September (1/2)

За окном моросит дождь, в студии холодно и тоскливо. Тексты в исписанном блокноте точно такие же. Чан тяжело вздыхает, откидываясь на спинку кресла. Голова гудит то ли от усталости, то ли от дождя, что идёт уже вторую неделю не прекращаясь. Кажется, он даже слышит завывающий за окном холодный ветер, хоть окна и находятся в другом конце коридора.

Он сидит тут целую неделю, а песня готова ровно на нихуя процентов. Строчки плывут перед глазами, кажутся сырыми и сухими одновременно. В здании тихо, есть только он. Потому что на часах четыре утра и все нормальные люди спят дома в своих кроватях. Кровать Чана больше напоминает покрытый соломой бетонный блок, на котором не то что спать, сидеть невозможно. Он бы предпочёл заснуть на скамье где-нибудь в парке, чем снова попытался выспаться в собственной квартире.

В голову лезут лишь мысли об утоплении где-то в городской канаве и ни слова о нежной и первой любви. Заказчик явно будет недоволен, а сроки поджимаю и ещё сильнее давят на и так тяжёлую голову. Руки дрожат от недосыпа, и Бан пытается уснуть на старом диване, стоящем в студии. Но как только его глаза закрываются, он оказывается в серой глубокой яме. Темнеющее небо где-то очень высоко над головой, а на дне разбросаны лишь пожухшие листья, истоптанные старые газеты и противная липкая грязь.

Чан садится, голова раскалывается и противно пульсирует в области висков. Затылок неприятно ноет, будто его приложили хорошенько о стену. Кажется, он всё-таки уснул. На час или около того. Лучше бы не спал. Мышцы стянуты тугой резинкой, хочется выпрямиться и размяться, но всё тело болит, словно сделано из твёрдой древесины.

Он снова смотрит на перечёркнутый текст, сверлит взглядом страницу, а после вздыхает, сжимая зубы. В голове пусто и туманно. Ему бы поесть, желудок скручивает от голода, а глаза сами по себе закрываются от усталости, но сон не приходит.

Бан пытается работать ещё несколько часов, но только раздражается сильнее, в очередной раз злится на себя и свою никчёмность и уходит, когда за окном начинает светать. Он заходит в круглосуточную кофейню. На работе снова тот самый бариста, который ненавидит Чана. У них взаимная неприязнь к друг другу. Но первому нужно работать, а второму выпить хотя бы подобие кофе, который готовит этот рукожопый, чтобы функционировать дальше.

– Вам как обычно? – Почти выплёвывает работник, кривя лицо в сторону блондина.

– Ага, и не забудьте плюнуть. – Закатывает глаза Чан, осматривая пустой зал.

Парень фыркает и отворачивается, принимая готовить разбавленную бодягу, на вкус напоминающую грязь с примесью песка. Чану даже несколько раз казалось, что что-то хрустит у него на зубах.

За окном так и идёт дождь, противно моросит, стуча по стеклу. В кофейне играет тихая приятная мелодия, Бан греется, сидя за столом и ожидая заказа. А после обменивается презрительными взглядами с баристой, в один глоток допивает еле тёплый напиток и выплёвывается на улицу просыпающегося города.

И тут же врезается в тощего паренька, получает его зонтом по голове и наступает в лужу. Кроссовки мокрые, лоб болит, а прохожий кланяется в извинениях и ныряет в тишину кофейни, звеня колокольчиком.

Сеул окрашен в серые и тусклые краски, туман окутывает здания вдалеке, а мелкий дождь холодит лицо и собирается каплями на волосах. Ветер холодный, задувает под худи, а проезжающие мимо машины кажутся слишком громкими и брызгают грязной водой из луж. Под ногами только мокрый асфальт, расползающиеся от воды листовки и газеты, а впереди снующие люди, что толкаются, спеша на автобус.

Чан чувствует себя серой массой – такой же серой как хмурое раннее утром, затянутое тусклой бесцветной пеленой грязно-молочного цвета. Осень пришла вовремя, принесла с собой холод и дожди. Стремительно желтеющие листья и поздний рассвет. Его трясёт от мокрой худи на плечах, выпитый в спешке кофе совсем не греет, тянет лишь блевануть в ближайшие разваливающиеся кусты. Резкие порывы ветра бьют в лицо и в спину, прохожие продолжают толкаться, то ли не видя парня из-за огромных чёрных зонтов, то ли даже не пытаясь обойти, идя напролом на нелюбимую работу.

Бан в Сеуле уже лет пять. И он приехал сюда за большой мечтой, в надежде писать музыку и тексты, которые тронут душу слушателей, в которых те увидят свои собственные истории и смогут пережить трудные времена. Но сейчас это лишь доводит его до депрессии, ненависти к себе и беспомощности. Большой город вытер о него ноги, хоть он и пытался до последнего держаться на плаву. Высокие волны оказались слишком сильными для слабого Чана, в какой-то момент он просто начал тонуть, не в силах пошевелить конечностями. Чёрные воды затягивали всё глубже, пока тот не опустился на самое дно.

Где он сейчас и находится.

Любимое хобби превратилось в каждодневную рутину, что высасывает последние силы из уставшего тела. Яркая мечта рассыпалась сухим песком, смешалась с грязью и ржавой водой. Солнце больше не кажется ярким и согревающим, а будущее видится только попыткой не умереть в ближайшее время. Его тексты перестали быть чем-то вдохновляющим, осталось только нытьё о жестокой жизни в мегаполисе, плач в подушку от безысходности и в сотый раз перечёркнутые строчки.

Он продолжает стараться изо всех сил, потому что деньги всё ещё нужны. И его больших амбиций и таланта хватает только на вшивую квартирку в разваливающемся районе Сеула, несколько дешёвых пачек лапши быстрого приготовления и банку пива, чтобы разъёбанный в хлам день казался чуточку лучше.

Сентябрь пришёл отвратительным, принёс с собой осеннюю хандру, что только усиливала разыгравшуюся депрессию. А ещё постоянно мокрые ноги, не прогреваемую маленькую квартиру и мысли о трате денег на новую зимнюю куртку – старую он постирал в ржавой вонючей воде в надежде сэкономить деньги.

В квартире зябко, подоконник мокрый, потому что дождливая вода просачивается сквозь щель в раме. Он скидывает с себя сырую одежду и тут же закутывается в плед на голое тело. Горячую воду дают лишь после шести вечера, а Чан слишком замёрз, чтобы ждать пока вскипит чайник. Он с ногами забирается на крошечный колючий диван и пытается увидеть проблеск синего неба за грязным стеклом.

Ему бы провести уборку в доме, но сил нет даже на то, чтобы застелись свою постель. Он чувствует летающую пыль в воздухе, видит крошки на столе у стены. Его денег хватило на убогую маленькую квартирку, где единственной комнатой оказался туалет. Перед глазами всё ещё маячит высокий пентхаус с панорамными окнами и видом на весь ночной Сеул. Сейчас это кажется всего лишь несбыточной мечтой маленького мальчика.

Бан фыркает, погружаясь в беспокойный холодный океан, где тёмное небо спускается прямо на голову, придавливает, погружая под воду. Ему больно, одиноко и иногда страшно. Но эти чувства будто где-то под толстым слоем льда, какие-то далёкие, но определённо его.

Вот бы заснуть и никогда больше не проснуться.

Чан просыпается от тянущего чувства в желудке. Он не ел почти сутки, и сейчас его организм неистово просит впихнуть в себя хоть что-то, даже отдалённое напоминающее еду. В квартире всё так же холодно, за окном пасмурно и дождливо, серое ватное небо и мелкий колючий дождь с ветром. Именно в такую погоду он обычно представляет свои похороны. Дождь недостаточно сильный, чтобы открыть зонт, но всё так же продолжает раздражать, заливая моросью лица. Ветер взъерошивает мокрые от воды волосы, чтобы те противными прядями лезли в глаза и рот. Отвратительно. Как и его жизнь сейчас.

Он медленно бредёт под тусклым полуденным солнцем, что маленьким пятном отсвечивает из-за серой ваты. Людей всё так же много, они всё так же торопятся и толкаются, спешат занять самые горяченькие места в ближайших ресторанчиках, чтобы наполнить свои бездонные желудки и рвануть обратно в змеиное логово. Чан заглядывает в окна кафешек, в надежде увидеть хоть одно свободное место, но внутри так забито, что, кажется, воздуха там совсем нету.

Он прижимается к шершавым кирпичным стенам, отодвигаясь от несущегося на него потока. Желудок противно прилипает к позвоночнику, будто приклеен жвачкой к костям. Бан греет руки в карманах, но там не теплее, чем на улице. Крупные капли скатываются по рукавам толстовки, впитываются в мягкую ткань, делая её мокрой и тяжёлой. Он словно стоит под холодным душем. Если бы дождь мог смывать усталость, Чан остался бы на улице на всю жизнь.

Ноги едва гнутся, налитые свинцом, он шуршит старыми кроссовками по асфальту, вслушивается в тихий шёпот дождя, топот чужих ног и никогда не смолкающее движение машин. Кожа покрывается мурашками, а мышцы начинают мелко-мелко дрожать в попытке согреть замерзающее тело.

Блондин выруливает куда-то на знакомую улицу и видит впереди противные тускло-тёплые огни знакомой кофейни. Кажется, народу там совсем нет. Это и не удивительно, ведь кофе там просто отвратительный, а выпечка стоит на прилавках несколько дней. Её убирают лишь когда она превращается в твёрдый безвкусный хлеб. Чан нехотя заходит в знакомое заведение, сразу же чувствуя запах умирающих цветов. За стойкой стоит незнакомая девушка с чертовски уставшим лицом. Оно такое же серое, как и интерьер вокруг. Синяки под её глазами кажутся просто бездонными на фоне бледного лица.

– Добро пожаловать. – Едва выговаривает она, будто за это ей вычтут зарплату.

– Двойной американо, пожалуйста. – Выдыхает Чан. – И сэндвич с курицей.

Он садится за одинокий столик у окна, пока девушка готовит заказ. Смотрит на бесцветный город за окном, словно картинка из чёрно-белого кино. Фоновый шум и капли, стекающие вниз по стеклу. В какой момент он свернул не туда? В какой момент его жизнь потеряла всякий смысл? Это случилось после первой неудачи? Или когда они засыпали его гроб до верху и захлопнули крышку? Он уже и не помнит, как рвался в большой корейский мегаполис, окрыленный большой мечтой.

Он рванул прочь от привычной жизни, покинул солнечный Сидней, оставил за спиной всех друзей и семью, потому что какой-то интернет друг поманил его пальчиком, расхваливая невероятный музыкальный талант. Они так и не встретились в Сеуле. Этот парень пропал с радаров сразу же, как Чан приземлился в Корее. В тот момент он думал, что это лишь временные трудности. Пройдёт время и он хорошо обустроится в столице, найдёт приличную студию и, наконец, начнёт подниматься по лестнице в сказочную жизнь. Его потенциала хватило ровно на год. А потом он узнал, что одного таланта мало, чтобы пробиться в такой бурлящей лаве всевозможных продюсеров.

Потому что его наставник крал почти все работы Криса, над которыми тот сидел по несколько дней и ночей почти без отдыха. Переливающийся мыльный пузырь лопнул и перед ним предстало жалкое подобие большого города. Яркие вывески превратились в жалкие мигающие железки, живая громкая музыка теперь лишь оглушала, разрывая барабанные перепонки в клочья. Тысячи возможностей уплывали от него медленно и будто бы нехотя, но он не мог протянуть руку и схватиться за них.

Так и остался стоять посреди пустыря, вдыхая сухой песок и проваливаясь всё глубже под землю.

Спустя два года он уже чувствовал твёрдую поверхность под ногами. Он не выбрался. Был в шаге от того, чтобы оказаться на самом дне пищевой цепочки. И, возможно, он хотел бы всё исправить. Попытаться ещё раз. Но сил не было. Как и желания. Стоит ли вообще пытаться, если в итоге конец будет точно таким же? Он не видел в этом смысла.

Маленькая тарелка с дымящимся сэндвичем стукнулась о стол, когда девушка поставила перед Чаном его заказ. Возможно это лишь голодное воображение парня, но запах был просто восхитительным, слюна тут же наполнила рот, а желудок жалобно скрутился в третий узел.

Кофе был всё таким же отвратительным, но даже это не испортило его поздний обед. Он лишь устало вздыхает, когда на его телефон приходит смс. Он с удовольствием свалит с этой разоряющейся студии. Когда-нибудь. Когда найдёт силы и, возможно, желание что-то изменить. Сейчас лишь он снова и снова возвращается в холодную студию, чтобы в очередной раз просидеть целые сутки с пустой головой, ещё больше возненавидеть себя и в итоге получить жалкие копейки за проделанную работу.

Он больше не подающий надежды молодой продюсер. Он загнивающий потерянный человек, что выдавливает последние чернила из своей умирающей души.

Бан в один глоток допивает землистый кофе, кидает мелочь на стол и поднимается. Ноги слегка подкашиваются, вибрируют от усталости, и он бы с удовольствием рухнул на грязный пол и уснул прямо здесь. Но ему нужно работать, чтобы продержаться ещё несколько недель.

Он уже успел немного согреться в кофейне, и сейчас мелкий моросящий дождь снова бьёт в лицо. Все вокруг натягивают тёмно-синие капюшоны и укутываются в чёрные куртки, будто пытаются слиться с грязной землёй под ногами. Он бы тоже хотел стать грязью под чужими ногами. Но ему остаётся только функционировать и дальше. Потому что родители расстроятся, если он умрёт.

В его маленькой студии холодно, как всегда. Тускло светит единственная лампочка. На старой пыльной аппаратуре недописанные тексты. Он чувствует себя таким же недописанным. Будто где-то в его создании был пропущен огромный кусок его жизни и именно там он сейчас находится. Посреди пустого ничего.

Бан падает на рабочий стул, смеряет листы грозным взглядом и трёт глаза. В этом помещении усталость накатывает ещё быстрее и сильнее. Стены комнаты сужаются вокруг него, отбирают последний кислород и выключают свет. Чан крутит в пальцах полу исписанную ручку, прокручивает в голове картинки из прошлого. Пытается вспомнить каково это, когда жизнь вокруг не кажется радиоактивным полем. Пытается вспомнить, как ощущаются бабочки в животе. Но чувствует только усики тараканов, бегающих по кишечнику.

Его передёргивает.

Он выдавливает из себя по слову, чувствуя своё тело старым тюбиком зубной пасты. Строчки падают на блокнотные листы с противных хлюпаньем, иногда с громким хлопком, будто весят целую тонну. Он с трудом заканчивает через несколько часов, когда хмурое солнце начинает пропадать за горизонтом. Конечный результат всё ещё не кажется чем-то хоть чуть-чуть напоминающим нормальную песню. Но у него нет времени переделывать и пытаться сделать из этого конфетку. Уже завтра готовая песня должна лежать на столе его босса, а Чан даже не садился за написание мелодии.

И когда его стремление писать душераздирающую музыку превратилось в обычное отмывание денег посредственными текстами? Он отвратительный.

Бан широко зевает, его глаза слипаются, словно залитые клеем. Но он продолжает упорно смотреть в старый яркий монитор, раз за разом прогоняя биты через хрипящую колонку. Голова беспощадно ноет, пульсирует метрономом в висках. Его поясница и плечи стреляют каждый раз, когда он пытается сменить положение, а колени так сильно болят, что он хочет оторвать себе ноги.

Дождь продолжает барабанить по окну в коридоре, увеличиваясь к вечеру. Сумерки стремительно накрывают город толстым одеялом, а грязная вода заливает улицы. В ушах противно пищит от повторяющейся мелодии, ему не нравится абсолютно всё, но в груди скребёт от недосыпания и усталости, в глазах временами темнеет и пляшут белые пятна. Кажется, его организм вытряхнул из себя последние соки и ему срочно нужен отдых, если Чан не хочет свалиться в обморок прямо на улице.

Пальцы варёными колбасками жмут на потёртые клавиши, колёсико мыши заедает, но продолжает исправно крутиться. Секундная стрелка монотонно отсчитывает минуты, лампочка над головой мигает и слегка потрескивает. В студии всё так же холодно и Бан мечтает о горячей, хоть и безвкусной лапше.

Он дёргается. Его шея затекла, потому что он уснул за работой, не выпуская из рук мышку. Часы говорят, что он проспал пол ночи. Стрелки показывают четыре утра. До сдачи работы осталось пять часов, и Чан громко чертыхается, тут же просыпаясь. Если он не успеет закончить вовремя, то ближайший месяц питаться будет остатками из ближайших ресторанов.

У него уходит около часа, чтобы с горем пополам закончить песню. Она кажется сырой, незавершённой, и уж точно не передаёт то настроение, что от него просили. Но за свои усилия он сможет выручить хоть немного денег. Даже если самую малость. Что-то, что поможет ему продержаться на плаву ещё чуть-чуть.

Пять ноль ноль по корейскому времени. Дождь всё такой же холодный, но в придачу ещё и льёт как из ведра. Бан бесится, он весь мокрый, ватный капюшон его худи совсем не спасает от воды, в кроссовках хлюпает, и как бы не заработать пневмонию.

Небо всё ещё тёмное, затянутое чёрными-чёрными тучами, словно во всём мире выключили свет. Блондин дрожит от холода, когда заходит в ненавистную круглосуточную кофейню. Ему не нравится в этом заведении буквально всё, но он с завидным постоянством заходит в это место. Возможно, потому что в таком виде в любое другое нормальное место его просто не впустят.

За стойкой знакомое уставшее лицо. Из недовольного оно становится ещё более недовольным, когда их взгляды встречаются. Парень закатывает глаза, складывает руки на груди и фыркает в сторону посетителя. Он явно не собирался работать в эту ночь, но вот Бан снова здесь, чтобы, как обычно, обменяться ядом.