Жизнь, какой её делаешь ты (1/2)
Утреннее похмелье казалось меньшим из зол толком не спавшему Ёсану. Миг полной дизориентации быстро сменился картинками вчерашнего вечера. Кан после ухода Юнхо с отчаянным мазохизмом корил себя за тупость и малодушие, прекрасно понимая, что выход из порочного круга нужно было найти как можно скорее. Стоило всего лишь окликнуть и попросить вторую попытку. Но силы духа не хватило. Ёсан всё уповал на снисходительность судьбы, думал, что утренний час стоит двух вечерних<span class="footnote" id="fn_33080317_0"></span>, потому и остался упиваться своим ничтожеством, попутно засыпая небесную канцелярию просьбами о безопасной дороге домой для Юнхо.
Утро, как и гласила народная мудрость, расставило всё на свои места. Заглушив отходняк холодным душем и бесхитростным перекусом, Ёсан прихватил пластинки и направился в сторону фермы Чон.
Молодой человек предполагал, что едва ли стоило надеяться на радушный приём во владениях семьи Юнхо, однако он точно не мог предвидеть, что худшие опасения окажутся настолько близки к реальности, когда при приближении к ферме на него с невообразимой скоростью полетела огромная слюнтявая собака. Всё произошло так неожиданно-быстро, что инстинкт самосохранения не успел сработать: Ёсан просто замер на месте, закрыл глаза и ждал, что его плоть сейчас разорвёт на части грязно-чёрное острозубое чудовище, но этого, к удивлению, не произошло.
— Дик, место! — послышался голос, который Кан узнал даже несмотря на то, что лишь недавно слышал его в первый раз. Ёсан открыл глаза, чтобы обнаружить, что собака развернулась и, радостно завиляв хвостом, помчалась в направлении жилого дома. Кажется, он был спасён. Правда, спаситель едва ли был этому рад. Стоило молодому человеку приблизиться, как Чонхо, властно придерживающий собаку с нелепой кличкой за ошейник, скривился и выдал:
— Лучше б он тебя загрыз.
Неизвестно, до чего бы дошло «радушие» парня, если бы в назревающую перепалку не вмешалась вышедшая на крыльцо госпожа Чон.
— Чего это Дик надрывался? — спросила она прежде, чем обратить внимание на незванного гостя. — О, ты к кому, сынок?
Чонхо хотел было что-то возразить матери, но Ёсан опередил его, вклинившись своим наивно-неловким:
— К Юнхо. То есть, к Юджину. Я хотел вернуть ему пластинки.
Он вытащил кассеты из внутреннего кармана джинсовки, словно это было единственным оправданием его пребывания здесь. Госпожа Чон окинула молодого человека оценивающим взглядом, а потом как-то виновато улыбнулась и пролепетала:
— Юджи пока занят, но ты можешь подождать его внутри. Если ты не торопишься, конечно.
Ёсан хотел бы сказать, что у него в запасе вечность, но это было слишком далеко от правды. Да и обманывать добродушную на вид женщину вовсе не хотелось. Возможно, потому что её глаза и наивно-детская улыбка слишком напоминали ему глаза и улыбку Юнхо.
— Не тороплюсь, — он постарался выдавить из себя подобие вежливой улыбки. Кажется, получилось неплохо. По крайней мере, госпожа Чон улыбнулась ещё более приязненно, а вот Чонхо, наоборот, заметно помрачнел. — Правда, напрягать вас мне совсем неловко.
— Ну и вали тогда! — не сдержался от колкой ремарки парень, за что тут же получил от матери.
— Прекрати! — женщина грозно зыркнула на сына, но, стоило перевести взгляд на Ёсана, она вновь зафонтанировала доброжелательностью. Даже удивительно, откуда в ней взялось столько радушия к малознакомому парнишке с дурной репутацией. — Ты не стесняйся, сынок. Тебя как звать-то?
— Ёсан.
— Проходи, Ёсан-а, — госпожа Чон приглашающе поманила за собой в жилой дом, усадила за стол и принялась что-то увлечённо щебетать про корейские корни и тоску по родине.
— Айгу, какой ты всё-таки красавчик! Только больно уж тощий. Вот, возьми, — она протянула ему стакан, полный молока. — Тёпленькое ещё.
Ёсану ни оставалось ничего, кроме как принять угощение, и пролепетать что-то в знак признательности.
— Вот и славно, — довольно кивнув самой себе, продолжила госпожа Чон. — Выговор у тебя какой-то чудной. Не местный, да вроде и не корейский. Ты откуда будешь?
— Из Лондона.
— Ну конечно, как я сразу не поняла! Приезжал сюда как-то один английский селекционер…
Кан, будучи хорошим слушателем, отлично фильтровал поток её бессмысленных речей, кратко отвечая или даже просто кивая в нужных местах. Он, наверное, был бы куда более разговорчив, если бы не молчаливо-напрягащее присутствие Чонхо, грозным стражем вставшего в дверях. Однако чужое молчание, как оказалось, было не так уж плохо, потому что стоило парню открыть рот, и Кан выпал в осадок:
— Ты лучше расскажи, как из Англии тебя занесло в чёртову берлогу Томпсонов, Ёсан-а? — хитрая ухмылка, дерзость тона и какой-то странный акцент на имени не предвещали ничего доброго. Как и сам вопрос.
— Джонни, прекрати третировать гостя! — вмешалась женщина, которая, кажется, была единственной причиной, почему Кана всё ещё не прирезали лежащим на столе ножом. — Не обращай внимания на этого ворчуна. Он умаялся с дороги, вот и капризничает.
— Мне не десять, мам. Хватит обходиться со мной, как с ребёнком.
— Для меня ты всегда будешь ребёнком.
Ёсану было максимально неловко: он вроде и был рад, что избежать неприятного вопроса удалось естественном образом, однако тот факт, что семья Чонов устроила семейные разборки так, словно его сейчас не было рядом, молодому человеку вовсе не нравился.
— Я, пожалуй, пойду, — он понимал, как жалко сейчас звучала эта фраза, но лучше уж позорно капитулировать, нежели попасть под обстрел со стороны брата Юнхо. — Спасибо за гостеприимство, миссис Чон.
Однако, едва поднявшись со стула, Ёсан осознал, что отступление было обречено на провал: Чонхо всё ещё стоял, перегораживая путь к отходу, и хищно улыбался.
— Зови меня просто Джессика, Ёсан-а, — её реплика прозвучала как ни в чём не бывало. Стало ещё более неловко: и вовсе не потому, что американское имя не особо вязалось с видом добродушной аджуммы<span class="footnote" id="fn_33080317_1"></span>. Ёсан чувствовал себя между двух огней — с одной стороны его окатывала волнами неясной приязни миссис Чон (или Джессика, если уж она так настаивала на этом обращении), а с другой давил своей ненавистью Чонхо. Казалось, ситуация не могла стать ещё более смехотворной, однако на сцене, подобно богу из машины, появился ещё один драматический персонаж — Юнхо собственной персоной.