Мечтай (1/2)

— Ты веришь в судьбу? — спросил Ёсан, удобнее устраиваясь на чужом плече. Они с Юнхо лежали на слегка покатой крыше и бездумно смотрели на приевшийся глазу пейзаж под чуть иным углом — со стороны комнаты Кесси. О наведении порядка в гостиной было забыто: после полупьяного откровения и первой близости уборка отошла на второй план. Конечно, Юнхо продолжал приходить с целью привести коттедж в первозданный вид, но это было скорее данью чести Томпсонам, чем необходимостью. Тем более, Кан постоянно перетягивал на себя внимание, неосознанно, стихийно. Он всё ещё пытался принести хоть какую-то пользу, но чаще всего его попытки не венчались успехом, потому Юнхо в шутку жаловался, но в конце лишь махал на всё рукой и полностью переключался на молодого человека. Ему нравилось изучать Ёсана, но его любопытство не было пошлым и нетерпеливым, как интерес девственника к своему первому партнёру. Это было любопытство человека, вырвавшего на волю из долгого заточения. Он готов был трепетно исследовать каждый уголок земли, подмечать, что изменилось, а что осталось прежним, с такой осторожностью, словно всё это могло исчезнуть после одного неловкого касания. Вот и сейчас парень нежно пропускал через свои пальцы чужие волосы, будто хотел наизусть заучить ломкую после многочисленных окрашиваний структуру и отросшую длину.

— Ты знаешь ответ.

Ёсан действительно знал. Он вообще удивительно много знал о Юнхо, словно они были знакомы не без года неделю, а всю жизнь.

— А ты?

— Я… я не знаю. Но меня иногда веселит одна мысль. Что есть, знаешь, некая небесная канцелярия.

— Небесная канцелярия?

— Такая бюрократическая машина, как наш Парламент или ваш Конгресс. В этой небесной канцелярии, где заведуют всеми-всеми судьбами на земле, есть колоссальных размеров архив, где у каждого человека есть личное дело. Когда что-то должно произойти — расставание, переезд, рождение ребёнка, смерть — небесный клер идёт в этот архив, достаёт личное дело человека и ставит на нём особую печать. Бам — и с человеком случается перемена.

— То есть, небесная канцелярия работает, как самая обыкновенная админстрация?

— Типа того.

— А что будет, если какой-то нерадивый небесный клерк перепутает личные дела?

Ёсан усмехнулся, в которой раз поймав себя на мысли, что они с Юнхо будто бы знают друг друга вечность. Как иначе объяснить, что тот задался тем же вопросом, которым раньше терзал свой мозг сам Кан? Молодой человек любил представлять, что его «личное дело» какой-то растяпа из небесной канцелярии периодически путал с чьим-то другим. Ёсан был уверен, что существовал в мире его полный тёска, более везучий и любимый высшей небесной инстанцией, и все добрые перемены в жизни его самого были ничем иным, как разгильдяйством со стороны небесного клерка, ставящего печать не на том досье.

— Если не станешь придавать этому значения — заживешь припеваючи. А если зациклишься — будешь окрещён самозванцем на всю оставшуюся жизнь.

— Какого чёрта? — Ёсан находит Уёна на кухне, в компании перегорающей настольной лампы и почти пустой бутылки портвейна. Парень даже стакан не удосужился взять, пил прямо из горла.

— Ты всегда был таким красивым? — ответ банально-бессмысленный, явно для отвода глаз. Это Кана и пугает. Если Уён начинает темнить, значит, дела плохи.

Молодой человек включает верхнее освещение. Уён морщится и лениво тянет что-то нечленораздельное.

— Да что с тобой?! — Ёсан продолжает наступление без сожаления и жалости. После ночной смены играть роль доброго копа явно выше его сил. — Шесть утра, а ты уже в стельку пьян!

— Мне было скучно, вот я и решил скрасить ночь одиночества портвейном.

Чон тянет руку вперёд, стоит только Ёсану подойти ближе и показательно встать над душой, но его касания не вызывают ничего, кроме недоумения и злости.

— Ты пил всю ночь?! — обстрел вопросами всё больше походит на допрос с пристрастием.

— Ну у меня же нет паршивой работёнки, как у тебя. Приходится маяться бездельем и топить горе в алкоголе.

Кажется, привычная Уёнова язвительность начинает просыпаться. Кан порадовался бы этому в любой другой ситуации. Сейчас же он не понимает, просто не понимает, что происходит с его парнем.

— К чему этот спектакль? — голос сам собой начинает сквозить раздражением. Ёсан нависает над Чоном и пытается рассмотреть в его глазах хоть какое-то объяснение подобному поведению, но даже черти, которые обычно пляшут бешеную тарантеллу, сейчас свалились замертво от пьянства. — Я работаю, чтобы ты мог есть, пить и трахаться в своё удовольствие. Ночные подработки в студии я взял, чтобы мы ни в чём не нуждались, а не своей прихоти ради.

Уён пытается пафосно усмехнуться, но получается жалко. Он всё ещё слишком пьян.

— А мне кажется, что как раз ради неё. Я видел чеки, которые шлют тебе родители. Такие деньги ты в студии и за год не заработаешь. Зачем тогда всё это?

То, что Уён рылся в чужих вещах, сейчас задевает куда меньше, чем его нравоучения. Кан заводится. Заводится, как самый последний подросток с кризисом юношеского максимализма.