35. Сожаления (1/2)

Вокруг стоял сильный запах медикаментов, от которого кружилась голова. Хотя наверняка это также из-за волнения. Усаги всеми силами старалась не нервничать, пока по животу размазывали специальный гель. Через несколько минут на мониторе появилось изображение малыша, и Усаги заметно расслабилась, позволив себе чуть улыбнуться, увидев, как двигаются маленькие ручки и ножки. Её ребёнок живой, и это главное.

Вид этого крохотного тельца в который раз доказывал, что в скором времени они с Мамору станут родителями. Точнее, они уже родители.

Но с каждой секундой тишина, которая образовалась в кабинете, начинала давить. Пока шли приготовления, никто особо друг с другом не разговаривал — всё необходимое было сказано ещё в самом начале. Теперь оставалось только успокоиться, настроиться и верить в то, что всё пройдёт хорошо. Поглаживания Мамору по её ладони этому лишь способствовали, как и добродушная улыбка доктора.

И всего лишь через мгновение такая, казалось бы, спокойная обстановка сменилась на нечто столь пугающее, что сердце было готово выпрыгнуть из груди. Даже рука Мамору, за которую Усаги цеплялась, как за спасательный круг, исчезла. Боль одиночества, чувство вины — всё это захлёстывало с новой силой, когда живота коснулось нечто холодное, острое, приносящее сущий дискомфорт и страх. Всё внутри сжалось, в горле встрял ком, а голос доктора преобразовался в пугающий механический скрежет. Слёзы градом хлынули по щекам, а безмолвный крик застыл на губах.

Усаги распахнула глаза и тут же проморгалась, потянувшись руками к лицу растирать солёную влагу. В комнате всё ещё было темно, даже небольших просветов не хватало, чтобы что-либо адекватно различить. И только через несколько секунд глаза привыкли к темноте, и взгляд зацепился за знакомое очертание люстры. Дыхание Усаги пришло в норму, и она аккуратно прижалась к Мамору, стараясь не потревожить его.

Вновь этот сон.

Кошмар преследовал Усаги на протяжении нескольких дней после амниоцентеза. В эту ночь сон был менее пугающим — оборвался на самом страшном — после него не было протяжных рыданий и боли в груди, как в первый раз.

Сама процедура прошла отлично, как уверила доктор, проводившая её. Во время проведения Усаги даже улыбалась уголками губ, особенно после вида на мониторе и слов, что внешне всё замечательно. Изображение малыша придало больше уверенности для того, чтобы не выкинуть каких-либо курьёзов.

Всё действительно было хорошо — забор биоматериала прошёл успешно, и после доктор уверила, что никаких повреждений не имеется. Но когда уже в машине Мамору застёгивал ремень безопасности, с улыбкой повторяя, какая Усаги молодец, она разрыдалась. И только через полчаса удалось привести дыхание в норму, перестать плакать и поделиться своими переживаниями.

Боль.

Несмотря на неё, Усаги улыбалась, когда наблюдала за тем, как игла приближалась к её животу. Потому что чувствовалось, что в тот момент это было её единственной обязанностью. Расслабиться, довериться и просто перетерпеть всего лишь малое количество времени. Что она и сделала. Но всё-таки не выдержала.

В голове застыл пронизывающий до дрожи крик, который перестал преследовать Усаги только этой ночью. Кто-то отчаянно кричал в её голове, что ему больно, чтобы всё прекратили. Она проигнорировала это, чтобы ненароком не дёрнуться, не испортить всю процедуру, не навредить своему малышу. А во сне этот голос возвращался, Усаги только со временем смогла разобрать, что он похож на её собственный. Только боль была не совсем её.

Неужели она всё же навредила ребёнку? Неужели слова доктора о том, что всё прошло успешно, лишь очередная иллюзия, обманка перед нечто более пугающим? Оставалось лишь ждать результаты процедуры, но Усаги не так сильно переживала, пока ощущала что-либо внутри себя. Может, это было самовнушением, каким-то помешательством или же сумасшествием, но она действительно что-то чувствовала.

Но эти сновидения пугали, будоражили сознание и напрочь лишали покоя и сна. Во сне Усаги хватала доктора за руку, со слезами на глазах сквозь рыдания умоляя ничего не делать. А в ответ лишь слышала вместо успокаивающего голоса металлический скрежет, будто перед ней был робот из фильма, который она недавно смотрела.

Дальше было невозможно вспоминать ужасающие подробности, Усаги мотнула головой, отгоняя нежеланные образы. Некоторые картинки только исчезли из её сознания, незачем пытаться их вспоминать и приносить себе, и ребёнку своими переживаниями дискомфорт.

Вместо этого Усаги подняла голову к лицу спящего Мамору и улыбнулась уголками губ, перекинув свою руку через его торс. Но не сдержалась и разгладила складку между его бровей — видимо, ему тоже снилось что-то тревожное. Мамору старался не показывать своих переживаний, но Усаги видела, как он нервничает. Он стал чуть более раздражённым, хоть на ней это и не сказывалось.

А вчера она почувствовала табачный запах, исходящий от него. Усаги уже успела забыть, что Мамору курит, ведь при ней это происходило лишь единожды, а подобный запах она услышала впервые. Может, он курил всегда более аккуратно, может, он пытался зачем-то бросить. Это были бессмысленные размышления, но они отвлекали. Сам Мамору отвлекал её от кошмаров.

В ту ночь, вернувшись из больницы, Усаги, как и обещала, осталась в своей комнате одна. Она помнила, что сама говорила об одной ночи, но ей хотелось, чтобы и тогда Мамору остался рядом с ней. Язык не поворачивался вновь его о чём-либо просить, а он и не проявлял инициативы.

Иногда ей казалось, что та их совместная ночь — одна лишь сплошная ошибка. Не в плане того, что они стали родителями, Усаги совсем не жалела на этот счёт. Сам факт того, кем они друг другу были и стали — случайность. У них действительно было общее, но по большому счёту они оба совсем разные. Поэтому Усаги не удивлял факт, что она не интересует Мамору, как женщина. Хотя иногда ей казалось, что он хочет её не меньше, чем она его.

Возможно, он боялся, как и она. Но если бы Мамору сделал хоть какой-либо маленький шаг навстречу к ней, Усаги с радостью бы ответила на этот порыв, преобразовывая его в нечто большее. А сама она боялась, что только сделает ещё большую пропасть между ними. Ведь до этих ужасных вестей у них начало что-то наклёвываться, ей вновь удалось почувствовать этот дурманящий вкус его губ. И теперь он лежал совсем рядом с ней, а она ничего не могла сделать.

Но в ту первую ночь, когда её душили слёзы, давила боль, он пришёл к ней. И терпеливо ждал, пока она успокоится, терпел все её побои и крики. После чего усадил к себе на колени и укачивал, словно маленького ребёнка. И остался вместе с ней спать, потому что так спокойнее. Усаги просыпалась, а рядом с Мамору не глодало чувство одиночества. И рядом с ним она сдерживалась от истерик, что в большей степени было не для себя, а для него.

Мамору больше не мог брать выходных, поэтому с самого утра Усаги оставалась одна. Она могла бы обижаться, если бы не измученное лицо перед ней по утрам и вечерам. Утром, потому что она терроризировала его по ночам своими слезами, вечером — работа. Поэтому, просыпаясь среди ночи, Усаги было достаточно лишь обнять Мамору, чтобы более-менее успокоиться.

Поглаживая его по волосам, Усаги не могла избавиться от размышлений: за какие заслуги он терпел её? Просто потому, что она носит его ребёнка, или что-то другое? Если первое, то такими темпами можно было найти более уравновешенную и подготовленную к материнству женщину. Или выделить Усаги отдельное жильё и просто содержать её. Или он просто уже не мог убежать от обещания жить с ней до конца беременности?

Пытаться контролировать свои эмоции Усаги не всегда удавалось, чтобы ненароком не обижать своими словами. Может, она уже просто привыкла, что каждый раз ей всё сходит с рук? Только когда-нибудь даже терпение Мамору наверняка лопнет. Усаги не могла позволить этому случиться — ей не хватало его в течение дня, а как она сможет вообще жить без него и его поддержки? Эта привязанность пугала, но Усаги старалась о ней особо не размышлять и не загадывать что-либо наперёд.

— Снова приснился кошмар? — Усаги встрепенулась, возвращаясь в реальность из своих мыслей. Мамору сонно, но вполне осознанно смотрел на неё. Она лишь положительно кивнула ему в ответ, и хотела было убрать свою руку, но он перехватил её, прижимая к себе. — Почему ты не разбудила меня?

— Всё было не так плохо, да и мне хватает просто твоего присутствие рядом, — улыбнулась Усаги, не отрываясь от глаз Мамору. Её дыхание вновь участилось, только теперь совсем по иной причине. И Усаги надеялась, что он этого не заметит.

— Иди ко мне, — Мамору раскрыл свои объятия и Усаги тут же теснее прижалась к нему и едва шумно выдохнула, когда почувствовала его прикосновения к спине. — Если хочешь, можешь рассказать мне.

— Нечего рассказывать, всё то же самое, — тихо ответила Усаги, пытаясь не выдавать своего лёгкого волнения. — Ложись спать дальше.

— Без понятия, который час, но уже вполне светло, так что не вижу смысла спать, — ответил Мамору, и Усаги тут же обернулась к окну, чтобы убедиться в услышанном. Через плотные шторы действительно пробивалось яркое солнышко. Видимо, она вновь потерялась во времени со своими размышлениями. — А ты будешь пытаться заснуть?

— Нет, вряд ли смогу, — выдохнула Усаги, вспоминая все свои тщетные попытки засыпать сразу после пробуждения.

Мамору начал подниматься, и Усаги с неохотой расцепила руки, отпуская его. Он потянулся и встал, тут же направляясь к шкафу, где теперь хранились некоторые его вещи. Понемногу комната Усаги наполнялась различными мужскими вещами. Пусть Мамору ночевал с ней всего несколько дней, но для удобства перенёс некоторые свои вещи к ней, чтобы в случае чего не бегать между этажами. И Усаги не хотелось бы, чтобы когда-нибудь это всё исчезло и оставило её в одиночестве. В этой огромной для неё одной комнате.

Вставать из-под тёплого одеяла совсем не хотелось, пусть и главный источник тепла уже ушёл в душ и не вернётся к Усаги вплоть до вечера. А вновь поспать удастся только днём, когда усталость всё же возьмёт своё.

Усаги всегда считалась лентяйкой — по крайней мере, так говорили многие учителя в школе, родители, младший брат и ещё много людей. В Америке таковой её считала Рей, которая и смогла хоть немного приучить к труду и ответственности. Всё крики, тумаки и прочее, что получала Усаги, помогли ей в дальнейшем спокойно работать в клубе. Она даже считалась добросовестной сотрудницей, пусть иногда совсем немного мешала.

Если бы мама узнала, она бы наверняка посмеялась таким словам. Усаги самой казалось подобное забавным, вспоминая прошлое. Ей до сих пор не верилось, что она смогла так измениться. Ещё определённо оставались вещи, которые следовало бы изменить, и, возможно, со временем это само произойдёт.

Но с другой стороны, у неё не так много времени, чтобы ждать это само, дабы наладить свои отношения с Мамору, с её-то характером. Поэтому Усаги, откинув одеяло в сторону, всё-таки поднялась с кровати. Быстро приведя себя в порядок и убедившись, что Мамору всё ещё в ванной, она направилась к кухне.

До этого Усаги ещё ни разу не готовила Мамору по утрам, не считая тех дней, когда у него был выходной. Она совсем не знала, что он делает на работе, питается ли нормально. Возможно, ей следовало бы собирать ему с собой обеды? Сегодня она как раз планировала поехать за покупками, и можно купить коробочку для бенто.

— Я уже успел испугаться, не застав тебя в кровати, а ты, оказывается, здесь, — на кухню зашёл Мамору, уже одетый в рабочую одежду.

Он завязывал галстук, и Усаги неожиданно для самой себя бросила свою лопатку и быстро подошла к Мамору. Она перехватила края его галстука, но тут же застыла на месте. Усаги не умела их завязывать и не имела ни малейшего представления о том, как это делается. Но ей очень хотелось помочь Мамору, как её мама по утрам помогала папе собираться на работу.

— Прости, показалось, что там было пятнышко, — нашлась Усаги, не поднимая взгляд на Мамору, чтобы не выдавать своего смущения от ситуации. Отпустив края галстука, она вернулась к столешнице. — У тебя ещё есть время на завтрак?

— Думаю, что да, — Мамору быстро глянул на наручные часы и сел на своё место. Усаги улыбнулась и продолжила приготовления, радуясь, что они могут провести ещё немного времени вместе.

После завтрака, провожая Мамору на работу, Усаги еле сдерживалась, чтоб не попросить остаться с ней. По утрам в другие дни, когда она оставалась валяться в кровати в тщетных попытках заснуть, ничего другого не оставалось, как смириться. А теперь, когда она лично наблюдала за тем, как он уходит, соблазн сорваться был очень велик.

— Мне это очень напоминает, как… — начал Мамору, уже схватившись за дверную ручку.

— Как тебя провожала на работу Линда? — выпалила Усаги, радуясь, что может что-либо сказать, потому что сдерживаться было очень сложно. Она не понимала, почему именно нервничает.

— Нет, Луна не провожала меня на работу, — Мамору чуть усмехнулся и, видимо, собирался было сказать что-нибудь ещё, но будто запнулся. — Не суть важно. До вечера, Усако. Чуть что, звони мне, как мы и договаривались, хорошо?

— Хорошо. Удачного дня! — Усаги произнесла это несколько громче, чем рассчитывала, и тут же смущённо поникла. Она со всей силы сжала кулаки за спиной, пытаясь с помощью боли отделаться от других мыслей. — Я буду скучать.

— И я буду скучать, — на этих словах Усаги осмелилась поднять к нему голову и, увидев его улыбку, лишь ещё больше засмущалась, желая сделать то, что каждый раз делала мама перед окончательным уходом папы.

Когда дверь закрылась за Мамору, Усаги не могла перестать размышлять о том, что именно напоминала их ситуация. Ничего толкового не приходило в голову, поэтому она решила не зацикливаться на этом, потому что в голове разгуливали более занимательные мысли. Хотя Усаги были в радость любые размышления, лишь бы не на тему ребёнка.

Точнее, Усаги нравилось размышлять о будущем их с Мамору ребёнка. В её голове это выглядело так заманчиво, что заставляло её улыбаться и ещё с большей силой ждать появления малыша на свет. Усаги прекрасно знала, что это не будет легко, что это не игрушка, это живой человек, который будет полностью зависим от неё. Но с каждым днём она становилась всё увереннее в своих желаниях. И она верила в лучшее, потому что ей не раз объясняли, что мысли материальны.

Ближе к обеду, немного прибравшись в доме, Усаги поехала в торговый центр, чтобы определиться с подарком для Макото, чей день рождения уже совсем скоро. На днях они созванивались, быстренько перекинувшись новостями, но Усаги так и не смогла признаться, что у них есть некоторые проблемы. Отчасти, потому что не хотела раньше времени никого пугать, и потому, что сама не хотела верить, что эти проблемы есть. Она не отрицала их, но надеялась на лучшее.

Прогуливаясь по магазинам, Усаги лишь досадливо кусала губы, не имея и капли представления о том, что можно было бы купить. Теперь, когда Макото воссоединилась со своей дочерью, вряд ли найдётся вещь, которая сможет сделать её счастливее, чем есть сейчас.

Для своей мамы Усаги в детстве делала различные открытки своими руками. Кривые, неаккуратные, но всегда сделанные с любовью. И так было до тех пор, пока они не разругались. Усаги было очень стыдно, что из-за парня она наплевала на собственную мать. Ведь кроме неё раньше у Усаги в действительности не было никого близкого. И она это совсем не ценила.

Смахнув выступающие слёзы, Усаги продолжила рассматривать формочки для выпечки, которые и навеяли воспоминания о родной маме. Определившись с выбором, Усаги понесла их на кассу, очень сильно веря в то, что совсем скоро ей удастся подарить их своей маме лично. Надеясь, что мама сможет простить её, что они смогут вернуть свои былые отношения и сделать их ещё лучше.

Выходя из магазина, Усаги долго не могла решиться, куда ей следовало бы пойти далее — идеи для подарка Макото так и не посещали голову. Оглядываясь кругом, она цеплялась за витрины магазинов, надеясь, что один их вид поможет ей определиться с выбором хотя бы немного. Но вместо этого, когда Усаги заметила мужской магазин, её фантазия подкинула совсем другое развитие событий.

— Вам что-нибудь подсказать? — Усаги с растерянным видом обернулась на продавца-консультанта, которая ей улыбалась рабочей улыбкой.

— Да, — обычно Усаги не любила, когда кто-либо лез к ней с подобной помощью, но сейчас ей это было как никогда нужно. — У вас есть галстуки?

Когда она заходила в этот магазин, казалось, что выбрать галстук — это одно из простейших дел для неё на сегодня. Но оказалось, что определиться с выбором подходящего было задачей посложнее, чем решить, что готовить на ужин. Усаги минут двадцать рассматривала различные галстуки, не имея представления о том, какой мог бы понравиться Мамору. И она даже никогда не обращала внимания на то, какие он обычно носил.

В конечном итоге Усаги остановила свой выбор на простом галстуке зелёного цвета, приятного покроя. Она основывала свой выбор на том, что зелёный — любимый цвет Мамору. И, смотря на этот галстук, ей вспоминался его странный зелёный пиджак, который всегда вызывал у неё улыбку от одного своего вида. Удивительно, что она не видела его здесь — ей казалось, что он будет на Мамору на веки вечные.

— Это для вашего мужа? — поинтересовалась кассирша, заставив Усаги вздрогнуть.

— Нет, просто подарок другу, — нашлась она, совладав с собой. — А у вас нет что-то вроде инструкции по завязыванию галстуков?

Кассирша понимающе улыбнулась и через несколько минут вернулась с небольшой бумажечкой, которую запихнула в упаковку к галстуку. Забирая покупку, Усаги хотела как можно скорее оказаться вне стен этого магазина, подальше от женщины, которая, казалось, читала все её мысли.

В продуктовом магазине Усаги не могла отделаться от размышлений над словами кассирши, и ещё как некстати вспомнились слова Мамору, сказанные ей утром. Неужели они действительно похожи на женатую парочку? Мина тоже это часто твердила. Они, конечно, живут вместе, в скором времени у них будет ребёнок, и они, вроде как, даже нравятся друг другу… Но можно ли сказать, что они и правда похожи на женатых людей? Усаги всегда это представлялось несколько иначе.

Очутившись дома, она сразу же отправилась на кухню, чтобы перекусить. Переживания переживаниями, но заботы о ребёнке для неё были важнее, чем размышления над собственными проблемами в отношениях с отцом этого ребёнка. Всё это, конечно, здорово отвлекало от других неприятностей, но отношения с Мамору — последнее, над чем бы хотелось задумываться всерьёз.

Звук оповещения отвлёк Усаги от размышлений: оставив свой обед, она с интересом направилась к телефону, не имея представления, кому могла понадобиться. По большей части, она могла ожидать подобное только от Мины, но на её удивление сообщение оказалось совсем от другого человека.

— Помяни черта, называется, — протянула Усаги, открывая уведомление от Мамору. Он писал о том, что сегодня вернётся домой раньше обычного. — Видимо, наш обеденный сон на сегодня отменяется — будем делать ужин для папы.

Задрав свитер, она любовно обняла свой уже выпуклый животик и улыбнулась. Уже скоро он будет ещё больше, Усаги придётся быть гораздо внимательнее и осторожнее. Поначалу, смотря на Мину и Линду, ей казалось, что она наверняка будет раздражаться от постоянной бдительности, медленности и чрезмерных хлопот. Но сейчас ей и самой хотелось делать все, что только в её силах, чтобы её малышу было комфортно, она готова оберегать его от всего, чего потребуется.

— Мамочка любит тебя таким, какой ты есть, — прошептала Усаги и ещё больше обняла живот руками.

Она обязательно будет говорить это своему ребёнку каждый день, неважно, здоровый или больной. Он живой и всё чувствует, и самое главное — это её частичка. И она не имеет права причинять ему ещё большую боль, чем та, что была во время процедуры. Усаги будет стараться, чтобы больше подобного стресса её ребенку никогда не удалось пережить. У неё получится стать отличной матерью.

Быт — та вещь, которая мало когда-либо привлекала Усаги. Но сейчас он стал неотъемлемой частью её жизни — каждый день она готовила, убирала, ходила по магазинам. Конечно, это не совсем радовало, но это было лучше, чем каждодневная изнурительная работа в клубе, из-за которой ночь сменила день. Но радостная улыбка Мамору и слова о том, что ужин получился очень вкусным, заставляли Усаги светиться от счастья. Такая реакция определённо стоила всех её страданий и трудов. И это разительно отличалось от самостоятельной жизни, в которой совсем ничего не хотелось делать для себя. Теперь у неё был стимул стараться для ребёнка и Мамору. Ведь он старается для неё не меньше, даже гораздо больше.

Поэтому, закончив с готовкой ужина, Усаги всё же достала галстук и инструкцию. Какая разница, как они выглядят для других со стороны, ей просто хотелось искренне его отблагодарить хоть такой мелочью. Она просто сможет помогать ему чуть быстрее собираться на работу, и всего-то. Осталось только научиться завязывать эту штуковину.

Она подошла к вешалке в коридоре, так как это было самым высоким и подходящим для её действия предметом. Закинув ткань на один из самых верхних крючков, Усаги положила инструкцию на ближайшую полочку и начала тренироваться.

В первые минуты ей сразу же захотелось бросить, так как узел никак не хотел получаться. Но, пересилив себя, она принялась тренироваться дальше — Мамору может терпеть её капризы, чего стоит ей потерпеть ещё несколько минут, чтобы научиться такой простой вещи?

На раз пятнадцатый у Усаги наконец-то получилось нечто путное, и она радостно захлопала в ладоши, любуясь итогом. Она подняла голову, чтобы снять галстук с вешалки, но на мгновение застыла, схватившись за край слегка вспотевшими от усердия ладошками.

Мамору был такой высокий. Наверное, где-то на полторы головы выше неё. А когда она была школьницей, и на все две. И каждый раз, чтобы посмотреть ему в глаза, Усаги приходилось так высоко задирать голову. Если у них родится сын и вырастет таким же высоким, когда-нибудь она сломает из-за них шейные позвонки. Но с другой стороны, у неё будет два защитника…

— Размечталась, дурочка, — буркнула Усаги, понимая, что думает слишком далеко, и наконец-то стянула галстук.

— О чём размечталась? — она вздрогнула от неожиданности и едва не уронила на себя вешалку, но вовремя успела поймать. — Прости, я не хотел тебя пугать.

Мамору быстро подошёл к ней, помогая поставить на место едва не свалившийся предмет, и ободряюще ей улыбнулся. Усаги нервно улыбнулась в ответ и тут же завела руки за спину, надеясь, что он не успел увидеть её маленький сюрприз.

— Всё в порядке, главное, что никто не пострадал, — Усаги отошла чуть в сторону, чтобы Мамору мог избавиться от верхней одежды.

— Так о чём ты там размечталась? Или это секрет?

— Нет, просто подумываю уже о том, что со мной будет, когда ребёнок уйдёт вить своё отдельное семейное гнёздышко. Знаешь, в моей голове это выглядит очень и очень грустно… — отмахнулась Усаги, но от представленной картины после своих же слов ей действительно стало печально. — Мне кажется, я не переживу подобного ужаса.

— До этого ещё жить и жить, Уса, — Мамору прыснул, но на долю секунды Усаги показалось, что ему тоже стало немножечко грустно. Или это просто её воображение. — Как же твоя мама отпускала тебя?

— О, ну, на самом деле, я сбежала из дома, так что мы толком не попрощались, — Усаги неловко захихикала, почесав затылок. Ей очень не хотелось врать, но от двоих своих матерей она действительно позорно сбежала. — Поэтому мне сложно представить, как бы мы с ней прощались.

— А если наш ребёнок тоже сбежит из дома, что ты будешь делать? — Мамору наверняка говорил это в шутливой форме, Усаги видела это по глазам и лёгкой полуулыбке на его лице. Но он будто резал её без ножа, сыпал соль на самую больную рану.

— Я не знаю… — ответила Усаги, чувствуя, как у неё начали трястись ноги и руки, как защипало от выступающих слёз глаза. — Я не хотела делать ей больно! Я думала только о себе, сбегая из дома, я не хотела, чтобы ей было грустно! Мне так жаль, я не хотела…

— Усаги, ты чего?! — Мамору стремительно заключил её в объятия, и Усаги тут же обняла его в ответ, спрятав лицо у него на груди, позволяя себе рыдать в голос. — Ты же в нормальных отношениях со своей мамой, чего плакать из-за прошлого? Она ведь наверняка простила тебя уже…

— Нет, то есть да, она простила меня… — Усаги сильнее сжала руки, стараясь привести дыхание в норму.