Часть 2 ...но я хочу быть с тобой.... и я буду с тобой... (1/2)

Я достал бутылку шнапса и налил сразу половину стакана. Терпкая жидкость обожгла горло, но я сделал новый глоток, пытаясь как-то увязать в голове все что недавно услышал. Мне казалось я знаю Эрин так же, как самого себя, что с легкостью могу понять все о чем она думает, что чувствует — и оказалось что я не знаю ничего. Множество фактов, указывающих на ее ложь, теперь отчетливо всплывали в памяти. Чего стоила только одна история «Карла». Я тогда безоговорочно поверил ей, потому что услышал историю схожую с моей. А был ли на самом деле этот отец, что от нее отказался? Чувствуя что медленно схожу с ума, я тихо рассмеялся. Вильгельм бы сейчас кипел праведным возмущением: «Как можно быть таким доверчивым? Я же столько раз предупреждал…» И, конечно, был бы прав, только что мне до этого? То, что Эрин русская для меня не имеет значения, я никогда не относился всерьез ко всей этой чуши о превосходстве нашей нации. Но вот то, что она столько лгала мне! Солги она в чем угодно, мне не было бы так больно, но если она лгала о своей любви… Если я был для нее всего лишь удобной ширмой? Я готов пережить все, что уготовила мне судьба. Все что угодно, кроме предательства Рени. Неужели могли лгать ее глаза, когда она тащила меня, раненого, через снежный лес и была готова умереть вместе со мной? Дрожащими пальцами расстегиваю воротник рубашки, но все равно никак не получается справиться с ощущением, что мои вены пульсируют, жгут изнутри. Это она — в них. Растекается по моему телу, заполняет меня, заставляет гореть без возможности спастись… Несмотря на то что узнал, я готов рискнуть, чтобы спасти Рени, но на чьей сейчас стороне она? Закрываю глаза, чтобы не вспоминать ее выворачивающий меня наизнанку взгляд. «У меня не может быть иной стороны». Я допил остатки шнапса. Хватит теряться в догадках, сейчас самое время пойти и выяснить все, что раздирает мою душу. На улице по-прежнему моросил мелкий дождь. В темноте было ни черта не видно и мне показалось, что дорога до дома, который я занимал тянется бесконечно. Я ускорил шаг, едва не скрываясь на бег — мелькнула глупая мысль — вдруг Эрин исчезла?

— Черт! — споткнувшись о камень, я едва не растянулся в грязи. А мысль действительно глупая — я же велел проследить за ней.

— Герр лейтенант? — Мюкке, следуя моему приказу, стоял у двери. С этим нужно что-то решать. Не стоит обращаться с Эрин как с пленной, иначе я вряд ли смогу вытащить ее, возникнет много вопросов.

— Возвращайся в казарму, — улыбнулся я, — и как только вернется майор Штольц, немедленно сообщи мне.

Услышав скрип двери, Эрин испуганно вскочила.

— Ты действительно боишься меня? — горько усмехнулся я, проходя в комнату.

— Конечно нет, — вздохнула Эрин, — просто я не знаю какова моя дальнейшая судьба.

— Я же сказал что-нибудь придумаем, — я прошел к столу и положил хлеб и банку тушенки. — Поешь.

Наш разговор далеко не закончен, и я примерно предполагаю что еще придется услышать, так что — это короткая передышка. Она это видимо понимает и медленно проходит к столу. Мне отчаянно хочется выпить еще немного шнапса. Что я буду делать с правдой, которую сейчас узнаю? Эта чертова советская форма на ней лишь подчеркивает, что мы теперь по разные стороны. Мне страшно от мысли что сейчас ее мог бы допрашивать другой офицер, что я мог никогда больше ее не увидеть. Эрин ест неторопливо, словно тянет время и я позволяю ей это. Подкуриваю очередную сигарету и пристально смотрю на нее. Другое имя. Другое прошлое. Другая жизнь. Кто она на самом деле, девушка, сидящая напротив меня? Перехватив мой взгляд, Эрин тоже тянется к пачке, вытаскивает сигарету и ожесточенно чиркает об коробок спичкой, которая гаснет в ее подрагивающих пальцах. Следующую постигает та же участь.

— Бога ради, успокойся, — не выдерживаю я и щелкаю зажигалкой, — можно подумать я буду допрашивать тебя как Штейнбреннер. Я лишь хочу наконец узнать правду. Согласись, на это я имею право.

В ее взгляде снова мелькает вина, которую сменяет какая-то обреченная усталость.

— Я никогда не желала участвовать в этой войне, хотела лишь выжить. Сначала притворялась Карлом, думала сбежать при первой же возможности. Ты и сам, конечно, помнишь сколько раз я пыталась. Но моя тотальная невезучесть — не самое страшное что могло случиться. Как оказалось, запятнав себя предательством, нелегко вернуться к своим. Я успокаивала себя тем, что когда-нибудь это все закончится и я смогу наконец вернуться к прежней жизни. Порой мне хотелось просто вскрыться, потому что этот кошмар не заканчивался, но у меня был ты. Только ради тебя я хоть как-то могла примириться с жуткой реальностью.

Ее слова немного усмиряют бушующий внутри меня шквал сомнений, делая все простым, понятным. Конечно Рени меня любит, ведь действительно она могла сбежать много раз. У нее не было других причин оставаться во вражеской армии. В это я верю. Вот только как увязать, что несмотря на эту любовь, мы оказались по разные стороны войны?

— Ты помогала им, так ведь? — это в общем-то очевидно, но мне хочется услышать что она ответит. — Я не имею в виду Лизу.

— Конечно, помогала и, если в тебе осталось еще что-то человеческое, ты не будешь меня спрашивать почему! Как можно было бросить раненых в госпитале, зная что их замучают в лагере? Или спокойно смотреть на полуживую после допроса Штейнбреннера девчонку?

— Тех заложников выпустила ты? — теперь, когда я знаю что и она и Вайс оказались русскими, я вполне допускаю такое. Эрин медленно кивнула. Я вспомнил как мы с Вильгельмом готовы были до конца защищать ее, а она оказывается сговорилась с этим предателем. Это даже не злость, это… разочарование. Ради чего она подставила не только себя, но и тех, кто из-за нее готов был лишиться головы?

— Интересно, чего еще я не знаю? — меня обжигает ревнивая мысль, что этот ублюдок мог иметь что-то общее, тайное с моей женой. Даже сейчас она что-то пытается от меня утаить, вон как нервно вскочила. — Что еще вы творили за моей спиной?

— Я не собиралась помогать ему. Но он ведь разведчик и заподозрил что я русская, а потом… скажем так, надавил чтобы добиться сотрудничества. Твоя Ирма оказывается написала запрос в Германию, чтобы меня проверить, а он помог это скрыть.

— Этого бы не случилось, если бы ты сразу доверилась мне, — резко ответил я. Мысли, что Эрин годами вела у меня под боком двойную жизнь выворачивают сознание. Я смотрю в ее глаза и вижу раскаяние, но теперь поверить в это нелегко. Она так привыкла носить разные маски, что возможно уже сроднилась с ними настолько что потерялась сама. — Но ты предпочитала всегда лгать.

— Можешь не верить, но я никогда не лгала тебе о своей любви, — губы Эрин скривились в болезненно-горькой улыбке. — Мне жаль…

— Жаль? — сухо рассмеялся я. — Это все, что ты можешь мне сказать после того что я узнал?

— А что ты еще хочешь услышать?! — отчаянно-зло выкрикнула Эрин. — За такое не просят прощения, потому что предательство не прощают! Я сама себя никогда не прощу!

Резко отодвинув стул, поднимаюсь и медленно иду к ней. Боль в ее голосе неподдельная, искренняя. Похожая на мою. Я бы хотел сказать как сильно ее люблю, что не найду сил жить без нее дальше, что хотел бы исцелить своими прикосновениями эту боль в ее глазах. Но вместо этого останавливаюсь буквально в шаге от нее.

— Ты столько скрывала от меня. Почему? Разве я недостоин честности? Доверия? Что это за любовь такая?

Рени молчит бесконечно долго.

— Я хотела сказать тебе, но… — ее голос дрогнул от слез, — я боялась. Ты смотрел на меня так, как никто не смотрел, никогда. Я хотела быть такой, какой ты видел меня, я считала меня может простить любовь…

Возможно так и есть. Любовь может простить многое. Вот только как вернуть доверие?

— Наверное я плохой человек, — улыбка Рени выходит беспомощной и моя злость медленно угасает. Кто я, чтобы судить ее? Я сам погряз в липкой греховной реальности, я давно нарушил все божеские и человеческие законы.

— Ты — мой любимый человек, — обхватываю ладонью ее шею, привлекая ближе, почти касаясь лбом ее лба. — Я же говорил что буду любить тебя, несмотря ни на что. Помнишь?

Тогда же я сказал ей что если узнаю об обмане, не смогу больше никогда доверять. Но я уверен, со временем смогу преодолеть и это. А сейчас я хочу просто быть рядом. Просто любить ее. Стискиваю в объятиях еще крепче, до громкого стука синхронно колотящихся сердец, до облегченного выдоха счастья, обретенного спустя долгие месяцы ледяного ада, чувствуя себя отчаянно-живым.

— Фридхельм, — мысли теряются, путаются в волне разгоревшегося жара, когда она невесомо целует меня в уголок рта. Тонкие руки обвивают меня, смыкаются за спиной, нежно гладят шею. — Я не знаю как мы сможем…

— Рени… — меня обдает холодом, окунает в жар, раздирает нежностью, раскручивает над землей от всех тех эмоций, что испытываю разом по отношению к ней. — Ты ведь еще любишь меня?

Губы встречаются с мягкими губами, язык наслаждается сладостью податливого рта, и весь мир замирает. В ее глазах есть ответ. В губах, возвращающих поцелуй, тоже. Рени не всегда говорила это вслух, но в каждом ее жесте и взгляде, в каждом объятии, она твердила мне о своей любви. И сейчас я видел, понимал и верил, что ни одно ее прикосновение губ и пальцев не было ни на толику фальшивым. Моя рука сминает подол ее юбки, нащупывает колено, тянется выше, к стройному бедру. От поцелуев становится жарко, подтягиваю к себе ее бедра ближе, теснее. Хочется прикасаться к ней бесконечно, целовать ее всю, но мешает треклятая одежда. Мои пальцы движутся нарочито медленно. Обхватывают густые светлые волосы, отводя за спину. Вскользь проводят по пуговицам ее блузки, края ткани расходятся, открывая взгляду все больше и больше нежной и светлой кожи.

Растягиваю удовольствие, провожу по плечам, снимая рукава, аккуратно расстегиваю застежки бюстгальтера, позволяя бретелькам соскользнуть с тонких плеч. Взгляд блуждает по голой груди и сжавшимся соскам, а ладони уже следуют вниз, вдоль изящной линии позвоночника, опускаясь на ее бедра. Кожа Рени покрывается мурашками в тех местах, которых касается мое размеренное дыхание, в то время как ее собственное начинает сбиваться, выдавая ее желание. Нет, любимая, не так быстро. Мне сейчас нужно смотреть, изучать, любоваться узкой талией, плавной линией бедер. Отбрасывая стянутую юбку, все так же медленно подцепляю пальцами края трусиков, и стаскиваю их.

— Ложись, — киваю на кровать. Пальцы путаются в пуговицах и застежках, пока я расправляюсь с собственной одеждой. Опускаюсь рядом, жадно скользя взглядом по совершенному телу и легонько скольжу губами по шее, вдыхая запах рассыпавшихся по подушке волос. Я хорошо помню «слабые» места Рени и намеренно медленно целую их все. За ухом, вниз по шее вдоль артерии, ощущая убыстряющийся пульс. Между ключицами — тут сильнее, чтобы начала учащенно дышать. Маленькие светло-розовые соски — они мгновенно напрягаются, и я задерживаюсь тут подольше, облизывая их, покусывая, втягивая в рот, наслаждаясь стонами Рени и ее беспомощным видом. Вздрагиваю, когда невесомые ладони ложатся мне на плечи, гладят разгоряченную кожу, скользят вверх, к затылку, ерошат волосы, прижимают мое лицо к обнаженному телу крепче, жарче. Каждое прикосновение воспламеняет меня все больше. Тело начинает дрожать от нетерпения, но я не хочу быть грубым животным и снова брать ее второпях.

Моя рука скользит по вздрагивающему животу, пальцы зарываются в мягкие завитки волос, проникают ниже, между сведенных ног. Она уже возбуждающе скользкая внизу, и я размазываю влагу вдоль ее складочек.

— Ты же сам говорил, секс проблемы не решает, — неуверенно пробормотала Рени.

— Тише… — прерывисто шепчу в ее ухо, покрывая его поцелуями. — Расслабься… вот так…

Пальцы скользят внутрь разгоряченного лона, двигаясь нарочно медленно. Пытаясь быстрее ощутить прикосновение на самых чувствительных местах, она подается навстречу всем телом. Моим рукам, моим губам. В ней узко и горячо до боли в паху от нетерпения. Мне хочется, чтобы она забылась. Чтобы кричала от страсти, дрожала в моих руках. Сгребаю ее волосы и впиваюсь поцелуем в манящие губы, чувствуя как она стискивает мои пальцы внутри себя. Стоны Рени тонут в моих поцелуях, я дышу ее дыханием, словно кислородом.

— Пожалуйста… — нетерпеливо выдыхает она и я наконец-то заменяю пальцы на изнывающий от желания член. Блаженно замираю — я ждал так долго, что это действительно можно назвать пыткой, а затем толкаюсь в нее снова и снова, медленно и мерно. Ловлю ртом легкое дыхание Рени, касаюсь языком ее пересохших губ. Ее бедра приподнимаются навстречу моим, руки скользят вниз, гладят, крепко обхватывают, с каждым движением прижимают к горящему телу ближе, теснее. Она прекрасна любая, но особенно сейчас — стонущая подо мной, мягкая, податливая. Я двигаюсь все быстрее, с каждым толчком упиваясь ощущением: моя, моя, моя!

Вжимаясь в нежное тело, толкаясь все глубже, сильнее, прикусываю кожу на ее плече и наконец замираю, ощущая сладостные спазмы начинающегося оргазма.

Мне не хочется говорить, чтобы сломать этот хрупкий, слишком невесомый и волшебно-уютный момент, с каждой следующей секундой отпечатывающийся в памяти все более четко, ярко, остро. Он остается внутри меня не просто красивой картинкой, а смешением звуков дождя и хриплого дыхания, запахов мокрой травы и страстного секса.

— Фридхельм, — слышу тихий, сбивчивый шепот Рени, — не люби меня, не надо… я ведь тебя предала…

Рассеянно улыбаюсь — будто можно приказать себе «не люби». Я бы не стал этого делать, даже если бы мог. Это все равно что сказать «не дыши».

***</p>

Впервые за долгое время утро приносит мне радость. Первое что я вижу, открыв глаза — спящую рядом Рени. Невесомо касаюсь ее щеки, все еще не веря что это не один из моих снов. Она улыбается — сонно, доверчиво и у меня все сжимается внутри от болезненной нежности.

— Значит мне это не приснилось?

Вместо ответа тянусь к ее губам и она притягивает меня ближе, отвечая на поцелуй.Так легко забыть обо всем в ее объятиях, но, к сожалению, я должен в первую очередь выполнить свои обязанности.

— Мне нужно идти, — нехотя отстранился я, — тебе что-нибудь нужно?

— Я хочу вымыться, — Рени испытующе смотрит на меня, — мне можно выходить?

— Я сам принесу воды, — не хватало еще чтобы она таскала тяжеленные ведра, — и разумеется ты можешь выходить.

Теперь я уже смотрю на нее испытующим взглядом. Я хочу ей верить, но теперь я буду осмотрителен. Доверие легко не восстановить.

Итак, скоро вернется Штольц и к тому времени мне нужно придумать правдоподобную историю. И чтобы он поверил что Рени одна из нас, мне нужно представить ему доказательства. Увидев меня, Мюкке подошел ближе.

— Герр лейтенант? Мне и дальше следить за девчонкой?

— В этом больше нет необходимости, — небрежно ответил я. — Проводи меня к пленным, я хочу их допросить.

В его глазах мелькнуло любопытство, которое впрочем тут же пропало. Все правильно — хороший солдат не думает, лишь подчиняется приказам. Сердце царапнуло легкой болью — сколько раз я слышал эти слова. Можно сколько угодно противиться, только какой в этом смысл? Чего Вильгельм добился? Делает то же самое, только лишенный всяких прав и регалий в роте штрафников. Мюкке распахнул двери сарая и я оценивающе окинул взглядом пленных — двое девушек и двое мужчин. Одному уже явно за сорок, а вот второй примерно мой ровесник.

— Где Арина? — без предисловий начал он. — Куда вы ее дели?

— Ее забрали в город, в отделение гестапо, — невозмутимо ответил я. Разумеется они поняли, что я имею в виду. Мужчины сверлят меня испепеляющими взглядами, а девушки явно испугались. Особенно одна, та что помладше на вид.

— Если вы расскажете мне что делали рядом с деревней — останетесь жить, — ложь с легкостью срывается с моих губ. Я даже расщедриваюсь на мягкую, доброжелательную улыбку.

— Думаешь советские солдаты так легко сдадутся? — возмущенно вскидывается парень. — Мы готовы по капле отдать свою кровь за Родину, вам этого никогда не понять.

Я насмешливо прищурился.

— Умереть тоже можно по-разному. Одно дело — расстрел, а вот провести пару недель в застенках гестапо… Вам не дадут быстро умереть.

Замечаю как дрожат губы русоволосой девчонки и определяю ее как самую слабую из них. Скорее всего она недавно пришла на фронт.

— Знаешь что сделали с твоей подругой? Наверняка ее уже до полусмерти избили и, если она не призналась, в ход пойдут другие методы. Например ей начнут дробить по одному пальцы — с удовлетворением замечаю как страх заволакивает ее глаза. — Потом ее начнут прижигать раскаленным железом, срезать по кусочкам кожу.

Перехватываю ее взгляд в сторону сестры и вкрадчиво продолжаю.

— Вам совсем необязательно терпеть пытки вместе с ней. Просто ответьте на мои вопросы.

— Вера… — неуверенно шепчет девчонка.

— Не трать зря времени, фриц, — презрительно шипит ее сестра, — мы ничего не скажем.

А я вот в этом не был бы так уверен. Девчонка дрожит как лист на осеннем ветру, глядя как я медленно приближаюсь и испуганно отшатывается когда я мягко касаюсь ее щеки. Нужно только правильно сыграть на ее страхе.