47. Что было после (Я помню, часть II) (2/2)

— Да было бы в чём, — Мамору отмахивается, смущённый словам, которые слышит впервые. — Тебе спасибо за всё.

— Ты защитил самое ценное, что у меня только есть.

Воспоминания заставили Мамору вновь улыбнуться — спустя год он счёл достойным назвать себя другом столь удивительному человеку. Он готов был называть себя тугодумом, раз так долго ходил вокруг да около, но оно того стоило. И то, что он не сбегал и шёл навстречу, уже о многом говорило. Мамору невероятно льстило, что его принимали со всеми причудами, а он в свою очередь платил тем же. Да и что греха таить, эти люди ему невероятно нравились, каждый по-своему. И получить по лицу за жену друга ему не составляло труда.

Подставляя лицо солнечному теплу, жмурясь от яркого света, Мамору размышлял о том, что быть настолько структурированным ему более не нравилось — в конечном итоге все планы шли коту под хвост, едва на экране мобильного высвечивался номер кого-либо из безумного квартета. Или они лично не заявлялись перед его лицом, будто никто из них не знал слово «работа», и тащили гулять. В конце августа, увидев его хандру, на несколько дней они даже съездили в соседний штат к океану, будто того, что рядом, не было достаточно.

Подумывая о том, чтобы начать быть более гибким и научиться плыть по течению, Мамору не сразу заметил, как вместо солнечного света перед ним появилась девушка, чьи бирюзовые волосы казались почти голубыми, словно пытались заменить облака на небосводе. Она смотрела на него с неподдельным интересом, чуть склонив голову и прикусив пухлую губу.

Неотрывно глядя в глубокие синие глаза, Мамору призадумался о том, что поспешил сравнивать волосы девушки с небом — они самое настоящее море или прибойная волна. И снова эти поэтичные мысли и сравнения, которые стали ему присущи после знакомства с Эмили Кайо. И теперь перед ним оказалась её младшая сестра — он вспомнил её не сразу, они встречались всего однажды, он не мог вспомнить и имени.

Вместо этого память, как ни странно, услужливо подбросила слова Мины о том, что ему стоило обзавестись подружкой. Вспомнилась магия Нового года и встреча с Кунсайтом, вселяющая в Мамору надежду, что данное время года и место встречи более чем судьбоносное, незачем сбегать. Особенно когда девушка напротив — невероятно утончённая и красивая, словно вышла из морской пены, чтобы предстать перед ним.

Шестое марта, 1996 год.</p>

— Что можно подарить девушке на день рождения?

Артемис поперхнулся чаем так, что потекло из носа, Луна тут же подала ему несколько салфеток, не скрывая собственного удивления. Мамору хотелось красноречиво закатить глаза или куда-нибудь уйти — будто он им рассказывал о своих планах по ограблению банка, не меньше. Благо хоть не смущался и не краснел, словно малец. Но, собственно, по этой причине он и пришел к Нортонам — будучи почти ровесниками, перед ними в подобных вопросах было не столь неловко.

Что нельзя говорить о его предположительной реакции на Уайтов — Кунсайт обязательно бы одарил его отеческим взглядом, кивая своим думам, и после огорошил бы лекцией о сложности взаимоотношений с женщинами, не забывая о философских речах о бытии; Мина же не отцепилась бы до тех пор, пока Мамору не упал бы замертво оттого, что из него вытрясли не только ответы на все интересующие вопросы, но и саму душу. Прийти к Нортонам казалось самым разумным решением.

Артемис был старше на три года, Луна на два, Милена Кайо, которой искался подарок — его ровесница. Лучших собеседников, чем люди примерно твоего возраста и интересов, не могло и быть. А миниатюрная и утонченная Луна чем-то походила на Милену, а Артемис в свою очередь прекрасно осознавал, чем можно порадовать таких девушек. Осталось подождать, пока они переварят полученную информацию и представят ценные знания.

— Подари ей украшение, — пожала плечами Луна, возвращаясь на своё место за столом. — Мы её знаем? Просто сложно придумать подарок тому, кого не знаешь.

— Нет, но я вас обязательно познакомлю, как выдастся случай, — пообещал Мамору, ложечкой разламывая кусок торта — Луна готовила божественно! — У неё сегодня день рождения, и я понял, что приду с пустыми руками. Но тем самым пришло озарение, что я практически о ней ничего не знаю. Точнее, вроде как знаю, и достаточно, но не дарить же мне ей новую скрипку. Украшения… Чтобы дарить кольцо, надо знать размер пальца…

— Стоп-стоп, — Луна старалась прекратить словесный поток, продолжая поражаться сказанному. — Во-первых, кольцо не дарится просто так…

— Друг, неужели ты влюбился? — Артемис без зазрения совести перебил супругу, заставив Мамору зависнуть от его слов.

— Не думаю, что умею всё это различать, но, если верить книгам, то возможно, — он быстро совладал с собой — всё-таки ожидал подобного вопроса.

Мамору достаточно размышлял о своих чувствах к Милене Кайо, которая появилась перед ним январским утром, словно дива. Она ненавязчиво заплывала в недра души, оставляя множество поводов для раздумий, а некоторым семенам, которые посеяли его друзья, предоставила воду для их восхождения.

Почва оказалась пригодной для того, чтобы на ней взошли любовные чувства. Мамору не планировал этого так рано, не хотел торопиться, но он обещал себе стать более гибким, и когда смог это принять по-настоящему, появилась Милена. Красивая, образованная, с потрясающим голосом и чарующей игрой на скрипке, а что более важно — она разделяла его взгляды на мечты, понятия о счастье и жизни. И, несмотря на занятость, предложила неоценимую помощь в написании диплома, тем самым исключая один из препятствующих отношениям фактор.

— Это здорово, что ты смог открыться кому-нибудь, — Артемис дружески похлопал его плечу и широко улыбнулся. — А насчёт подарка — девушки обычно рады любой безделушке, для них главное внимание, и всё такое.

— Ага, щас, — фыркнула Луна, скептически выгибая бровь. — Какое же банальное заблуждение, да ещё и от человека, за которого я умудрилась выйти замуж! Мамору, украшение — отличный подарок, но не кольцо. Что она обычно носит, её любимый цвет?

— То есть, хочешь сказать, что ты недовольна моими подарками? — искренне удивился Артемис, его правая рука так и застыла в воздухе вместе с ложкой. — Но ты же всегда радовалась!

— Конечно, радовалась, — устало вздохнула Луна — она явно не пребывала в восторге, что её прерывали второй раз. — Но ты не сразу научился дарить хотя бы не бесполезное барахло — скажи на милость, что мне делать с носками из детского отдела?

— Я малость недооценил размер твой стопы — ты ведь такая маленькая и хорошенькая! — Артемис, словно нашкодивший котёнок, чуть сжался и неловко почесал шею, Мамору успел заметить, как смущённо дёрнулись губы Луны, но она быстро совладала с собой. — И ты даже помнишь…

— Конечно, я помню всё, что ты мне дарил, и мне, правда, был приятен каждый твой подарок, — нехотя — скорее из вредности — призналась Луна, отведя взгляд чуть в сторону, взволнованно сжимая ручку чашки. — Но это мы, а у Мамору совсем другая девушка! Ну так что? Что она там любит?

Мамору немного выпал из реальности, почувствовав в происходящем моменте нотки интимности, и старался слиться со стулом, на котором сидел. Но не получилось, внимание вновь обернулось в его сторону, а сам он задумался — он не настолько хорошо знал именинницу. Они общались редко — она пропадала в филармонии, а он пытался совместить учёбу, работу, посиделки с друзьями и работу над дипломом и несколькими научными проектами. Благо, организованность и рациональное распределение времени спасало. Но, как бы прискорбно ни звучало, в его расписании отсутствовал пунктик «Узнать, что любит Милена Кайо».

— Думаю, ей нравятся платья и бирюзовый цвет, — не совсем уверено выдал Мамору, упоминая цвет волос Милены и факт того, что за всю зиму так и не увидел её в брюках или джинсах. Она оставалась леди в любое время года, и почему-то это подкупало. — Она играет на скрипке, я был на одном из концертов. Но не дарить же мне ей скрипку?

— А что ты ей дарил на Валентинов день? — продолжала допытываться Луна, позабыв, что ещё недавно отчитывала мужа. — Если вы тогда уже встречались, конечно.

— Не думаю, что мы встречаемся, — Мамору пожал плечами. — Ничего не дарил, а должен был?

— Ну, если тебе нравится эта девушка, то, наверное, должен был, — былая уверенность покинула Луну, она смотрела на него, словно увидела то, во что долго и упорно не верила до этого момента. — Ладно, опустим этот момент. Если вы не пара…

— Как это «не пара»? — глупо переспросил Артемис, в упор уставившись на Мамору зелёными глазами. — А на кой чёрт ты ей ещё подарки собираешься нести?

— Она мне нравится, но не уверен, нравлюсь ли ей я, — поделился своими чувствами Мамору, осознавая, что впервые произносил подобное вслух. — Всё-таки она уже состоявшаяся в жизни девушка, к тому же, красивая. Уверен, что у неё сотни других претендентов.

Артемис и Луна переглянулись, после чего понимающе кивнули и придвинули свои стулья ближе к нему. Хитро улыбнулись друг другу, Луна обняла Мамору за плечо — и почему каждый норовил облюбовать это место?! — и хитрющим тоном заговорила:

— Мой дорогой, если так думать, останешься один-одинёшенек.

— Девушек, конечно, много, но они очень переборчивы, — во второе ухо тем же тоном вещал Артемис, а Мамору задумался о том, что фраза «мужа и жена — одна Сатана» наконец-то нашла законных обладателей. — Поэтому всего-навсего признайся своей Незнакомке.

— Ты можешь доверять мамочке — она желает тебе наилучшего! — заверила Луна, продолжая улыбаться.

Мамору не хотел обращаться за помощью к Уайтам, зная, что Кунсайт начнёт вести себя по-отечески. Мамору пришёл к Нортонам и нашёл не менее заботливую «мамочку», которая собиралась устроить ему личную жизнь. Иногда грешным делом он подумывал о том, что двум семейкам стоило бы махнуться супругами да жить в гармонии и понимании. Но он явно мало что в этом понимал, поэтому засунул своё никому не нужное мнение куда подальше и поддался обработке «мамочки». В конце концов, у него оставалось не так много времени, чтобы найти подарок — Милена ждала его в оговоренном месте ровно в семь часов вечера.

Семнадцатое мая, 1996 год.</p>

— Знакомьтесь, это Милена Кайо — моя девушка.

Они начали встречаться относительно недавно — где-то больше месяца назад, когда Мамору решился на серьёзный шаг. В день её рождения они так и не увиделись из-за её внезапной встречи со спонсорами, но когда это случилось, он собрал всю свою решительность и вместе с браслетом, который помогла выбрать Луна, таки озвучил свои чувства. И настал момент, когда он принял решение познакомить своих самых близких с той, которой ещё предстояло стать самой близкой.

День рождения Линды казался ему идеальным моментом, ведь именинница сама настояла на этом, желая познакомиться с будущей «невесткой» — кажется, шутки о «приёмных родителях» медленно, но верно переставали быть как таковыми.

— Привет, я Мина, приятно познакомиться, — Мина, выглянувшая из-за угла, бросилась обнимать Милену, заставляя Мамору напрячься.

Они с Миленой во многом были похожи — сдержанные, уравновешенные, спокойные. Поэтому люди-ураганы, подобные Мине, дезориентировали. И если Мамору привык ко всему этому — деваться было некуда, — то Милена замерла, а её ничего не выражающее лицо несколько пугало его. Объятия Мины не длились вечность, она так же быстро отлипла и вернулась на место возле мужа. Милена же так и застыла с приподнятыми руками, заставляя Мамору задуматься: она хотела обнять в ответ или отстранить?

— Мне тоже очень приятно, — она собралась и улыбнулась лёгкой улыбкой, которая и вызвала уважение Мамору. — Могу ли я отлучиться в дамскую комнату?

— Да, конечно, назад и направо, — Луна улыбнулась не менее приветливо и, когда Милена скрылась за поворотом, тихим голосом обратилась ко всем сразу: — Она довольно милая и вежливая.

— Но она совсем не подходит Мамору, — Мина, чьё лицо ещё несколько минут назад лучилось теплом, скучающе подпёрла голову. — Она кажется очень скучной. Мне не нравится.

— Дорогая, стоит разделять понятия «мне не нравится» и «не подходит кому-либо», — попытался сгладить её слова Кунсайт, но Мамору всё равно это не нравилось.

— Слушай, мне всё равно, чувствуешь ты пары или нет, и прочая ерунда, но не вздумай этого говорить при Милене, — несколько раздражённо выдал Мамору, нахмурившись. Он не для того знакомил друзей со своей девушкой, чтобы выслушивать подобное. — Это не тебе решать.

— Я и не пытаюсь за тебя решать, — на какое-то мгновение Мина смутилась — это было видно по вжавшейся в плечи голове. Но она почти сразу уверенно продолжила: — Я просто поделилась своим мнением! В конце концов, я ведь Богиня…

— Нет, Мина, ты не Богиня Любви, ты просто суёшь свой нос, куда тебя не просят, — он вспылил едва ли не впервые — сам не знал, почему его так задели её слова. Неужели настолько обидно, что его выбор не одобрили?

Они заткнулись радикально — Линда отвесила подзатыльники одному и второй, при этом выглядела она вовсе не радостной и счастливой, как и положено было в день рождения. Напротив, некогда голубые глаза потемнели, отражая весь настрой владелицы — она зла, и это не шутка. Если бы не некий стыд, Мамору бы взглянул и на Кунсайта, во взгляде которого наверняка бы прочитал упрёк. Но в действительности он лишь выглядел устало, но не осмеливался сказать и слова, боясь кардинальных ссор.

Пригласить девушку на день рождения Линды больше не казалось Мамору занимательной идеей — когда Милена вернулась, они все поддерживали непринуждённую беседу, мило улыбались друг другу, в то время как отдалённо на лицах отображались мысли поскорее закончить это собрание. Мамору немного злился на Мину, потому что с её подачи в глазах Луны не было и намёка на веселье. И вместе с тем злился на себя — он не должен был приводить Милену на день рождения человека, которого она не знала, и где саму её никто не знал.

Тем же вечером Милена тактично заметила, что его друзья странные.

Июнь, 1996 год.</p>

Она не смеялась над его неопытностью.

Милена в принципе очень редко смеялась — чаще она едва уловимо улыбалась уголками губ, чему у неё научился Мамору. Всякий раз, когда у неё проходило выступление, он был рядом, сидел в передних рядах, наблюдал за движением её руки, как она создавала чарующую музыку. Мамору был уверен, что девушка, способная создавать своими руками волшебство, обладала богатым внутренним миром.

Он в этом убеждался всякий раз, когда они общались за чашечкой кофе в модном кафе, которые она любила. На самом деле он был несколько рад, что клуб Уайтов реставрировался — он не мог её туда привести, но и не мог теперь разгуливать там большинство свободных вечеров. Мамору нравилось вести с ней светские беседы — она поразительно походила на свою старшую сестру в этом плане, только в ней было что-то такое, что хотелось познать всем естеством.

Оказавшись в одной кровати, она не смеялась над его неопытностью — направляла, брала на себя большую часть, поддерживала. Милена в целом его очень поддерживала: в написании диплома, его защите. Она казалась ему невероятно надёжной и прекрасной. Уж кого и хотелось назвать Богиней — так это её. И из сотен мужчин она предпочла быть с ним, и Мамору это невероятно льстило. Уверенность, которую он приобрёл с дорогими друзьями, эта женщина лишь подкрепляла одним своим присутствием.

Жизнь наконец-то заиграла для него по белым клавишам, полностью позабыв о чёрных. Мамору невероятно радовался тому, что сдержался, стерпел тёмную полосу и наслаждался происходящим.

Ему удалось устроиться в престижную компанию тестировщиком-дизайнером; в его объятиях находилась потрясающая девушка; жизнь наградила друзьями, которые его ценили. И он ценил всё, что ему дано. Нет. Он ценил то, для чего также и сам постарался, сильно постарался. Мамору раздумывал о том, что определённо заслуживал хорошего финала для себя.

Август, 1996 год.</p>

Он сделал ей предложение.

У Мамору был твёрдый и уверенный план на жизнь — отучиться, занять хорошее положение в рабочей сфере, а после обзавестись семьей, которой сможет дать всё на свете. Все его цели мало-помалу свершались, а иногда даже быстрее, чем он мог представить. Он был слишком практичным, но старался сгибаться под обстоятельства, принимать новые неожиданности с достоинством.

Мамору не считал себя глупым или наивным — разве что совсем изредка, с подачи других людей. Особенно под взглядом голубых глаз — будь то осуждение от Мины или нескрываемое раздражение в глазах Усаги Цукино, которую он встретил спустя долгое время, когда прилетел в Токио, как ему бы хотелось, в последний раз.

Прилетел, чтобы посетить могилы родителей, которых никогда не помнил, и сообщить о своём желании жениться. Милена же говорила о том, что нет никакого смысла просить её руки у её никчемного отца.

Они были похожи. Милена нравилась Мамору не только всеми различными качествами, но и тем, что она без каких-либо раздумий приняла его позорное прошлое. Более того, она вовсе не поняла, чего он стеснялся. И поделилась тем, что на протяжении многих лет чувствовала себя сиротой при живых родителях.

Милена с придыханием делилась о том, что для родителей важнее была работа, нежели она. Рассказывала о том, как чувствовала себя неисправным инструментом, который всячески старались настроить под себя. А когда она рассказывала о безразличии своей старшей сестры, у Мамору пошатнулась вера в Эмили Кайо. Вдруг она показалась ему именно такой, какой её описывала Милена — такой же, как их строгая мать, карьеристкой и бездушной.

Но Мамору быстро отмёл эти мысли — Эмили не виделась ему такой за всё время, что они провели вместе. И всё-таки они росли в одной семьё, почему же отрицалась мысль, что Эмили была такой же жертвой родителей, как и Милена?

Они поссорились тогда. Впервые. Как оказалось, Милена очень чувствительна к теме семьи, а в особенности того, что касалось старшей сестры — тогда впервые Мамору смог наблюдать на всегда правильном лице отрицательные черты. Гнев, раздражение. А ещё небывалый страх, плескающийся на глубине голубых глаз. И в этот момент она ему показалась невероятно живой и ещё прекраснее.

Откуда в нём тяга — или правильнее сказать, фетиш? — на отрицательные эмоции?

В какой-то момент ему искренне показалось, что создать семью с девушкой, не знающей семейного тепла — лучшая идея на свете. Они бы восполнили друг в друге все те пробелы, что образовались далёкие годы назад. А в том, что она хотела семью, он был уверен стопроцентно — иногда он в ней видел собственное отражение.

Когда Мамору в очередной раз пришёл помочь с отстройкой клуба, который теперь будет называться «Белые Касабланки», он ненавязчиво упомянул, что в следующий раз надеется сюда прийти со своей женой. Кунсайт искренне его поздравил, Мина едва ли не впервые обошлась без комментариев, тем самым оставив осадок.

— А вы не спешите? — в этот раз не смогла промолчать Луна, тревожно взглянув ему в глаза. — С чего такая спешка? Брак… Это же не игрушки.

— Я хочу создать с ней семью, поэтому женюсь, — пожал плечами Мамору, продолжая нести свою ношу.

— Брак — это не только создание семьи, — ворчливый тон Луны вновь вернулся. — Достаточно ли ты узнал её, чтобы связать с ней свою жизнь? Достаточно ли комфортно вам вместе? Ты выглядишь таким зажатым рядом с ней…

— Думаю, что достаточно, — уверенно ответил Мамору. Но что-то в нём дёрнулось, голос осел. — Эм, я на самом деле выгляжу зажатым?

— О, будто она тебя в узде держит, — Артемис, не совсем понимающий настроение разговора, выдал всё с шуточным тоном. — Солдатик, который ходит по струнке. Скажи, она тебя наказывает дома, если ты слишком громко дышишь?

— Нет, — глупо ответил Мамору, нахмурившись. — Не замечал. А ты что скажешь?

Мамору повернулся в сторону Мины. Она уже один раз сказала, что не видит в них пару. Но прошло время, они узнали друг друга получше, у них было ещё несколько совместных встреч. Почему-то ему было важно её одобрение. Она выглядела необычно — не улыбалась, даже глазами, ни одной хитринки. Молча выполняла часть своей работы, будто потухла.

— А я скажу, что хочу быть подружкой невесты! А то Луна мне не разрешила, может, твоя невеста будет благосклонна ко мне? — она лишь прикрыла глаза, но тут же будто вспыхнула, произнося всё это.

— Я поговорю с Миленой, — Мамору опешил, но она заставила его улыбнуться.

Мог ли он считать её слова за одобрение от самой Богини Любви?

Ноябрь, 1996 год.</p>

Несмотря на то, что Мамору сделал быстрое предложение — хотя вряд ли его просьбу можно было назвать предложением, — он всё-таки старался не спешить с самой свадьбой. Но Милена захотела иначе. Она желала как можно скорее стать его женой, предвкушала это. И занималась подготовкой самостоятельно.

Мамору смущало лишь одно — брачный контракт, на котором настаивала Милена.

— Зачем он нам? — недоумённо интересовался Мамору, глядя на бумаги, которые уже заполнили и принесли лишь для его подписи. Рядом уже стояла чётко выведенная подпись Милены, которая по этому договору намеревалась навсегда оставаться Кайо.

— Это лишь формальность и хороший тон, — Милена взглянула на него через отражение в зеркале. Она прихорашивалась, хотя они всего лишь собирались проверить ресторан. — Чтобы в случае чего никто из нас не остался с носом.

— Тебе не кажется, что такими вещами ты только настраиваешься на будущий развод? — Мамору всё ждал, когда она обернётся на него. Но Милена продолжала расчёсывать свои бирюзовые волосы. — Ты мне не доверяешь?

В Милене ему нравилось достаточно вещей. Некоторые из них — самостоятельность и упорство. Несмотря на любые продвижения со стороны отца, Милена могла похвастаться тем, что справлялась по большому счёту из-за своей привлекательности, харизмы и внутреннего стержня. Эта женщина целенаправленно шла по любым головам, чтобы достичь желаемого. У них были одинаковые ценности и понятия, они делали их ближе. Но иногда они казались настолько чужими, что Мамору оставалось лишь отгонять от себя эти мысли.

— Конечно, доверяю, — она всё-таки оторвалась от собственного отражения и приблизилась к нему, прикоснулась к волосам. Поправила его причёску. — Ты извини, что я такая пугливая… Мои родители…

— Да, прости, — Мамору сдался под её пальцами и волшебными словами. Он помнил, как она боялась повтора судьбы своих родителей. Ему оставалось лишь собраться с силами, чтобы перевернуть её мировоззрение. — Но ты ведь пригласишь родных на свадьбу?

— Нет, — Милена отчеканила это холодно и тут же убрала руку с его волос, разворачиваясь спиной. — Я не хочу видеть их на самом счастливом дне моей жизни. Эмили ещё ядом всё затопит от зависти.

— Ты пригласила множество гостей, но никого из семьи, разве это правильно?

— Моя семья — только ты! Мне больше никто не нужен, понимаешь? — она обернулась к нему с укоризненным взглядом. — А гости… Это всё для поддержания моего образа, понимаешь?

— Мне казалось, что твоей подружкой невесты будет Эмили, — Мамору тяжко выдохнул, наблюдая за тем, как она дёрнула плечом. — Но раз так, я не особо-то против. Мина очень хотела бы ею быть, раз тем более ты уже дружком выбрала своего менеджера…

— Это кто? — Милена непонимающе склонила голову, нахмурившись.

— Мина Уайт, жена Кунсайта, — добавил Мамору, понимая, что его невесте приходится нелегко. — Милена, мы ведь столько раз уже вместе пересекались… Не так давно у неё был день рождения.

— А, та безвкусная блондинка, — она махнула рукой и вернулась к своим сборам. — Дорогой, иногда у тебя отсутствует чувство прекрасного — куда ей стоять рядом со мной? Да ещё и в такой день. Мы едва знакомы. Подружка уже давно выбрана — Кристин, мы с ней обедали на прошлой неделе, ты должен помнить.

Мамору многое хотел сказать — и что сам едва знаком со своим дружком, и что Мина не так плоха, как кажется, впрочем, все его друзья отличные люди. Но он всегда находил оправдание поступкам Милены — как когда-то находил их для себя. Он понимал, что в глубине души она напуганная и не такая уверенная, как хочет казаться — особенно он это знал, когда она во сне звала свою старшую сестру. Мамору надеялся, что сможет сгладить её переживания, и она сможет почувствовать себя рядом с ним свободнее, как когда-то ему помог Кунсайт и компания.

Рассуждая о свадьбе, Милена счастливо разглогольствовала о том, что это праздник в первую очередь для невесты — все взгляды будут прикованы к ней, её платью, причёске и прочему. И Мамору шел на уступки, лишь потому, что ему самому это всё не было необходимо, а порадовать свою невесту — что могло быть лучше? Ему было достаточно расписаться, поэтому не отпирался от идеи, что всё торжество для Милены. И был согласен играть по её правилам, пусть и не без внутренних коллизий.

Декабрь, 1996 год.</p>

Ему грозились судом.

На своём рабочем месте Мамору чувствовал себя более чем комфортно — он не предавался сожалениям о медицинской сфере, отдавая всего себя компьютерной. С коллегами он чувствовал себя спокойно, но подружиться с кем-либо не стремился, да и некогда было с их загруженным графиком и множеством планов. Здесь всё кипело наверняка как в аду — вечные перестройки дедлайнов, внезапные заказы и проекты. Мамору с его внутренней педантичностью было несколько тяжело — он хотел, но не особо научился быть гибким. По крайней мере, старался как мог, иначе мог вылететь с работы.

Он был женатым человеком — на его работе это почему-то особо ценилось. Начальник был семейным человеком. Наверное, именно поэтому он так часто отсутствовал на рабочем месте, а после возвращался, огорошив новостями. Мамору старался не столько не для себя — для своей новообразованной семьи.

С Миленой они продолжали жить в её небольшой квартирке, куда он переехал после её настоятельных просьб где-то в начале августа. Она сокрушалась по поводу того, что ввиду их занятости они мало проводят времени вместе, и ей нужны хотя бы вечера для душевного успокоения. Мамору не испытывал желания всегда быть рядом, но не имел ничего против коротать ночи в её объятиях.

А недавно она заговорила о покупке дома — она хотела нечто помпезное и роскошное, как и она сама, думал про себя Мамору. Его более чем устраивала её квартира в плане размера. С другой же стороны была мужская гордость — ему было несколько стыдно, что семейное гнёздышко предоставила жена. Как бы ни хотел избавиться, Мамору всё-таки был воспитан азиатским менталитетом, и он мужчина, который по факту ничего не дал своей женщине. Милена отшучивалась тем, что в этом нет ничего странного или постыдного. Мамору же подъедал стыд и подбитая мужская гордость.

Поэтому, когда ему предложили возможность принять участие в весьма хорошем проекте за отличную выплату, он согласился, не раздумывая. Потому что Милена, так легко говорящая о том, что она сможет тянуть их двоих, не понимала его чувств. Мамору желал дать ей всё, что она хочет — её самостоятельность в этом плане ему очень не нравилась. На кой чёрт он ей сдался в таком случае, если она могла позволить себе всё сама?

Мамору по такому случаю брал много сверхурочных — работать дома у него бы не получилось. Слабый компьютер, который ему давно стоило заменить, жена, желающая получить внимание, если сама не возвращалась под полночь. Она работала на износ, как и он.

С её подачи они уже выбрали домик своей мечты и усердно работали для его приобретения. И дальнейшего содержания, думал про себя Мамору, припоминая, что Милена белоручка, которой не нравится заниматься домашним бытом — они трапезничали либо в кафе, либо едой на заказ. А прибраться раз в неделю Мамору не составляло труда. Иногда они это даже делали вместе. Милена щебетала о клининговых услугах.

В стремлении получить больше, удержать свою гордость и достоинство, Мамору в своё время не смог всё обдумать как надо, когда ему предлагали такого рода работу, основывающуюся на внерабочем контракте. Никакого договора не составлялось, всё происходило на словах и энтузиазме, поэтому, когда проект был готов, Мамору опрокинули, едва подвернулась возможность.

Тягаться не было смысла — у него после изнурительной работы не осталось ни запала, ни желания. После недавней ссоры с женой не было желания возвращаться в квартиру к покупной еде и вопросам о том, как дела. После ссоры с друзьями из-за жены не оставалось людей, которым он мог бы поплакаться. Очередной фонарный столб стал ему единственной опорой и поддержкой.

Мамору старался быть гибким, и это привело его к невообразимому кошмару. Он написал заявление на увольнение, подписал все нужные бумаги на передачу авторства проекта, получил расчёт и шел по улицам города свободы, как никогда прежде ощущая себя скованным. Он думал о том, что придерживаться планов было не такой плохой идей. И что спешить в чём-либо не было необходимости.

Тягости работы и собственной неудачи не так сильно тяготили, как давили тонкости взаимоотношений с близкими людьми. Мамору горько усмехнулся, провёл ладонью по лицу и подумал о том, что ещё несколько лет назад, которые пролетели невероятно стремительно, он и не думал, что сможет вспомнить чувство взаимности в чём-либо. Не думал, что будет вновь грустить, что остался один без друзей, как когда-то, когда дети один за другим покидали не только детский дом, но и его душу.

Они поссорились с Кунсайтом так глупо. Тот лишь пытался узнать, что его тревожило, просто делал это не так тактично, как, возможно, хотелось. Напротив, в тот момент Кунсайт показался копией жены — напористым, слишком любознательным и лезущим, куда не просили, длинным носом. Расспрашивал, почему не пришёл на открытие, почему не звонил никому из них, почему не приходил на встречи. И Мамору не сдержался — что-то гаркнул в ответ и ушёл, желая, чтобы за ним громко хлопнула дверь.

Тогда его мысли занимала жена и внезапно появившиеся конфликты с ней. Она оказалась не совсем такой, какой представлялась изначально. И Мамору невероятно стыдно было это признавать внутри себя, не то что выносить за пределы личных границ — он ожидал, что едва обнародует свои переживания, как прочтёт в глазах друзей: «А мы говорили». Представлял, как Мина ехидно засмеётся, припоминая, что сразу пророчила ему несовместимость с Миленой. Луна укоризненно прошепчет о том, что он поспешил и теперь пожинал плоды необдуманности. Кунсайт наверняка бы сказал, что больше не видит в нём собранного человека, который так легко проглотил наживку с подработкой. И возможно, только Артемис бы пытался отшутиться.

Милена оказалась властной и вовсе не мягкой и нежной, как музыка из-под её рук. И он не мог её в этом винить — Мамору «любил» те черты, что обернулись против него. Силу, уверенность, упёртость и упорство, с которым она гордо шла по жизни. И шла куда успешнее и счастливее, чем он сам. Он считал, что вовсе не ровня ей. Она заслуживала куда больше, чем он мог дать. И хотела этого. Так он думал, когда она в очередной раз интересовалась делами его работы, сокрушалась тому, что, несмотря на сверхурочные — он не рассказывал ей о дополнительной «работе» — платили всё так же ничтожно. А она скорее хотела поменять неуютную квартиру, доставшуюся от родителей, на собственный дом мечты. А ведь говорила, что больше не мечтает.

Любил ли он Милену? Наверное, нет. Но казалось, был пылко влюблён в невероятно красивую девушку с травмами на душе, которые так походили на собственные. Он желал взаимного исцеления для них двоих, но сам Мамору для этого был ей не нужен — то, как уверенно Милена двигалась вперёд, завораживало и пугало. Её дела шли в гору — множество концертов, спонсоры так и норовили предоставить ей всё, что угодно. И в который раз не понимал, за что же она любила его. И любила ли?

Наверное, любила. Милена открыто об этом говорила, без какого-либо стеснения, в то время, как у Мамору эти слова застревали поперёк горла. Он не знал, что именно его сдерживало — собственное нежелание или воспитание, которое он так пытался отринуть? Отринуть традиции, веру в которые ему внезапно захотелось приобрести — наверное, он был бы гораздо счастливее, будь они самой обычной семьей. Где она бы занималась бытом, а он приносил в дом деньги. Где он бы смог выговориться о неудачах, а не бояться увидеть в глазах более сильной жены осуждение и презрение.

Считал ли себя Мамору неудачником? Вполне! Был ли он приверженцем навязанных моделей семьи? Скорее да, чем нет. Хотел избежать всей душой, но в итоге мысли так и возвращались в более приемлемую модель поведения, где жена была зависима от мужа. Он хотел, чтобы сильная Милена перестала быть таковой и предстала перед ним нежной и ранимой, как каждый раз во сне, а особенно когда звала свою старшую сестру, которую в душе явно не ненавидела. Наверное, он просто завидовал. Что не смог стать сильным и самостоятельным, не смог превзойти успешную жену, чей авторитет давил.

Цепи, сковывавшие Мамору, под названием брак натирали горло. Он так стремился к свободе от предубеждений и давлений в другой стране, что в итоге оказался у того же разбитого корыта. Оказался под давлением жены, настолько статусной и успешной, что по сравнению с ней он был тараканом, которого легко мог раздавить каблуком каждый человек, кружащийся в её кругах. Особенно это отражалось, когда Милена высказывалась о «неправильных друзьях», и ради неё он отказывался от этого. Ради неё старался быть лучше и успешнее, ради неё терпел общество, чуждое ему.

Мамору всё-таки вернулся домой. Она ждала его, сидела в кожаном кресле, аккуратно перекинув ногу на ногу. Правильная. Идеальная. И невероятно холодная, несмотря на страсть и пылкость в некоторые моменты. За что она вообще его любила? За огромный потенциал, который в нём углядела? Милена поделилась этими мыслями когда-то давно, расписывая радужные перспективы. А он, видимо, и купился, как когда-то в своё время подкупил подобным образом и Кунсайт. Мамору от досады хотел поджать губы — радовался похвале, как маленький ребёнок. А по итогу что? Ничего не добился. Идеальная Милена Кайо просчиталась.

— Как дела на работе? — вновь поинтересовалась Милена. Будто начальница, ожидающая отчёта.

Перекручивая обручальное кольцо, на которое Мамору заработал усердным трудом, чтобы порадовать девушку, он размышлял. И надумал, что если всё вывалить как есть, хуже не будет. В конце концов, он ошибся. Он не любил её. Но очень хотел бы. Но ему было невероятно тяжело с ней.

Позволяя себе некоторые вспышки эмоций, Мамору вывалил всё как есть, ожидая прилива холодной волны в виде синих глаз Милены. Но вместо этого ощутил согревающие объятия её обычно холодных рук. Она прижала его к себе, поглаживая по голове, приговаривая, что любит его. Милена отчаянно просила его не уходить, хотя бы он должен был остаться с ней. На его памяти она впервые плакала и умоляла, обещала преодолеть все трудности вместе.

— Ты мне веришь? — спросила она, отстранившись от его плеча, которое намокло под натиском её жгучих слёз. Тех самых слёз, что он впервые видел на идеальном лице.

— Верю, — прошептал Мамору в ответ, принимая капитуляцию.

Не из-за женских слёз — точнее, из-за них, но не потому, что они давили. Мамору с неким ужасом осознал, что слёзы его жены придавали сил, а слабость, которую она впервые ему показала, медленно, но верно сдвигала каблук давления на его мужской гордости. Милена обещала стать мягче, обещала быть рядом и поддерживать. И он верил, что она его любила — если он был ей нужен, как неудачник, то по какой ещё причине, кроме как из-за любви? Мамору вспоминал то пьянящее чувство, с которым встретил эту девушку.

Январь, 1997 год.</p>

В конечном итоге они взяли дом мечты Милены в кредит. Идеальная история кредитов, которую Мамору успел нажить за весь период в штатах, способствовала выдаче кредита безоговорочно, а статус его жены всё это дело закрепил. И ему оставалось лишь стать лучше, его путь уже был начат, и он готов был идти по головам.

За неимением общения с компанией, с которой ещё год назад прожигал время за весельем, у него оставалось больше времени на карьеру. И Милена ему в этом не мешала, продолжая заниматься собственной. Так и началась совместная жизнь двух карьеристов под одной крышей.

Он вновь вернулся к машинам — Мамору готов был согласиться, что предназначения существуют и именно это уготовано ему. Только вот вернулся он не в тот автосервис, где провёл студенческие годы, ни где повстречал Кунсайта и Милену — ему не нужен был ещё один удачный человек январским утром. Но когда спустя всего две недели в новой мастерской, более престижной и соответствующей, к нему обратились с уникальным предложением, Мамору с внутренним стоном подумал о том, что эта штука достигла его везде.

Этим человеком оказался пожилой директор автосалона, который привёз к ним свою «ласточку» с несколькими царапинами. И стоило Мамору оценить всю раритетность и важность такого автомобиля, как в него крепко вцепились, приговаривая, что такие люди, как он, очень важны. И предложили сменить грязную работу автомеханика на изысканную должность консультанта в автосалоне. Мамору согласился, думая, что хуже уже точно не будет.

Милена не могла нарадоваться его продвижениям по карьерной лестнице — из консультанта его быстро перевели в менеджеры, а после он вообще стал приближенным к директору. Она считала это замечательным, а ещё более замечательным наверняка была зарплата, которую он приносил домой. Правда, от этого их отношения никуда не продвигались, но они хотя бы не ругались. Ведь Мамору сделал всё, чтобы этого не было — отстранился не только от всего мира, но и от жены и самого себя.

Мысли Мамору занимала только работа и перспективы, которые он для себя видел. Он отдавал ей всего себя, ведь только там был столь желанный отклик, которого он всегда хотел. Да, Милена всячески поддерживала его, как и обещала, но была ли в этом искренность? Он не был уверен.

Февраль, 1997 год.</p>

Когда сердце Мамору покрылось небольшой корочкой льда, как февральский ветер, он заметил некоторые изменения в своей жене. Милена начала больше крутиться вокруг него, ворковать и кокетничать, чего не делала никогда раньше. Чаще старалась повиснуть на шее, обдавая нос приторным запахом дорогого парфюма, чаще норовила побыть наедине.

Он не знал причину столь странных перемен. Но догадывался, и это были довольно неприятные домыслы. Мамору грешным делом думал о том, что Милена так радовалась недавней кончине собственного отца, на чьи похороны и не думала заявляться, спихнув всё на Эмили. И Мамору, возможно бы, и пришёл почтить память отца своей супруги, но они так никогда и не были знакомы как родственники — он знал мистера Кайо только как художника, на чью выставку однажды попал по рекомендации Эмили Кайо.

Обладать семьей казалось ему настоящим сокровищем — неважно какой, но всё равно семьей. И продолжал ценить и уважать семейные узы. Ему их попросту не хватало, он стремился к их созданию, и, казалось, нашел такую же девушку, но она зациклилась на своей карьере больше. И он недалеко ушел от неё в этом плане — о совместных детях речи и не шло. Милена отмахивалась от него, продолжая говорить о грядущих выступлениях.

И потому всякий раз, когда Милена не желала поднимать тему её семьи и создания их семьи, продолжая лишь трусливо отворачиваться, Мамору раздражался. Но продолжал себя успокаивать тем, что сейчас действительно не время, и вспоминал желание жены измениться. Всё-таки то, что она становилась контактной, уже прогресс. Но почему-то Мамору продолжал ощущать прохладу моря вместо теплоты прикосновений.

Изменения были, но столь мимолётны и незначимы, что Мамору вновь начал замечать отголоски прошлогодних скандалов. Только ругались они лишь глазами — каждый осуждал друг друга, но не решался сказать. Продолжали стараться. Но, вероятно, каждый для себя. А поддержка Милены в работе иногда казалось ему новыми цепями на ошейнике, что пытался окутать горло. И молчаливо ругались, потому что он начал давать ей отпор. Начал ценить себя и свою гордость больше, чем до этого.

Март, 1997 год.</p>

— Хреново выглядишь, — произнёс голос, который изредка появлялся в его голове как олицетворение осуждения. — Но домик неплохой.

— Кто там? — за спиной Мамору раздался голос Милены.

— Да так, комар залётный, — устало выдохнул Мамору, глядя в осуждающие глаза Мины, которая, несмотря на свой рост, пыталась смотреть свысока. — Здравствуй, Мина.

— Ничего не хочешь мне объяснить? — она стояла, скрестив руки. И явно не собиралась уходить, даже если вежливо попросить. — Они скучают по тебе.

В некоторых кошмарах Мамору предполагал, что ему придётся встретиться с глазу на глаз со своим прошлым. И он, если честно, отвык от них так легко, будто их никогда не было в его жизни. Впрочем, так происходило со всем и со всеми. Он легко отпускал всё, что имел.

— Не думаю, что есть смысл в наших встречах.

— Почему? Если ты так хочешь это услышать, то ладно — я тоже соскучилась, совсем немного, — Мина забавно надулась, позволяя чему-то ворохнуться в душе.

— Потому что мне с вами тяжело, — Мамору сдался.

Сдался, перестал притворяться, что ему было легко. Притворяться, что он смог измениться и перестать бояться быть отвергнутым. Ему было хорошо, но это стоило невообразимых трудов. И, начав жизнь с той, где приходилось притворяться ещё больше, понял, что обязан признаться хоть в чём-то. Не в самой приветливой форме, но так Мина наверняка отстанет.

— Ты боялся, словно псина, каких-то ножей в спину, мне было так жаль тебя. А ты боялся, потому что сам такой же, — Мина шокирующе на него уставилась, но тут же в её глазах промелькнул небывалый гнев. — Устроился в жизни и забыл тех, кто был с тобой рядом и поддерживал тебя.

— Вы надо мной смеялись, а не поддерживали, это разные вещи, — он вовсе не хотел с ней спорить — у него не было сил волочить ногами, а открывать рот уж тем более. Он плохо соображал после изнурительной работы.

— Ладно, я смеялась, Арт смеялся, Луна хихикала, и то надо мной, ладно. Я признаю тебя правым на этот счёт, — она скривилась, будто от головной боли, и мотнула рукой в сторону. — А причём тут Кунсайт? Ладно все мы. Что тебе сделал мой муж, что ты так отвернулся от него? Он так хотел, чтобы ты был на разрезе ленточки. Да, вы повздорили. Но он всей душой пытался до тебя достучаться. Пригласил на день рождения… Почему ты не пришел к своему лучшему другу, Мамору?

— По той же причине, что и ты, — она нахмурилась. — Пытался сделать как лучше.

Мамору ощущал внутри себя липкий страх и отвращение к самому себе. Она давила на него взглядом голубых глаз, он уже ощущал это когда-то ранее. И это ни капли не нравилось. Руки под названием совесть пытались пробраться сквозь слой льда к сердцу, ранить и напомнить о счастливых днях, когда он не погрузился под воду и не тонул, ощущая невероятное давление. Будто ему сейчас размозжит голову. И в чём он хотел ей признаваться? Если продолжал врать.

— Ты ужасный человек, Чиба, — выплюнула Мина. — Я жалею о том, что когда-то протянула тебе руку помощи, позволила подобраться к самому дорогому, что у меня есть. Мне стоило помочь тебе зарыться в собственном дерьме и ныть там дальше. Ты — трус.

Он увидел, как она плачет. Кажется, это случилось впервые. Мина развернулась и, не прощаясь, пошагала прочь. И снова он продолжал стоять, ничего не делая — когда-то подобное уже было… И Мамору пообещал себе более не возвращаться в жизнь тех, кого довёл до слёз.

— Наконец-то я могу выдохнуть, что твои глупые друзья отвалились сами по себе, — он вздрогнул и скосился на свою жену.

Милена смотрела вслед уходящей Мине с победной улыбкой на губах — такой же, с которой провожала конкурентов со сцены. Будто прямо сейчас она вновь избавилась от препятствия на своём пути. Мамору смотрел на неё, не понимая, как она могла быть такой жестокой — он и без того оборвал связи с друзьями ради неё, и для чего было так улыбаться?

Боль отдалась в висках, Мамору поморщился. Нехотя всплыли воспоминания о том, как за него радовались те самые друзья, как старались принять его выбор и искренне радовались на свадьбе. В то время, как сама Милена и пальцем не шевельнула, чтобы втиснуться в его мирок. Вместо этого она всеми силами старалась втиснуть его в свою жизнь, перевоспитать. Или, правильнее сказать, подмять под себя. Рядом с ней было так же тяжело, как и на другом материке за несколько тысяч километров.

— Мне надо уйти, — просто сказал Мамору и, переобувшись, пошёл сам не зная куда. Милена пыталась его остановить, но её голос отдавался эхом в его ушах.

Ноги принесли к парку с озёрами. Уставившись в гладь воды, Мамору рассматривал собственное отражение — уставший взгляд, мешки под глазами, морщина меж бровей. Перед ним находился портрет неудачника, который бегал от одной проблемы к другой. За те несколько лет, что он здесь жил, практически ничего не изменилось. А что и менялось, он угробил собственноручно, или самостоятельно нажил себе проблем под грузом неопытности.

Казалось, что мальчик, выживающий с самого детства, должен быть умнее, опытнее, не ступать на грабли. И Мамору казался себе таким, когда садился на самолёт Токио-Лос-Анджелес. Казался себе сильным, подающим надежды и с огромным потенциалом к свершениям, особенно имея планы. И радовался, словно дитя, когда его достоинства подмечали. И так же по-детски расстраивался, понимая, что не так он крут, как те люди, что его окружали.

И ведь все те, кого он оставил, были на голову выше. Они никогда бы от него не отвернулись, что доказала пришедшая Мина, и они на самом деле никогда не были тяжелыми. Тяжело было лишь из-за груза собственной неуверенности и страхов. А когда появилась Милена Кайо, Мамору слепо взлетел ещё выше, будто не знал, что падать будет тяжело.

Упал, обломав крылья без намёка на восстановление. И даже изнурительная работа, которой он себя окружил, уже долгое время не скрашивала собой внутреннюю боль. А Мина лишь сломала последнее защитное стекло.

Мамору просто подумал, что семейная жизнь важнее, чем друзья и любые другие социальные конструкты. Он пожертвовал всем ради Милены, не подозревая, что та не собиралась жертвовать ничем, даже когда он смог принять то, что она лучше него. К тому же по итогу оказалась такой же, как и её родители и сестра, о которых говорила со слепой ненавистью. Оказалась заядлой карьеристкой.

Холодная вода заставила его содрогнуться и широко раскрыть глаза.

— Извините! — неизвестный мальчик взволнованно смотрел на него с высоты зелёными глазами. — Мне очень жаль, сэр. Держите мою руку.

Липко, мокро. Мамору осознал, что оказался в воде того самого озерца — видимо, мальчик его случайно столкнул, пока он неосмотрительно сидел на корточках у самого края. Ребёнок до последнего извинялся, предлагал отдать свой леденец. Несколько прохожих уставились на них, и Мамору едва ли не впервые это перестало волновать — нахождение на светских мероприятиях последнее время не помогало расслабиться. Мальчик, искренне извиняющийся за такой пустяк, подсказывал о глупости, которая прицепилась к Мамору за последние полгода.

На следующий день Мамору проснулся с некоторой лёгкостью — он впервые не ночевал дома. И проснуться в одиночестве ему показалось настолько приятным, будто ему было двенадцать лет и он катался на велике. Поэтому он вернулся в дом лишь для того, чтобы выгулять железного красавца, о котором пришлось забыть и купить машину, как и любому приличному человеку. Мамору так давно не ездил, что готов был расплакаться от счастья, когда ветер задувал сквозь щели шлема.

Он встретил Эмили Кайо совершенно случайно — пришел в университет, пытаясь навеять уставшему сознанию хоть какие-нибудь приятные воспоминания. И эта женщина была частью лучшего, что у него было, а точнее, разговоры с ней. Несмотря на долгую разлуку, она приняла его безоговорочно, улыбалась и общалась столь непринуждённо, будто пропасти никогда не существовало, будто они вновь сидели в библиотеке. А ещё она не расспрашивала о своей сестре, чем бесконечно радовала — Мамору кратко отчитался, что они всё ещё вместе.

Апрель, 1997 год.</p>

Мамору набрался смелости не сразу, но как только сделал, с души упал целый груз. Он встретился с Кунсайтом и искренне просил прощения за своё отвратительное поведение, склонившись так низко, как никогда в жизни. Он осознавал, что Кунсайту не нужны были эти особенности культуры, но они нужны были самому Мамору. И его друг, как бывало каждый раз, лишь принял это, как и принимал самого Мамору. Даже теперь, когда не стоило. И он готов был плакать от счастья.

Новая атмосфера в клубе оказалась куда приятнее и приветливее, Кунсайт рассказывал о продвижениях, о начинающих звёздах, об успехах Мины как певицы. Под обжигающий горло виски беседа шла непринуждённо и легко, как с Эмили — будто их ничего не разделяло. И Мамору признался о собственных стенах, которые сам воздвиг, рассказал, ради чего они вообще появились. О том, как метался меж двух огней, и что ему не хватало смелости определиться или заявить о собственных желаниях каждому из них — друзьям и жене.

Когда Кунсайт уже заснул, в кабинете появилась Мина, которая тут же недружелюбно уставилась на Мамору, и явно хотела ударить, но почему-то остановилась. Это было странно, но если бы кто-нибудь его ударил, Мамору был бы рад — пощёчина или подзатыльник наверняка бы отрезвили получше, чем вода в озере. Особенно был бы рад, чтобы его ударила Мина — та, из-за которой он решился сюда прийти и извиниться. Перед ней в том числе. За трусость перед её слезами, что не догнал и не попытался утешить. Как когда-то одну маленькую девочку.

— Не рада видеть, — кивнула она и села напротив, наполняя чистый бокал янтарной жидкостью. — И не за твоё здоровье, неудачник.

— Что-то ты хреново выглядишь, — заметил Мамору, глядя на уставшее лицо, которое не улыбалось.

— А ты хреново видишь, но я же молчала. Твоя мама ещё не повесилась с горя, что такого уродила?

— Видимо, когда-то довёл, — Мамору устало вздохнул, понимая, что чтобы измениться, должен быть честным с теми, кто от него этого ожидал, — если она решила, что смерть в автокатастрофе лучше, чем жизнь со мной.

Мина подавилась, и Мамору заботливо потянулся похлопать её по спине. Кажется, он рассказывал о том, что рос в детском доме, но никогда не поднимал этой темы. Они тогда обсуждали семьи, и Мамору помнил, как сама Мина отмалчивалась о собственных родителях. И теперь сидела, глядя на него во все глаза — ему бы не хотелось, чтобы она прощала его лишь потому, что у него печальная предыстория.

— Слушай, я всё понимаю, но тут ты переборщил, — Мина ещё несколько раз откашлялась и взглянула на него другим взглядом. — Извини, не стоило шутить про маму. Это всегда тонкая тема.

— Если тебя это не смущает, всё в порядке, — Мамору казалось, что он немного трезвел. — Думаю, у тебя свои принципы на подобные шутки.

— Ну, я не то чтобы уважаю или не уважаю своих предков, — она дёрнула плечом и скривилась. — Они есть, но как бы и нет. Не знаю, что и лучше: быть сиротой, или чувствовать себя таковой при живых-то родителях.

Мамору впервые задумался о том, что создать семью с девушкой, не знающей семейного тепла, как и он — невозможно. У них никогда не было необходимой модели поведения для примера. И то, что видел Мамору в своих друзьях, с болью отдавалось осознанием того, что у него самого такого не будет — он не мог построить это самостоятельно, не мог заставить Милену измениться. Им обоим необходим был человек с адекватными семейными ценностями.

Мамору слишком поздно осознал, что у сироты и ментальной сироты, родители которой любили работу больше, чем родных детей, никогда не получится семья. Особенно когда Милена выросла дочерью своих родителей — отдающей себя всю работе. Не то чтобы он её упрекал, скорее наконец-то по-настоящему понял. Что из-за собственных страхов в конечном итоге не помог ей справиться с её проблемами. И они пожинали плоды того, что было. Пожинали сплошное ничего в семейной жизни.

Май, 1997 год.</p>

Она сказала, что беременна.

Мамору смог примириться со своими друзьями — Линда едва ли не плакала, обнимая его, и причитала, что её сынок недалёкого ума человек. Они смеялись над ним, но так по-доброму, что убивали все сомнения. Он чаще проводил время с Эмили, и даже познакомил с остальной компанией, которую она приняла куда лучше сестры, и те в свою очередь приняли её. Он погружался в работу с головой, но всё ещё трезво и осознанно, и смог дальше продвигаться по карьерной лестнице — скончавшись, начальник оставил пост директора именно ему.

Казалось, все были счастливы. Кроме Милены. Она стала раздражительнее, появились вспышки ревности на пустом месте — Мамору не понимал, что происходило с его ранее сдержанной супругой. Неужели тот факт, что он примирился с остальными, настолько её задевал? Она не признавалась, а Мамору не собирался с ней нянчиться. Он уже занимался поиском адвоката и собирался с духом, чтобы заговорить о разводе. Мамору был готов выжидать сколько нужно времени для сохранения её репутации, но притворяться более не хотел.

И когда все документы были готовы, она призналась, что ждёт от него ребёнка, уже два месяца. Радость, отразившаяся на лице Мамору, была неподдельно искренней — он не мог вспомнить, когда так улыбался в последний раз. У него будет ребёнок. Появится частичка настоящей семьи. Но вместе с тем пришло осознание, что он на такой подарок приготовил лишь бумаги для развода по их брачному договору. Он тогда их спрятал, радуясь, что не успел ничего сказать.

Неужели маленькая жизнь внутри ещё плоского живота Милены намекала, что не всё потеряно для их брака? Что Мамору, примирившись с друзьями, ещё был способен сохранить семью? Сохранить брак с женщиной, которую выбрал самостоятельно и нёс за неё и ребёнка ответственность. Он поверил, что должен постараться.

Он искренне старался, окружая Милену заботой и теплом, на краю сознания думая о том, что никогда раньше этого не делал. Возможно, он не мог чувствовать себя мужчиной, потому что никогда не давал женщине рядом чувствовать себя таковой. А Милена одна из многих, кто любил слушать ушами — он помнил её реакции на его первые и местами неуклюжие комплименты.

Но случилось наоборот — на его ухаживания Милена реагировала очень странно. Она приходила домой далеко за полночь, практически не разговаривала с ним и каждый раз закатывала глаза, когда он напоминал о важности сохранения здоровья, особенно для их будущего ребёнка было важно, чтобы мамочка не перетруждала себя. Всё списывалось на причуды беременности, и он терпел.

Мамору просил помощи Эмили в поисках Милены, на что последняя злилась. Последней каплей стало препятствие Милены на принятие Луны на должность домоправительницы их дома. Она кричала о некомпетентности и недоверии, а Мамору всей душой хотел помочь подруге, которая потеряла работу, предлагая лёгкий вариант. И Луна согласилась, переступая через себя, чтобы его жена закатила истерику. Они снова ругались, но он настоял на своём. И Милена стала пропадать ещё чаще.

Когда Милена заговорила об аборте, Мамору понял, что проиграл сражение с собственной женой, для которой карьера, несмотря на все его попытки что-то поменять, оказалась важнее. Когда Милена в красках рассказывала о предстоящем турне и концертах, он не смог принять блеска радости в её глазах, в то время как о ребёнке она отзывалась нехотя. Их ценности окрасились в разные цвета, и он бездумно бросил слова о том, что она вольна делать, что хочет.

И пожалел, когда она перестала брать трубку, когда не вернулась домой спустя долгое время. А после ему позвонила Эмили, сказала, что Милена в больнице, и Мамору в который раз подумал, что он дурак. У его жены случился выкидыш, и в этом виноват только он.

Он вновь себе пообещал, что всё будет по-другому. Он обязательно всё исправит. Жизнь уже не просто намекала — она в лицо говорила о том, что именно он должен был стараться. Стараться больше, чем думал.

В этом более не было необходимости.

Когда Милена очнулась, его пригласили в палату. Он зашел, начиная с извинений, обещаний и прочего, благодаря всех на свете, что Милена осталась жива. Он не любил её, но по-своему дорожил. У них было много хорошего, просто они не смогли зрело прорастить семью из зёрнышка взаимного интереса. Но теперь общее горе должно их объединить.

— Думаю, нам лучше расстаться, — Милена это произнесла хрипло, не смотря ему в глаза. — Тем более ты уже и так собирался — я нашла документы на развод в твоём столе. Твоя подпись уже стоит, ждать мою тоже уже не надо — я подписала.

— Мили… — Мамору с болью вдохнул воздух, думая о собственной дурости. — В этом больше нет смысла.

— Как нет смысла? — она коротко взглянула на него. — Я потеряла твоего ребёнка, нас больше ничего не связывает.

— Не говори так, будто у нас до этого не было смысла, — Мамору, несмотря на всё прежнее, говорил это искренне. Хорошее было, не могло не быть. И он собирался преодолевать всё плохое. Ему уже успели доказать, что никогда не поздно. И он собирался это доказать ей. — Мы справимся и с этим, Мили.

— Ты любишь меня? — она это спросила настолько резко, что Мамору невольно задумался и промолчал несколько мучительно долгих секунд. — Про это я и говорю. Если тебе меня жаль — не стоит. Я потеряла ребёнка по собственной дурости. А тебя хочу оставить по совести — как бы я ни хотела, как бы ни старалась… Мы не созданы друг для друга. Извини, что не исполнила твоей мечты.

— Не думаю, что у меня были мечты, — Мамору как-то криво ухмыльнулся, глядя будто сквозь уже бывшую жену.

— Поверь, она у тебя была, — взгляд сфокусировался на Милене, которая старалась искренне улыбаться со слезами в глазах. — То, как ты хотел этого ребёнка… Это было похоже на самую настоящую мечту. Всё, чего я желала, чтобы ты однажды так взглянул и на меня… Но не могу же я тебя заставить, да?

Июнь, 1997 год.</p>

Они развелись без каких-либо курьёзов. Она примирилась со своей сестрой, и Мамору был искренне счастлив за них двоих. Ему же оставалось вновь погрузиться в омуты работы, ища спасения. С неким стыдом он осознал, что после развода ему действительно стало легче. И что цепь, которая на нем была, повесил именно он, а не кто-либо другой.

— Достал нудеть, Чиба! — кричала выпившая Мина ему на ухо, пока Мамору находился в нетрезвом астрале — это был его первый выход в свет спустя долгое время, пока он копался в себе и своих ошибках. — Хочешь, я тебя познакомлю со своей подружкой?

— Не думаю, что умею вести с себя женщинами, я их не понимаю, поэтому им будет лучше без меня, — промямлил Мамору. — Не хочу снова возиться с вашим полом.

— Ну всё, — картинно вздохнула Луна. — С одной не получилось — поставил крест на всех.

— Женщины поразительные и прекрасные, только когда найдёшь свою! — философски заметил Артемис, с обожанием глядя на свою жену. — Не всем даётся легко, но обязательно найдётся, зуб даю!

— Ты сначала долг отдай за лечение этого зуба, потом будешь думать о том, чтобы отдавать его кому-то, — хохотнул Кунсайт, тем самым смутив друга.

Они всячески пытались скрасить его хандру — не то чтобы Мамору расстроился разводу. В конце концов, он сам этого хотел, вот и получил. Наверное, Мамору расстраивала сама перспектива потерянной семьи, потерянного ребёнка, к которому он привязался прежде, чем тот родился.

— И вообще, я требую извинений, Чиба! — гаркнула Мина, задевая его локтём, когда резко подняла бокал своего спиртного. — За все те гадости, что ты мне говорил!

— Пока я не почувствую вины за свой острый язык, такого никогда не будет, Мина, — улыбнулся Мамору. Он уже извинился за собственную трусость, а вот за все их пререкания ему не было и капли стыдно. — Более того, если такое и случится, что меня клюнет совесть, то уж точно не ты первой услышишь их.

— Неужели есть та, кто тебя терпит больше моего? — она с непритворным ужасом округлила глаза и начала лихорадочно убирать волосы с лица. — Это твоя бывшая? Признавайся, мисс Кайо не была твоей первой? Что ты скрываешь от своей второй мамочки?!

Мина оставила бокал и приняла дёргать Мамору за грудки. В голове помутилось, он боялся, что его вырвет, потому что поперхнулся, услышав подобные предположения. Мамочка номер один заботливо пыталась освободить его из плена, папочка Кунсайт хлопал по спине, а Мамору с ужасом представлял себя парой с малышкой Оданго, которая называла их врагами.

— Просто хорошая девочка, которую я обидел, не подумав, — выдохнул Мамору, вспоминая их предпоследнюю встречу.

— Она призналась тебе в любви, а ты её отшил? — сочувствующе произнесла Мина, забросив руку на его плечо.

— Твоим фантазиям нет предела, — Мамору закатил глаза на подобный абсурд — Оданго никогда бы в него не влюбилась. — В любом случае, ты тоже в пролёте. Но я обязательно перед ней извинюсь.

Июль, 1997 год.</p>

Он опоздал.

Стоя на могиле Усаги Цукино, Мамору с ужасом осознал, что не успел сказать всё, что хотел, что разъедало его душу медленными кусками все эти годы, что проецировал на других людей.

Мамору первым делом, как прилетел, оказался в «Короне», надеясь отыскать маленькую девочку с оданго, а если не увидеть, то хотя бы расспросить у Мотоки. Но не ожидал услышать того, что Усаги разбилась на самолёте месяц назад. Мотоки сухо рассказал крохи информации, которой владел, что она полетела со своим парнем в штаты, надеясь на новую жизнь, на исполнение мечты.

И теперь, стоя перед пустой могилой, ведь тело её владелицы покоилось в огромном океане, Мамору мог лишь положить букет красных роз на постамент. Он так много хотел сказать, но не подозревал ни на йоту подобного исхода. Не ожидал, что девочка, дарившая «жизнь» одной улыбкой и вообще всеми эмоциями… умрёт. Он пребывал в огромном шоке и неверии, но всё было перед глазами, как на ладони. И внезапно заплакал.

Если даже она умерла, гонясь за мечтой, то какой был смысл мечтать?