City (1/2)
Город — большой муравейник. Место, где нельзя останавливаться. Если замедлишься хоть на мгновение — тут же застрянешь в толпе, что движется, словно погружённая в вязкий мёд. Город — вечно живой океан. Единственный путь к спасению — ловко лавировать между людьми, перескакивая из одного потока в другой. Нет времени тщательно продумывать каждый свой шаг, ты должен ориентироваться по ситуации, принимая решения за считанные доли секунды. А иначе попадёшь в болото с утопающими.
Город — постоянное выживание. Ты либо учишься выживать, либо тонешь под чужими ногами. Находишься в серой толпе и не знаешь, к какому классу выживших относишься. К счастливчикам, что нашли энергию в дышащем дымом мегаполисе, научились слышать музыку в гудящих автомобилях и шумных разговорах по телефону. Счастливчикам, что черпают энергию среди бетонных построек и видят нескончаемые возможности в стеклянных витринах.
Или к потерянным душам, что смирились с серыми улицами и грязью под ногами, горькому кофе и безэмоциональным лицам. К тем, кто существует от рассвета до заката, проваливаясь в пустоту каждую ночь и проживая день сурка из года в год.
Чан не любил шумные города. Улицы, что никогда не спят. Люди, что не смыкают глаз ни днём ни ночью. Нескончаемое движение, как конвейер на фабрике. Большие города слишком живые, слишком громкие, слишком заполненные. Словно кислород перекрывают на каждом шагу, за каждым поворотом прячется очередное незаконченное дело, очередная бессонная ночь за бумагами и бесконечными расчётами.
Чан не любил тихие города. Они кажутся безлюдными, словно потерянные во времени. Жизнь там, кажется, не движется вовсе, зависает в воздухе в метре над землёй и существует лишь в воспоминаниях местных жителей. Есть лишь собственный дом и один единственный супермаркет. Тишина там давит, одиночество пожирает и по ночам, и в дневном свете. Ты лишь тонешь в зыбучих песках без возможности вырваться из этого угасающего места.
Бан находит своё существование в Сеуле лишь благодаря ночной жизни города. Его вечная бессонница — это единственное, что держит его в не засыпающем мегаполисе. Он ненавидит каждую минуту своей жизни, но, кажется, у него нет иного выхода, кроме как бессмысленного блуждания по улицам вместе с серой массой таких же как он.
Его колыбельная — сирены полицейских машин на ночных трассах и пьяные крики под окнами. Скребущиеся мыши в стенах и драки в соседних квартирах. Ночь всегда лишь сильнее изматывает, бьёт молотом по голове и засыпает в глаза колючий песок.
Утренний будильник — гудки автомобилей раздражённых водителей. А после горький кофе без сахара, который не особо сильно будит, но Чан с упорством принимает быстрорастворимый плацебо, в надежде, что однажды это его взбодрит. Холодное утро, вне зависимости от времени года, толпа снующих по улицам работяг, сонное царство в погасших бетонных джунглях. Толкающиеся студенты, мужчины в костюмах с чёрными чемоданами и женщины, чьи телефоны безвозвратно приросли к уху.
Обед — разгневанное осиное гнездо. Безвкусный кофе в кофейне через дорогу, незаконченные тексты в толстом блокноте и быстрый перекус за пять минут, от которого до самого вечера ноет живот. Шуршащие офисники, что заполняют город, заливают в себя литры кофеина и продолжают греть ухо о мобильные телефоны даже во время потребления еды. А уже через час весь этот змеиный клубок всасывается обратно в офисные здания и заведения, оставляя серые холодные улице в мнимой тишине, разбавляемой лишь лаем собак из подворотни.
Вечер — темнеющее хмурое небо и усталость в каждом взгляде. Переполненное метро, засыпающие осунувшиеся лица и желание упасть головой в подушку и больше не проснуться. Зажигающиеся неоновые вывески, оживающий ночной город и никогда не спящие танцоры и тусовщики, что кучкуются у открывающихся с сумерками клубов. Уставшие работяги, еле передвигающие ноги по мокрому асфальту и засыпающие в дешёвых палатках с таким же дешёвым алкоголем.
Каждый день — лишь череда бесцветных сменяющихся кадров, что с каждым годом теряют всё больше красок, постепенно окрашиваясь в чёрную непроглядную тьму. Улыбки на чужих лицах кажутся неискренними, а объятия холодными, словно тающий ледник. Каждый знакомый врёт, каждый друг думает лишь о собственной выгоде, каждый работник в душе желает плюнуть в твой напиток.
Именно такие дни проживает Чан, и ничего не меняется уже несколько лет. Он чувствует себя погасшей спичкой. Жёлтым листом, что случайно угодил в яркий костёр и теперь остался лишь жалкий, рассыпающийся на ветру, пепел. Яркое полуденное солнце будто проходит сквозь грязную мутную линзу, отчего доходит до Бана жалким солнечным лучом, проведённым через сепию. Его будние дни окрашены чёрно-белым выгоревшим фильтром. И сколько бы красок он не пытался наложить, всё это тонет под тонким слоем застоявшегося масла.
Он продолжает жить на автомате, и, приходя домой, старается не утонуть под ржавой водой в ванной, безуспешно пытаясь смыть пыль большого города. Глаза и нос болят от выхлопных газов, желудок скручивает от голода и Чан с трудом впихивает в себя холодную лапшу, стараясь побороть рвотный рефлекс от безвкусного резинового теста. А после снова беспокойный сон в твёрдой кровати, пьяные разборки под окном и чужие громкие шаги сверху.
***</p>