Глава 13 (1/2)
Северус:
Это пытка…
Она мучается третий день. Ей плохо. Но объяснить, что произошло не может.
Готов поклясться, эти две ночи напролет она плакала практически без перерыва…
Выспросить я попытался только один раз, но поскольку, не проконтролировал себя, снова сказал: «Если не хочешь, можешь не рассказывать». И она, пряча от меня мокрые глаза сказала: «Не то, чтобы не хочу. Не могу». И убежала. Грешным делом, я несколько раз брался за пузырек с сывороткой правды, чтобы развязать Эмилии язык, мотивируя себя тем, что в таком случае девушке станет легче и виновных настигнет наказание. Но как мне после этого смотреть в ее глаза… Она не заслужила насилия в любом его виде.
Малфой в Хогвардсе не появлялся последние дни. Его счастье, потому что я отравил бы его, так как уверен, что потерянное состоянии Эмилии – его дело. Он точно ранил ее. Сам я не знаю, но говорят, что его папаша был таким же и несмотря на аристократическую сдержанность, не скупился на выражения. Но, конечно, наследственность не оправдывает взрослого человека! Временами наблюдательный и въедливый Люциус кидается такими замечаниями, что хочется мгновенно уничтожить его. Одной легкой фразой он умеет не просто испортить день, а морально раздавить. И под его горячую руку попадают чаще всего жена и сын… К счастью, у Драко этот убийственный талант вроде бы под контролем и он предпочитает промолчать, нежели плеваться ядом.
Так больно может ранить бездумно брошенное слово. Уж я-то знаю на собственном опыте...
Что за человек этот Люциус Малфой… Даже сравнение с павлином перестало напрашиваться. Внешне гармоничный, статный, гордый – жаловаться не на что. А внутри изломанный, покореженный ближайшим окружением, не желающий меняться от бесконечной духовной лени. Отсюда нездоровое желание владеть всем, что нравится, крайняя осторожность и вкрадчивость, попытки действия чужими руками, манипуляции, и иногда проявления дьявольски тонкого коварства...
Если он ставил своей целью отравить выходные, то у него это получилось. Давно я не ощущал себя таким потерянным. Эмилия молчала, не подпуская меня к себе. Молчала, что само по себе было неправильным, противоречило ее открытой натуре. Она убегала от меня как раненый зверь только дальше, при моих попытках помочь.
Мысли и ощущения по отношению и к Малфою, и к Шайнбрайт скакали от ненависти до жалости по нескольку раз в день до самого воскресения. Малфой виделся то жертвой деспотичного окружения, то бессердечным мучителем, а Эмилия – то раненой и наивной, то легкомысленной дурочкой и не готовой к серьезной работе. Вот свалились оба на мою голову… Казалось бы, оставь Северус, двух взрослых людей, сами разберутся со своими проблемами. Но рыдать три ночи подряд… Интуиция подсказывала, что Люциус не настраивал ее против меня – она вряд ли повелась бы на его провокации, он скорее всего намеренно или случайно задел какую-то старую душевную рану девушки, о которой никто не знал. У всех они есть...
В наступивший мрачный мокрый от оттепели понедельник дополнительные с семикурсниками обещали пройти уныло. Не могу сказать, что для работы мне нужен особенный настрой, но в этот раз все валилось из рук. Пока студенты возились со своими котелками, я все это время сидел в углу, стиснув собственные виски и пытаясь заставить себя думать. Глаза саднили от очередного недосыпа.
Она оставила у меня свои коньки. Страшные, в серых пятнах с рассохшимися язычками и растрепанными шнурками – где она только нашла этот ужас? Я даже не мог решиться зайти вернуть их, и они лежали в углу, дразня взгляд своим неуместно-задорным видом.
Я не заметил, как кабинет опустел и осталась одна лишь Грейнджер которая не выглядела особенно увлеченной зельеварением.
– Профессор, могу я отвлечься и поговорить с вами о мисс Шайнбрайт?-- подчеркнуто вежливо спросила семикурсница, отодвинув свой котелок
Только от нее замечаний не хватало. Снова в ней проснулась невыносимая всезнайка, желающая всем раздать ненужные советы. Раздражение выпустило когти.
– Я бы попросил вас, мисс Грейнджер не лезть в свое дело, – отрезал я
Гриффиндорка решительно и сердито ударила кулаком по столу:
– Профессор, прекратите уже наконец считать меня ребенком! Я вижу, что вы сам не свой и очень понимаю вас. Не вам одному дорога Эмилия и не вас одного волнует нездоровый интерес Люциуса Малфоя к ней!
«Не вам одному дорога Эмилия...»
Эмилия настолько дорога мне, Грейнджер, что я невозможно и неконтролируемо злюсь от этого. Почему меня волнует какая-то практикантка со слабыми нервами и неустойчивой психикой? Когда эта неугомонная девчонка успела захватить мои мысли и стать неотъемлемой частью моего мира?! Ее вопросы про все вокруг, трогательное: «А знаешь...», пение за стеной и прыжки по утрам, отчеты, составленные вкривь и вкось, кофе, объемный свитер, очки…
Я очнулся, когда Грейнджер сердито ударила палочкой по пустому котлу рядом со мной, заставив меня едва ли не подскочить от неожиданного громкого звука:
– Профессор!
– Убирайтесь, Грейнджер, – выдавил я, еле сдерживая раздражение
– Да вы просто болван! – выкрикнула она мне в лицо
Что она сказала…
– Минус. Пятьдесят. Очков. Гриффиндору, – по частям вытолкнул я, уничтожая взглядом невыносимую гриффиндорку
– Чихала я на ваши очки! Вот и сидите тут один! – она схватила сумку и бросилась к выходу
Они же роде как общаются с Эмилией. Может, она что-то знает?...
– Остановитесь, – я бросил этот короткий приказ почти яростно
Девушка тут же оглянулась.
– Она вам тоже ничего не рассказала? – уже тише спросил я
– Нет, профессор, – тут же мотнула лохматой шевелюрой отличница – Но я точно знаю, что делать и как помочь Эмилии открыться, не применяя магию и силу. Вы можете, как обычно, не верить мне...
Я поглядел на ученицу скептически. Гриффиндор не перестает фонтанировать сумасбродными идеями. Она ответила на мое скептическое выгибание брови недовольной миной, но тут же объясняюще проговорила:
– С ней Драко, он сделает все, что нужно. А вы просто должны пройти со мной. Прямо сейчас.
– Мисс Грейнджер…
– Вы хотите узнать правду или нет?! – снова возмутилась вспыльчивая студентка – Отбросьте вы уже свою гордость! Может, Малфой-старший запугивает ее, шантажирует, а вы так и будете сидеть и мелахолично ду-у-мать!
Она сделала презрительный акцент на последнем слове.
Убил бы…
Но других вариантов что делать у меня нет. Только сыворотка правды. Но на насилие я не пойду.
Следуя за Грейнджер, я подметил, что Эмилия заняла мысли не у одного меня. Гриффиндорка сказала что-то про Драко. Почему ему есть дело до учительницы? Не припомню за крестником такой любви к преподавателям… Подлизываться да, он любил, за что беспощадно получал от меня все юные годы. Вроде как эту дурь удалось из него выбить. И почему, как оказалось во время разговора в больничном крыле, ему есть дело до того, что школе нужно восстановление? Когда это волновало наследника рода Малфоев с его подчеркнуто-насмешливым отношением к Хогвардсу?
– Надеюсь, вы не боитесь темноты, профессор? – снова вынырнув из потока своих мыслей я обнаружил, что Грейнджер привела меня на самый верх одной из отдаленных маленьких башен и уже забиралась по шаткой деревянной лестнице в чердачное помещение под крышей. В темноте поблескивали два хитрых карьих глаза:
– Если это глупый розыгрыш, мисс Грейнджер, я вас уничтожу, – я проследил, как она откинула крышку люка, подняв тучу серой пыли, и стал забираться следом
Из полутьмы чердака донеслось фырканье:
– Самое время шутить! Делать мне больше нечего!
– Если мне не изменяет память, этот чердак был запечатан заклинанием, – вспомнил я, поднявшись вслед за гриффиндоркой в душную каморку
Грейнджер обозначила свое местонахождение очередным осуждающим фырканьем:
– Профессор, мы на седьмом курсе, неужели так сложно преодолеть запечатывающее заклинание от любопытных младшекурсников?
– Мы?
– Я же говорила, что Драко тоже помогает, – она сорвала полуистлевший ставень с крошечного окошка и на белом от пыли полу тут же отпечатался квадрат нерешительного полусвета. Затем девушка, морщась от неприятного скрежета, распахнула окно, впуская в заброшенное помещение показавшийся мне почти теплым ветер оттепели.
Чердак оказался забит утилем, как и некоторые помещения подземелья. И напрасно его забыли – на этом месте могла бы получиться неплохая потаенная лаборатория.
– Так и знал, что вас снова потянет на приключения! Скучаете, видимо, по Поттеру и Уизли и теперь из Малфоя мне героя делаете? – я снова не удержался от язвительного тона
Грейнджер поглядела на меня так, словно желала поджечь. Я отвел глаза.
Как хорошо, что я нечасто имею дело с Гриффиндором... Абсолютно безбашенный и неуправляемый факультет.
– Что вы задумали? – спросил я и тут же снизу послышались шаги и голоса
Семикурсница тут же схватила меня за руку и я не успел опомниться, как оказался в тени старого шкафа покрытого следами когтей. Почти как тогда, когда я заставил Малфоя рухнуть без сознания в комнате Эмилии:
– Стоим здесь, – прошептала Грейнджер, прижимаясь ко мне плечом – Ваша задача только слушать
Деревянная лестница завижжала под чьими-то шагами. И в следующее мгновение из открытого люка показался очень довольный Драко:
– Добро пожаловать в мое тайное логово, мисс Шайнбрайт!
Эмилия:
Какой стыд.
Какое унижение.
Какая непроглядная бестолковщина.
Все выходные я провела в своей комнате, пытаясь работать, читать... Хотелось спрятаться, укрыться, чтобы не видел никто. Стыдно… У меня все эмоции написаны на лице те, кому на меня не все равно пытаются выяснить, что со мной… А как я ВСЕ объясню?
Люциус знал куда бить. Он, как разведчик или шпион, нашел брешь в броне и ударил именно туда, где я могла ощутить больнее всего: отец, ненужность, сомнения в истинности выбора быть открытой и доверять этому миру… Как он узнал?… Через кого? Даже про отца выяснил, хотя я сама не знала, что мой отец жив и работает в Италии. Это известие меня шокировало, но потом потоки забытой душевной боли вытеснили все.
Бремя от ощущения собственной ненужности и бесполезности я таскаю на себе с подросткового возраста. Впервые оно проснулось, в то лето, когда в наш дом пришел Марсель. Сначала я испытала легкую ревность: чужой молодой мужчина пришел к маме, и перетянул на себя все внимание. Он не понравился мне, хотя никаких ярких причин на это не было. Просто чужак.
Но потом, через несколько дней я подсмотрела, как Марсель на кухне смел целовать МОЮ маму и трогать ее за бедро. И все говорил ей: «Агата, Агата...». Мама проводила со мной очень много времени, вырастила, научила минимальному перед поступлением в Хогвардс, сделала активной, любознательной, самостоятельной. Я была благодарна ей и благодарна до сих пор. Но тогда, я не могла принять, то что МОЯ мама теперь не совсем моя. Не вся моя. Говорить со мной о том, какие изменения происходят в ее жизни и объяснять их, она отказывалась. Я начала агрессивно реагировать на это. Через какое-то время отношения между нами стали настолько невыносимыми, а скандалы и попытки привлечь внимание, достучаться до нее так вымотали меня, что накануне отъезда в школу я сбежала и потерялась на улицах Лондона. Вот тогда ощущение ненужности и того, что я лишняя в собственной семье въелось в душу намертво. Я боролась с этим чувством во время учебы, ревностно заслуживая любовь и уважение учителей, собирая всевозможные награды за учебу и спорт. И потому Хогвардс для меня стал чем-то большим, чем просто школа, как и для детей-сирот. В Хогвардсе я чувствовала себя нужной, где меня ждали знания и любимые преподаватели. Директора Дамблдора я и вовсе любила как родного дедушку. А как он любил меня… Он называл меня: «девочка-колокольчик».
Мне кажется, я никогда не смогу это никому рассказать. Все привыкли видеть меня неунывающей. И мой растерянный и расстроенный вид всех отпугивает… И снова Люциус прав: я нужна лишь веселой и несущей свет. А могла бы я рассказать ему?… Нет ощущения, что ему это надо.
Но хуже всего в сложившейся ситуации другое. Как мне смотреть в глаза Северусу?... Я все это время навязчиво лезла к нему, не зная, что тема женской любви для него скорее всего самая болезненная. Даже после стольких лет. Я касалась его руками, позволяла себе кокетничать и заигрывать с ним...
А он просто терпел меня.
Все меня молча терпят. Все молча мирятся с моим присутствием в мире. И я только и делаю, что доказываю этому миру и себе, что имею права присутствовать в нем, так как приношу пользу.
…
Я снова начала дремать, когда Драко ворвался без стука, бодрый, как праздничный фейерверк. А я и не заметила, что не заперла дверь… Впрочем, наказывать Драко за вторжение мне не хотелось.
– Salut, Emily, qu'est-que tu fais? (фр.- «Салют, Эмилия, что делаешь?) – он почти ласково окинул взглядом мой хладный полутруп, который раскинулся на застеленной кровати
Я не преминула подивиться его идеальному и чистому французскому произношению. Мне до таких высот далеко. И отец его тоже идеально произносит...
– Je ne fais rien, mon amie, (фр. – «Я не делаю ничего мой друг») – отозвалась я, и заложила руки за голову.
Без очков я видела ученика не очень хорошо, но все же смогла рассмотреть и оценить его модную черную жилетку. Она была украшена черным мехом, и надета на белую рубашку. Слизеринскую мантию он отчего-то сегодня проигнорировал, только изумрудный кусочек галстука торчал у горла. Рядом с ним, таким нарядным я почувствовала себя неловко в спортивных лосинах и безразмерной футболке из мужского отдела спортивной одежды:
– Красивая жилетка у тебя, – заметила я
– Главное, что теплая, – он сел ко мне в ноги – Что у тебя на лице?
– А, – я осознала, что так и не убрала с лица гелевые многоразовые патчи, которые же успели согреться от тепла моей кожи и стали абсолютно бесполезными – Это от отеков
– Так можно же убирать отеки магией, – напомнил Драко
– Магия все решает очень быстро. А это как ритуал, помогающий внушить, что я красивая, – я сняла с лица два заполненных гелем плоских мешочка и отложила на тумбочку – Они вынуждают иногда полежать, поотдыхать, порассуждать о жизни...
– Плакала ночью, да? – Драко был удивительно проницателен. Не поверил моему делано бодрому тону голоса. Плохая из меня актриса.
И я ответила вопросом на вопрос:
– Как твое лицо? Дети рассказали, что было много крови от удара...
Драко ослепительно улыбнулся, продемонстрировав зубы:
– Зуб беспокоил, но теперь все как нельзя лучше
– Что же теперь будет, если отец не благословит этот брак? – спросила я, внутренне содрогаясь от стыда и вспоминая свою беспомощную попытку достучаться до Малфоя-старшего и его горячий страстный шепот, опаляющий мое ухо.
– Плевать, – Драко почти надменно вскинул голову – Прогонит – уйду. Может, мне и будет трудно учиться жить, как живут все, обычные волшебники, но если будет нужно, научусь. А может, побушует и смирится. Ты лучше ответь, что он тебе сказал? Он запугивал тебя? Расскажи.
После этой реплики меня захлестнул новой волной стыд от искреннего интереса Драко к моей проблеме и от невозможности все честно объяснить:
– Я знаю, он пристает к тебе давно, и не думай, что я обвиняю в этом тебя, – мой ученик почти игриво, как маленький мальчик, прошелся пальцами правой руки по моей ноге от ступни до колена
– Да нет, нет, он меня не запугивал, – я слегка надавила пальцами на глаза – Я тебя только запутаю своими жалобами. И… просто говорить об этом очень трудно
– Я знаю, чем тебе помочь, – Драко лукаво прищурился
– Каков молодец! – с практически северусовой иронией отозвалась я – Только вот почему ты мне помогаешь?
– Оказавший даже единожды услугу Малфою, должен быть вознагражден, – гордо произнес Драко и тут же снова игриво поинтересовался – Да и почему я не могу поддержать свою учительницу?
– Чем же ты мне поможешь, рыцарь в сияющих доспехах? – все еще недоверчиво отозвалась я
– Покажу одно место, в котором решаются все проблемы! Идем, – и Драко стал решительно спихивать мои ноги с кровати
– Рыцарь, у тебя уже есть дама сердца, она ревновать будет, – я слабо упиралась, почему-то его решительные прикосновения отозвались во мне слабой болью, скорее не физической, а ментальной, скопившейся от желания: «Не трогайте меня».
– А может, мне мало одной дамы? – семикурсник рывком посадил меня и заглянул в глаза почти нежно – Ты же догадываешься, что я тебя обожаю?
– Ой, льстец, ой льстец… – я сделала попытку прилечь обратно, но Драко не дал и даже возмутился:
– Мисс Шайнбрайт, я не узнаю вас! Вы всегда решали проблемы прямо, в лоб, нас этому научили, а сами теперь пытаетесь укрыться от бед и переждать, когда все уляжется. Нехорошо. Смотрите, доиграетесь, я понесу вас на руках при всем честном народе