Глава 20. Заложники обстоятельств (1/2)
— Бездарность.
Скудность эмоций и интонаций совсем не вяжется с тем, какие мучения Он причиняет. Аказа уже почти не контролировал себя и едва мог дышать, кровь с дрожащих губ капала на светлый пол крепости. Сосуды мозга лопались один за другим, правый глаз полностью ослеп. Что-то неистово распирало позвоночник, выкручивало костные диски в противоход друг другу.
— Ты обманул меня. Сказал, что убил столпа. Тебе напомнить, как выглядят мертвые?
Оспорить нельзя. Во-первых, демон физически не смог бы заговорить прямо сейчас. Во-вторых, даже если Господину хотя бы покажется, что ты хочешь возразить, множественные инсульты покажутся ласковыми поцелуями. «Все из-за тебя…».
Аказа прибег к беспроигрышному варианту и поставил в голове заезженную пластинку о том, что наказание совершенно заслуженное, что ему нужно страдать сильнее за такой проступок и что он до последней клетки своего тела предан своему единственному Владыке. Низко. Трусливо. Так паршиво, что хочется проблеваться прямо здесь. Подохнуть, но хоть с каким-нибудь достоинством.
Все, что держало его в этом гнилом мире – желание стать сильнее. Победить, доказать и поглотить. А теперь – еще и Пламенный столп, который преодолел смерть. Он отверг его предложение и принял кровь кого-то другого. Но кто сильнее Аказы? Только Доума, Кокушибо, и сам Господин. Ни одним из них этот демон даже отдаленно не пахнет. Выходит, столп предпочел какого-то слабака?
— Аказа, — получилось, Он самую толику смягчился. — Если ты боялся, что твою игрушку отберут, то напрасно. Я могу время от времени развлечь своих Лун, но твой поступок неприемлем. Ты становишься бесполезным, Аказа. Мальчишка с серьгами ханафуда жив. Столп жив.
Демон захрипел и осел на колени. Властная фантомная рука вонзилась в его мозг и начала рыться в воспоминаниях. Смешанные с кровью слезы позорно покатились по щекам. Несуществующие пальцы перебирали извилины и отшвыривали их в стороны, как какой-то мусор, пока не нашли то, что нужно.
Мудзан холодно смотрел на розовый затылок склонившегося Аказы. Вот значит как. Искусство демонической крови и переселение тел, на которое ему плевать. А вот то, как легко демон скрывался под человеческой маской – уже куда интереснее. Обращенные столпы почти всегда заканчивали одинаково и быстро перестали интересовать Прародителя демонов, но этот случай был действительно интересным. Пробравшись вглубь клеток Аказы, он понял, что столп не притворялся человеком. Он был человеком, пока не возникла угроза жизни. Он стал демоном произвольно. Означает ли это, что он может преодолеть солнце?
***</p>
Где-то очень далеко…
Вокруг было слишком темно и тихо, чтобы на что-то ориентироваться, и слишком жарко и душно, чтобы дышать. Оказываться заложником обстоятельств с некоторых пор стало нормально? Куда бы ты не попал, выбирайся – путь назад всегда есть, надо просто найти. Но он не находится. Это исключение из правил? То самое, которое подтверждает правила?
Время было похоже на стремительные годы, которые все замечают только в старости. Ступая по горячему шершавому камню, он понятия не имел, куда идет, но не останавливался. Остановиться – как маленькая смерть. Его будто тут же отбросит назад, к началу пути. А оно вообще тут есть, это самое начало? Может, он идет на месте? Может, вокруг вовсе не темно, а просто пострадали глаза? В битвах такое сплошь и рядом.
В битвах…
В каких еще битвах? Почему чувство такое, будто потеря глаза – что-то знакомое? Прикоснуться к себе не получается. Выходит, он нематериален? Он не существует? Это все объясняет. Вот только… Почему, черт возьми, так страшно?
Страшно…
Здесь совсем ничего и никого. Неужели он обречен скитаться по этой горелой черноте целую вечность?
Вечность… Мы будем драться с тобой вечность…
Может, эти горячие камни внизу – осколки той самой вечности? Одиночество безжалостными тисками давит маленькую крупицу сознания. Страх кислотами отравляет то последнее, что от него осталось. Отвратительное липкое чувство склеивает мысли в бесформенный ком. Он совсем один. Он сойдет здесь с ума. Слепой, глухой, без обоняния, осязания, вкуса…
Без интуиции?..
Интуиция, как какой-то скрытый рычаг, которым он забыл, как пользоваться. И вообще забыл, где он находится. Но, возможно, именно этот рычаг до сих пор не ему дал сесть и заплакать. Неведомым образом толкал вперед, заставлял делать каждый шаг в эту почти лишенную кислорода пустоту. Не смотря на страх. От гари хотелось кашлять, это чувство было каким-то атавизмом, и лишенный оболочки комок одиночества не мог этого сделать. Но если есть эта токсичная гарь, значит есть и огонь. Где-то есть пламя.
Мое драгоценное Пламя…
Где-то здесь должно быть…
Разожги в сердце Пламя…
Он что-то ощутил. Впервые за все огромное количество времени возникло самое настоящее чувство. Как будто по воздуху пробежались легкие электрические разряды и тут же исчезли. Бестелесное существо обретало форму, линии, плоскости, изгибы…
Мое драгоценное Пламя…
Внутри вздувались какие-то полости, скручивались плотные тяжи, вытянулись трубочки, по которым сразу же потекло что-то невообразимо горячее. Воздух отравлял чувствительные слизистые оболочки, разъедал все, к чему прикасался. Почему существовать так больно? Токсичные пары жгли дыхательные пути и выжимали горячие слезы. От гари так сильно хотелось плакать.
На новоявленном лице произошли перемены. Влажные дорожки все добавлялись, пока не соединились в общий поток. Кожу больно щипало, остановить эту боль никак не получалось, словно руки все еще фантомные и не могут закрыть глаза, защитить лицо от жгучей кислоты.
Внезапное ощущение выдернуло его из ступора. Невидимую оболочку, которую он сам не мог потрогать, потрогал кто-то другой. Здесь кто-то был! Он не один, он не сойдет с ума, даже вечность в дыму и темноте не страшна, если кто-то рядом.
Нежная теплая рука прикоснулась к правой щеке, унимая отвратительную боль. Эта рука пустила сквозь кожу какие-то ростки, которые немедленно укоренились, потянулись, разрослись на все тело, заняли каждую клеточку и зацвели. Откуда в одном простом касании столько любви? Кто способен на такое? Слово вертится на отравленном горючими парами языке. Старое, как мир, произносимое только в мыслях и молитвах. Кто это, черт возьми, вспоминай! Красивая женщина с алыми глазами и собранными в низкий хвост черными волосами. Кто же ты?.. Он не успевает вспомнить, прежде, чем она исчезает. Кожу снова жжет, но эти нежнейшие пышные цветы, которые она создала, все еще живы внутри.
Он попытался потянуться куда-то вперед, где могла быть эта фигура, но замер. Щеки коснулась другая рука, широкая, грубая и такая же до смерти знакомая. Пусть она отличается от предыдущей, но ее энергия словно подпитывает те цветы, и они выбиваются сквозь кожу на поверхность, защищают от жара и гари и будто даже исцеляют страдающую оболочку. Кто вы такие? Почему у меня такое чувство, будто я знаю вас всю жизнь?
Жизнь?
Что за странное слово? Что оно означает? Почему так настойчиво вертится в разболевшемся разуме? Касание растворилось. Снова не получилось поймать его. Беги за ним сколько угодно, призрака и след простыл. Однако… маленькая ладошка прижимается к тому же месту. Совсем хрупкая и тонкая, почти детская, с легкими мозолями. Большой пальчик ведет по щеке, ему совсем не больно от отравленных слез. Маленький человек вот-вот исчезнет, взмах рукой вперед не улавливает даже тепла от его присутствия.
Не оставляйте меня… Ну пожалуйста… Куда вы все уходите, не бросайте меня здесь… Пожалуйста, помогите мне, не уходите!..
Но не успевает прикосновение детской руки раствориться окончательно, как появляется другая. Больше предыдущей и покрыта… словно… словно вся рука – один тяжелый ожог. Не кожа, а сплошной шрам. Однако вся оболочка насквозь пропитывается сочувствием и смирением. Паника на время уползает в свою нору. Хочется выплакаться, сидя на этих горячих камнях и обнимая свои колени. Но что-то не дает. Эта странная рука не только приостанавливает слезы, но и приподнимает голову, вынуждая смотреть выше. И тогда появляется слабое свечение.
Чтобы его найти, не нужно много времени. Оно прямо под головой, чуть ниже и левее. Кожа на мгновение полыхнула раздирающей болью, тело дало крупную трещину, через которую робко выглянуло сияние. Изуродованная болезнью рука исчезла, и он наконец опустил голову, чтобы увидеть его. Светящаяся полоса слева направо.
Ощущение нового прикосновения было до странности грустным. Он готов был поклясться, что никогда не ощущал его, но сейчас хотел выть от тоски по этой руке. Маленькая, явно женская, но отчего-то жесткая, с твердыми мозолями. Этот человек почти ничего не говорил ему при жизни, но у него был добрый взгляд… И голубые, как небо, глаза. Когда роса отражает голубое небо, то становится похожей на…
Свечение усиливалось. Огромная диагональная полоса мерцала все ярче. К ней добавлялись новые линии и точки в самых разных местах. Они вырисовывали контуры оболочки, придавали форму существа с двумя руками и ногами. Он так увлекся бьющим изнутри светом, что почти вздрогнул, когда к нему прикоснулась новая рука. Самая большая из всех, такая же грубая, но при этом невообразимо приятная. Такая рука запросто сломает шею одним нажатием, но слезы с лица стирает так нежно и любяще, что те фантомные цветы незримо вспыхивают. Ну почему нельзя прижаться к этому несуществующему человеку? Только бы он не… исчез. Как и все предыдущие.
На его место приходит другой, но плакать больше не хочется. Эта рука гораздо меньше предыдущей, но тоже преисполнена чувствами и какой-то странной безумной энергией. Все тело словно передергивает, и теперь он отчетливо ощущает каждую грань и плоскость своей поверхности. Внутри стало жарче, неаккуратные полосы и точки святятся сильнее и вдруг расцветают. От каждой отметины в стороны расползаются светящиеся узоры, завитушки, волнистые линии, вытянутые фигуры, большая диагональная линия приобретает форму цветущей ветви…
Где-то он уже это видел…
На полу среди каменной плитки зародились крошечные язычки пламени. Швы окрасились в цвет магмы, добавляя свет этой черной дыре. Вдали что-то засверкало, словно отражая свет из полос на теле. Маленькая светящаяся точка магнитом тянула его, и он был не в силах противиться ей. Теперь он чувствовал, что действительно идет. Она приближалась, а неровные стыки каменных плит сменяли друг друга и не повторялись. Точка приобрела вид шара, переливающегося то янтарем, то огненно-красными всполохами.
Такое красивое… Такое сильное и прекрасное…
Что это такое? Почему эта штуковина такая притягательная? Ее так хочется потрогать. Совокупность его света и света этого шара начала выделять в окружающем пространстве силуэты, но он понял, что не может оглянуться на них. Шар полностью завладел всей сущностью, парализовывал и притягивал. Ему бы самый последний стимул, ему бы хоть маленькую подсказку, но все вокруг молчали. Они привели его сюда, остальное он должен сделать сам.
Языки пламени вскинулись высоко вверх, где могло бы быть небо, не нанося никому вреда, воздух перестал быть токсичным, жар стал не пыткой, а естественной средой. Он протянул руку и коснулся ладонью огненного шара.
***</p>
Тенген проснулся почти в кромешной темноте, но по слабенькой полоске света от окна понял, что утро в самом разгаре. Самочувствие было в разы лучше, чем все прошедшие дни, он буквально чувствовал, как былая сила по каплям наполняет его, жадными импульсами бежит по усталым мышцам и возвращает телу тонус. Но почему так чертовски жарко?
Истребитель сосредоточился на ощущениях и понял, что странная тяжесть на его груди – чья-то рука, а на его бедрах и животе покоится чья-то нога. Вихрь воспоминаний заставил его нервно пошевелиться, и в ответ на это лежащее рядом тело заерзало и прижалось лбом к его широкому плечу. Без сомнения, источник жара сейчас прижимался к нему и сопел во сне, как ни в чем не бывало.
«Боги милостивые».
Тенген осторожно и очень медленно повернул голову, словно резкие движения могли расколоть эту реальность и отправить его в прошлое, к коматозной бесчувственной оболочке. Кёджуро спал. Орнамент на нем почти выцвел и слабо бликовал в ответ на какие-то внутренние процессы. Похоже, он видел самые обычные сны. Хорошие сны. Столп Звука сглотнул и решил не шевелиться, чтобы не ломать эту идиллию. Как же хорошо он чувствовал себя в эту минуту. Настолько хорошо, что хотелось повернуться и обнять его в ответ, зарыться руками в волосы и поцеловать от счастья, как он не делал уже очень давно. Но он не стал и просто уставился в потолок.
***</p>
Камадо долго не мог разлепить глаза от навязчивых сумерек. Окна плотно закрыты для Незуко. Так долго валяться в постели было чем-то непозволительным и постыдным. Однако давила на него не только темнота, но и тоска. Ренгоку под чужим присмотром где-то в другой комнате, а не рядом с ним. Идти и узнавать что-то бесполезно, он был уверен наперед. Тоска овладевала сердцем все сильнее, и только копошение сестры под боком утешало юного мечника. Он протянул руку, нащупал ее мягкие волосы и начал аккуратно поглаживать голову.
Об изменениях оповестила возня в коридоре. Танджиро вскинулся и спустя несколько мгновений оказался около сёдзи. Комнату столпов отперли. Юширо что-то тихо говорил. В ответ был неразборчивый шепот Тенгена. Они перебросились несколькими фразами, а затем демон ушел. Голос Узуя… он больше не был таким слабым и изможденным.
Мечник приоткрыл сёдзи и увидел, что комната столпов открыта «настежь». Душный воздух разносился по всему коридору. Повеяло уличной свежестью – столп Звука приоткрыл окно. Танджиро приподнялся на коленях и увидел, что руки Ренгоку отвязаны от изголовья, сам он лежит на спине и, кажется, как-то двигается.
От переизбытка эмоций парнишка отпрянул от сёдзи и закрыл рот руками, чтобы не завизжать. Пламенный столп вышел из своего транса. У него появился новый запах, похожий на его прежний. Облегчение и радость били ключом, Камадо едва успокоил себя, но, когда он снова приник к сёдзи, положительные эмоции улетучились, ноги самую малость подкосились, бережно опуская тело на пол.
Тенген сидел на кровати и, низко склонившись, целовал Ренгоку.