив живот. Она надеялась, что своим приступом веселья не приносила дискомфорт дочери. — Ты второй человек в моей жизни, на кого так влияет просмотр любовных фильмов и сериалов.

— Только не говори, что первый — твоя мама, я не переживу такого удара, — Усаги вновь фыркнула и тут же отрицательно мотнула головой. — А так, попрошу, иногда я почитываю и соответствующую литературу.

— И зачем? — весело поинтересовалась Усаги, пытаясь придать себе ауру серьёзности, но претерпевала явное фиаско.

— Чтобы поддерживать диалог, больше понимать тебя? — он развёл руками и явно слегка покраснел, когда она ему подарила широкую улыбку. — Да и чтобы сформировать вкус и мировоззрение, нужно потреблять всё — и хорошее, и плохое. Иначе как ещё поймёшь разницу?

— О, так теперь у меня плохой вкус? — игриво поинтересовалась Усаги, приподняв бровь. Она выставила локти на груди Мамору, опуская голову в раскрытые ладони.

— Ни в коем случае, ведь в его понятия и я вхожу, — он ухмыльнулся. Его поведение, слова, жесты и прочее, всё это делало так похожим на их общение в Короне. Усаги не могла не трепетать от чувства ностальгии. — Но у тебя плохая привычка ускользать с темы и заговаривать мне зубы. Ты не полетишь одна в Японию, Уса. Я не знаю, как отреагируют твои родные, не хочу, чтобы тебя что-либо ранило.

— Но никто не будет бить меня, — пролепетала Усаги, ошеломлённая словами Мамору. — Мама, конечно, могла раньше дать мне подзатыльников, но я ведь беременная, вряд ли кто поднимет на меня руку даже в такой ситуации.

— Конечно, тебя никто не будет бить, Усако, — очередной тяжелый вздох вырвался из уст Мамору. Он привлёк её к себе. — Я имею в виду душевные потрясения. Тебя ранила моя реакция. Что стоит говорить о твоей семье? А ведь я левый для тебя человек. И, правда, не знаю, как всё может развернуться.

— Неправда… — она увидела его слабую улыбку на её слова.

— Я понимаю, что мы сейчас очень близки, но я про прошлое…

— Сказала же, неправда! — чуть прикрикнула Усаги и стянула в ладонях футболку Мамору. — Я… Я была влюблена в тебя, когда мне было… Четырнадцать, пятнадцать? Я сама так и не поняла, когда именно это случилось, но когда осознала собственные чувства, ты сказал, что не воспринимаешь меня.

— Прости… — Мамору выглядел ошеломлённым. Даже больше, чем вчера, когда она признавалась ему в своём самом большом секрете. Усаги заметила, как покраснели кончики его ушей. — Я не помню чего-то подобного.

— Всё в порядке, ты и не должен, — она подарила ему ободряющую улыбку. — Не с нашей разницей в возрасте.

— Точно, у тебя ведь не только другая фамилия, но и дата рождения, — Мамору открыл для себя «Америку».

— Да, в конце июня мне исполнится только девятнадцать, — Усаги поджала губы и развела руками. — Увы, я более незрелая, чем ты себе мог представить.

— Ага, очень сильный аргумент на тему того, стоит мне отпускать тебя лететь через океан или нет, — Мамору фыркнул, глядя на неё. — Наверное, так нельзя… Ограничивать тебя. Почти что приказывать. Но и позволить тебе не могу так просто, пойми меня. И моему поведению есть причины. Я волнуюсь, хоть уже и привык к твоей некоторой безбашенности.

— Я обязательно исправлюсь, — заверила его самым серьёзным тоном, состроив мордашку под стать. — Не волнуйся об этом.

— Да-да, конечно, я верю тебе, — Мамору взлохматил её волосы, на что она пискнула недовольное «эй!». — Но, пусть я и говорил про слёзы и прочие женские приёмы, конкретно сейчас на мне это никак не сработает. Никакой Японии, по крайней мере, сейчас.

— Но у меня уже есть билет, — Усаги заканючила, сдерживаясь от закатывания глаз. Мамору был словно болванчик.

— Который я грозился порвать, — напомнил Мамору.

Она всё-таки закатила глаза. Прикусив губу, Усаги боролась с множеством чувств. Прекрасно понимая, почему Мамору вёл себя так и не иначе, всё равно не получалось смириться. Ей до безумия хотелось разрешить все вопросы с её семьёй, чтобы создавать новую безо лжи и сокрытия. Она хотела начать с чистого листа во всех смыслах, хотела, чтобы её родители одобрили Мамору. Но он был таким упёртым! И она тоже.

— А почему ты не предлагаешь лететь вместе? — она всё-таки решилась задать этот вопрос. Потому что это предложение было самым ожидаемым с самого начала разговора.

— Потому что хоти ты этого, разве не предложила бы изначально? — Мамору подпёр голову и с интересом уставился ей прямо в глаза, вызвав лёгкую дрожь. — Но это правда. Либо мы летим вместе, либо пока что никак. Но я не хочу настаивать, давить. Я хочу, чтобы это было твоим взвешенным решением. Хочу, чтобы ты сама меня об этом попросила, а не я навязывался.

— Я прошу. Очень прошу, — Усаги схватилась за живот и несколько резко приподнялась, но чтобы тут же пересесть на колени опешившего Мамору и уткнуться носом в его шею. — Я хочу быть с тобой всегда.

Самые важные слова вертелись на языке, но будто застряли в горле. Возможно, ещё было не время, Усаги чувствовала, что не заслуживала говорить этого сейчас и уж тем более слышать в ответ. Но она выражала невысказанное иным, и надеялась быть услышанной и понятой. В конце концов, она уже призналась, что была влюблена. А, может, никогда по-настоящему и не переставала, если даже нашла парня с подобной внешностью и совсем немного похожим характером.

— Я могу казаться безрассудно смелой, но мне несколько боязно, — Усаги продолжала опалять шею Мамору своим горячим дыханием, наблюдая за тем, как двигался его кадык. Она невольно рисовала узоры на его груди, пытаясь усмирить волнение. — Страшно не лететь. Но страшно получить отказ. И как я его переживу то? Но с тобой… С тобой мне совсем ничего не страшно, Мамо-чан.

Усаги чуть отодвинулась и подняла голову, заглядывая в глаза Мамору. Её ладонь сместилась на его лицо, желая огладить каждый участок кожи. Она любила в нём всё. Взгляд задержался на его губах, Усаги облизнула собственные и слабо прикусила щеку изнутри, зная, что был неподходящий момент для поцелуев. Но ей хотелось. Если не словами, то поцелуями передать всю палитру потрясающих эмоций, распалявших от мочек ушей до кончиков пальцев на ногах.

— Я очень хочу домой, — прошептала Усаги, вновь возвращаясь к удивительно синим глазам Мамору. — Я так хочу к маме. Обнять её и попросить прощения за всё-всё. Рассказать обо всём, что случилось. Она будет очень рада узнать, что я нашла такого надёжного мужчину, как ты, благодаря которому я образумилась и стала походить на порядочного человека.

И вновь у неё перед глазами появилась прозрачная пелена, которую она поспешила сморгнуть. Радовало, что, может быть, не придётся так часто бегать в уборную. Усаги чуть улыбнулась собственным мыслям, почти не обращая внимания на то, как пораженно глядел на неё Мамору в ответ.

— На к-когда, — он прочистил горло, — время. Может, его ещё можно поменять.

— На ранее утро, — ответила Усаги, её глаза чуть округлились в удивлении и догадке.

— Думаю, можно поменять на чуть позднюю дату — нельзя собираться так спонтанно в твоём положении. Всё обдумаем, взвесим, посетим врача и нормально соберём все необходимые вещи, — Мамору говорил прагматично, как почти всегда было, когда дело касалось серьёзных и важных вещей. — Думаю, пару-тройку дней, максимум неделю, ты сможешь потерпеть?

— Да, — Усаги кивнула, позволяя довольной улыбке окрасить её заплаканное лицо. — И я не такая глупая — к доктор Гилмор я тоже ходила, она выписала мне разрешение. Правда, оно работает лишь сутки. Но не суть. Я рада, что ты согласился.

— Я рад, что ты меня позвала, — он улыбнулся ей и оставил на лбу поцелуй. — Правда, я, так или иначе, вновь навязался.

— Мне жаль. Ты прав. Мне самой следует чуть больше тебе доверять, — Усаги понурила голову и принялась в смущении крутить пальцы. Но тут же встрепенулась и вскинула голову, важно выставив указательный палец. — Хотя я не знаю, куда ещё больше, но я постараюсь найти.

— Уж постарайся, — Мамору фыркнул на её маленькое представление. — Спасибо.

— Ты не разочарован? — Усаги резко сменила тему, но ей стоило дожать этот разговор окончательно. — Что это я.

— Нет, нисколько, — он удивлённо на неё уставился, будто она спрашивала, не отросло ли у неё третье ухо. — Я лишь рад, что ты в порядке. Что ты жива, и я могу быть рядом. Ведь… Я почти ничего не знал о тебе. Как и о маленькой тебе, во много был поверхностен. Но в чём я никогда не ошибался — твоя улыбка. Она замечательная и вдохновляющая.

Усаги взвизгнула и прижалась к нему боком, вновь желая задушить в объятиях. Она почти что пищала, зажмурив глаза от счастья. Хотелось так же кричать — всё хорошо. У них всё хорошо и даже больше.

— Только вот что скажи, Усако, — Мамору с трудом расцепил её цепкие объятия вокруг своего торса.

— Да, Мамо-чан? — промурлыкала Усаги, борясь за своё место под солнцем.

— Дорогая, а у тебя загранпаспорт-то есть?

Упс. О таком она совсем не подумала. Интересно, а авиабилеты вообще продавались без его наличия?

Четырнадцатое марта, 1999 год.</p>

Усаги сильнее куталась в шарфик, за ручку шагая с Мамору по улочкам прохладного Токио. Теплом здесь и не пахло, но рядом с возлюбленным ей было тепло в душе, она даже щурилась редкому солнцу, что освещало такие знакомые сердцу улочки. Она не была тут всего лишь два года, но те пролетели как целое десятилетия, но в родном городе практически ничего не изменилось. Разве что, может, цвета некоторых домов и вывески парочки магазинчиков, мимо которых она проходила годами.

Им удалось раздобыть загранпаспорт в короткие сроки благодаря связям Макото, но Мамору ворчал несколько дней, приговаривая, что, подождав месяц-другой, могли получить легальные документы. На что Усаги пришлось в качестве аргумента указывать свой округлый животик, который через несколько месяцев станет ещё больше и вовсе не позволит совершать какие-либо нормальные передвижения по дому, не говоря уже о каких-то перелётах. Да и ждать было совсем невыносимо. Усаги всем сердцем желала домой.

— Уверена, что хочешь пойти сама? — в который раз поинтересовался Мамору — этот вопрос был самым излюбленным во время десятичасового перелёта, большую часть которого, слава небесам, ей удалось проспать. — Ты ведь говорила, что не переживёшь отказа.

— Да, всё так и есть, — Усаги согласно кивнула и принялась раскачивать в воздухе их сцеплённые в замок ладони — она слегка нервничала в сладком предвкушении. — Но, если что, ты как верный рыцарь тут же примчишься мне на помощь, так ведь?

— Да, — Мамору несколько недовольно вздохнул и протянул к ней вторую ладонь. Теперь обе их руки телепались в воздухе. — Но всё равно как-то. Не знаю. Тебе бы для начала не потеряться.

— Я прекрасно помню дорогу, — Усаги недовольно цокнула языком и, освободив недавно взятую в плен ладонь, принялась проводить Мамору «экскурсию»: — Вот там «Корона», там парк, чуть левее и дальше-дальше метро. О, а где-то вон в том углу мы с тобой однажды пересеклись в дождь. С другой стороны дорога к домам, где и мой… Я даже помню, как дойти к моей средней и старшей школе. Вот туда я бы с огромной радостью забыла дорогу.

При упоминании школы Усаги нарочито недовольно скривилась но даже туда её тянуло совсем немного. Она позволила себе на секунду пожалеть о том, что так и не окончила школу, не сфотографировалась со своими знакомыми для выпускного альбома и не сокрушалась несчастным экзаменам. Но уже и неважно. Грустно, но теперь у неё другие очень важные приоритеты.

— Звони, если что, Оданго, — Мамору щёлкнул её по носу, из-за чего она недовольно вспыхнула и тут же вырвала вторую ладонь, принявшись яростно потирать кончик носа. — Местный воздух на тебя плохо влияет.

— Уж кто бы говорил, бака, — она продемонстрировала Мамору язык и медленно принялась двигаться в сторону своего дома. — Я позвоню, когда закончу.

Она отсалютовала ему своим мобильником, в котором уже была японская сим-карта. Мамору собирался в «Корону». Хотел о чём-то поговорить с Мотоки, а так же подготовить почву для появления Усаги. Всё-таки она скучала по Фурахата — тот был ей словно старший братик. Они обещали встретиться позже.

Усаги около минуты смотрела на удаляющуюся спину Мамору в чёрном плаще, решаясь сделать первые шаги к своему душевному успокоению. К самой близкой женщине на всём белом свете. И, наконец-то отвернувшись от Мамору, Усаги поправила своё голубое пальтишко, и принялась медленно шагать к своему дому.

Казалось, даже запах оставался прежним, хотя она давно приспособилась к другому климату и образу жизни. Всё те же улицы и дома, а если приглядеться, то, вероятно, и те же люди, которых она встречала на протяжении всей жизни.

Будто она никуда не улетала. Будто был вечер седьмого июня 1997 года, и она просто возвращалась домой после очередного изматывающего дня в школе.

Кажется, в это время у них были промежуточные тесты, подготовительные и планы на летний фестиваль, который обычно проводился в августе. Множество мелочей медленно, но верно врывались в её память, заставляя уголки губ приподниматься в ностальгирующей улыбке. Как бы ей не нравилась Америка, Япония, Токио ей были гораздо ближе. Даже если как для иностранцев её родной язык казался безумно сложным для изучения.

Бессильный вздох вырвался из её розовых губ — радостно, но в то же время печально. Это оказалось тяжелее, чем казалось, но она ликовала, что хотя бы ноги всё ещё держали её в вертикальном положении, не давая свалиться на землю. Она как раз проходила по тротуару, часто видавшему её колени, руки, а иногда и лицо. Падать было её не самой лучшей фишкой.

Но она смело продолжала идти маленькими и аккуратными шагами, позволяя себе наслаждаться видами. А, может, позволяя оттягивать один из самых страшных моментов её жизни до последнего. Мамору был прав — никто не знал, какая реакция её ожидала. Но сердце подсказывало, что всё было правильно.

Возвращаться домой было правильно.

Усаги продолжала незаметно поглядывать в лица людей, надеясь узреть своих давних соседей, и мысленно ликовала, как ребёнок, когда таковые действительно попадались. Пожилая госпожа Накамура, что иногда была свидетельницей её падений, всегда в таких случаях помогала непутёвой девочке подняться на ноги. А со временем вообще начала носить с собой пластыри, будто не верила, что Усаги когда-то перестанет спотыкаться на ровном месте.

Ещё ей встретился ворчливый господин Таканаши, который жил от них всего лишь через забор. Ему никогда не нравились их шумные с Шинго игры, или когда Усаги громко ревела под дверью собственного дома, умоляя её пустить внутрь. Мама иногда бывала действительно жестокой.

Усаги негромко хихикнула про себя. Впереди показалась женщина с длинными тёмными волосами, на которых отчётливо виднелись крупные пряди седины. Огромный интерес узнать, кто это, окутал сознание Усаги. Она немного ускорила шаг в рамках разумного, желая узреть знакомое лицо, желая открыть как можно больше приятных сердцу воспоминаний.

Женщина со спины казалась одновременно знакомой и нет. Она была одета в светлую куртку до середины бедра, в её левой руке покоился пакет с продуктами — несколько багетов приветливо выглядывали наружу, как и пачки лука.

Сердцебиение Усаги стало отрывистее, у неё перехватило дыхание от превозмогающей страсти узнать. Поэтому, стоило женщине свернуть к небольшому белому заборчику, нервы натянулись словно струны.

— Мама… — в недоверии прошептала Усаги, глядя на профиль, который, казалось бы, забылся в её сознании с таким-то вихрем событий. Но нет, она помнила. Отчётливо и каждую мелочь. — Мама!

Её крик разнесся по всей улице. Да что там, возможно, по всему Джубану. Где-то послышался кошачий вой, неподалёку раздался лязг калитки. А ещё Усаги отчётливо ощущала, как некоторые прохожие с интересом на неё уставились. Но всё было неважно. Абсолютно неважно. Она, затаив дыхание, как в замедленной съёмке наблюдала, как Икуко Цукино с недоверием во взгляде оборачивалась к ней.

Сомнений быть не могло — она даже стояла возле их дома, намереваясь отпереть калитку. Это была её мама — несколько постаревшая. С сединой и морщинками у красивых голубых глаз, которые Усаги унаследовала от неё. Как и губы, которые расплывались в улыбке, глядя на самую родную и любимую.

— Мама! — Усаги не сдержалась от ещё одного радостного вскрика, чувствуя, как слёзы скатывались по её пухлым щёчкам.

Недалеко от их калитки покатились спелые и крупные лимоны. Кажется, мама собиралась готовить лимонный пирог. Как всегда и бывало.