Великий притворщик (2/2)

Что не день — то новое откровение! Раньше Кану так мазохистски нравилось амплуа изгоя, что он сделал эту роль своей коронной, сжился с ощущением оставленности и упивался им. Он всегда любил драму, но после встречи с Уёном, точнее, после его по-шекспировски эффектного ухода, Ёсан напрочь забыл о реальной жизни и сделал выражение «Жизнь имитирует искусство»<span class="footnote" id="fn_32871229_0"></span> своим новым кредо. Ради чего он бросил всё в Лондоне и перебрался в Богом забытое место посреди выженных полей и унылых нефтекачек? Ради эффектности, конечно. Это был финальный спектакль перед самыми строгими критиками — его собственной семьёй. Он взялся за роль со всей серьёзностью: душераздирающе молил родителей о понимании, искуссно разыгрывал самого несчастного человека на земле, обречённо, в приступе отчаяния, порывался скрыться с глаз долой хоть на краю света. Что он ожидал после этого? Искренности? А заслуживал ли он её? Родители были правы, отплатив той же монетой, — по-театральному скупым прощанием. Это стало ясно только сейчас. Нет, ему больше не хотелось фальши! Встреча с Клои стала последней каплей: он устал играть роль, которая больше не способна была растрогать никого, в первую очередь, его самого. Зато истинное лицо, то, что он прятал за маской и чужим именем, смогло найти себе пусть и единственного, но обожателя. Рядом с Юнхо можно было быть собой — неуклюжим, глупым, язвительным — таким, каким Ёсана не видел даже Уён, знавший, казалось, каждый милиметр его тела.

Это откровение было сродни разрыву мощной бомбы в черепной коробке. Взрывная волна была такой разрушительной, что сравняла с землёй все былые Кановы постулаты. Но пройдёт время — и на месте снесённых бомбой развалин возникнет новая жизнь. Только вот времени у Ёсана было не так много. Чёртовы воспоминания об Уёне в очередной раз об этом напомнили…

Потеряв всякий интерес к невзрачному центру Карнеги, Кан решил вернуться в свою крепость и запереться там на всю оставшуюся жизнь. Юнхо он пока не готов был видеть. Слишком уж радикально тот в последнее время переворачивал Ёсанову жизнь с ног на голову. Это было… страшно. Он боялся перемен, потому что никогда не был к ним готов. Хотя кто вообще когда-либо был готов к переменам?

Так или иначе, но от перемен скрыться было невозможно. И одна из них сейчас как раз сидела на крыльце коттеджа и курила. Имя перемене было Чон Юнхо.

***</p>

Ёсан не помнил, как это произошло. Он помнил лишь оглушительный удар гонга внутри черепной коробки и разряд тока, прошедшийся по всему телу сверху вниз. И всё из-за одной мимолетной встречи взглядами, которая тут же переросла в нечто большее.

Ёсан не помнил, как они зашли в дом и поднялись наверх. Он помнил лишь этот не прерывающийся ни на секунду зрительный контакт и молчание, более красноречивое, чем тысяча слов.

Не помнил он и как, словно ведомый некой силой, оказался в крепкой хватке Юнхо и приник к его губам своими. Жадно, но с каким-то странным трепетом. Он лишь чувствовал, как руки Юнхо изучающе ощупывали каждый сантиметр его тела, нетерпеливо, но при этом осторожно. Так учёный изучает редкий вид бабочки, за которой доселе наблюдал лишь издалека. Ёсан не спешил отвечать. Лишь когда от поцелуев начало кружить голову и приятно тянуть в низу живота, он позволил себе более смелые прикосновения: забрался ладонями под чужую футболку, с наслаждением прошёлся пальцами по мощным мышцам спины и потянулся было к месту, где должен был находиться причудливой формы шрам. Интересно, каков он был на ощупь?

Стоило только добраться до этого участка кожи, как Юнхо крепко схватил за запястье и разорвал поцелуй. Ёсан открыл глаза и увидел во взгляде напротив страх. Тот самый страх, что видел пару дней назад, только куда более отчётливый и сбивающий с толку. Этот страх хотелось уничтожить. И если бы только Ёсан знал, как избавиться от него навсегда, каким волшебным средством можно вывести его из чужих глаз, он не пожалел бы никаких денег и ресурсов. Но волшебного средства в природе просто не существовало, потому нужно было действовать своими жалкими силами. Он тепло улыбнулся, не столько губами, сколько глазами, и провёл рукой по чужому плечу. Юнхо ослабил захват и позволил усадить себя на кровать. Это походило на укрощение тигра: Ёсан не прерывал с парнем зрительного контакта, словно, отведи он взгляд всего на мгновенье, Юнхо вновь поддасться диким инстинткам и разорвёт его на куски. Глядя глаза в глаза, он позволил снять с себя рубашку, избавился от футболки Юнхо и без особого труда, словно парень и не думал сопротивляться, повалил его на кровать. В чужом взгляде на мгновенье вновь мелькнула тень сомнения, но Ёсан был уверен — ему точно удасться приручить дикого зверя.

— Доверься мне, — прозвучало тихо и трепетно. Юнхо едва заметно кивнул и закрыл глаза, выказав тем самым полное доверие. Ёсан почувствовал своё могущество. Когда под ним недвижно лежало могучее, атлетичное тело, он представлял себя античным богом, повергшим титана. Только вкус победы на языке не отдавал кровью поверженного. Он отдавал давно забытым комфортом и желанием довериться, которыми хотелось поделиться и с Юнхо. Ведь это его заслуга.

Ёсан взобрался сверху, оседлав чужие бёдра, и приник к губам, проверяя реакцию. Когда зажимы сошли на нет, он углубил поцелуй, давая себе волю, но не теряя контроля. Однако когда Юнхо коротко вздохнул и выгнулся под ним, все шлюзы самообладания снесло. Разорвав поцелуй, Ёсан отправился на поиски неведанных сокровищ, ибо тело Юнхо было картой, где каждая родинка или пятнышко была особым условным знаком на пути к чему-то поистине великому. Кан прокладывал свой маршрут медленно, оставляя отметки в виде мокрых касаний на подбородке, кадыке, груди. Он знал, что идёт в нужном направлении: каждый его шаг сопровождался одобрительно-нетерпеливым движением, а стоило подобраться к низу живота, чужие руки крепко сжали его бёдра. Ёсан спустился чуть ниже бедер, чтобы стянуть штаны и белье.

Обнажённое тело Юнхо могло соперничать с лучшими творениями скульпторов Ренессанса. Он был идеален с головы до пят и чертовски притягателен. Находиться рядом с таким произведением искусства казалось большой честью, которую Ёсан едва ли заслуживал. Отставалось лишь молча восхищаться и попытаться отплатить покорным обожанием.

Кан медленно прошёлся языком по всей длине чужого члена. Стон был достаточно красноречивым призывом к продолжению. Он распалял жгучее желание, но Ёсан пообещал себе быть сдержанным. С Юнхо не хотелось по-животному безбашенного секса, такого, как любил Уён. Хотелось неторопливо-вдумчивого, чтобы мгновения растягивались вместе с удовольствием. Потому Кан не спешил. Оставив пару лёгких касаний на внутренней стороне бедра, он медленно вернулся к начатому.

Видеть, как Чон изгибался от удовольствия, было удовольствием само по себе. Хватило пару милолётных взглядов, чтобы навсегда запечатлеть это великолепное зрелище на подкорке мозга, как одно из ярчайших воспоминаний. От эмоций сносило крышу, но Ёсан держал себя в руках, продолжая с определённым ритмом работать языком и губами. Он должен оставаться в трезвом уме, чтобы не наделать глупостей, но разве это было возможно, когда в твоих руках было нечто столь прекрасное?

Когда Юнхо вплёл пальцы в чужие волосы, сжав их до боли, Ёсан понял, что был близок к цели. Оторвавшись от члена, он в пару движений дал Чону кончить и тут же впился губами в чужие губы. Всё же не сдержался!

— Ты нереальный, — разорвав поцелуй, осипшим голосом выпалил парень. Звучало чертовски сексуально, но Кана почему-то пробрало на смех.

— Неужели ты наконец научился делать комплименты?

— Не порти момент, — чужое шуточное возмущение было прервано очередным поцелуем. Ёсана затянули в крепкие объятия и подмяли под себя.

«Только не потеряй голову,» — как мантру твердил себе Кан, наслаждаясь теплом вжавшего его в кровать тела.