Часть 2 (Атсуко) (1/2)
Атсуко очнулась в лесу. Незнакомом лесу. Совсем не таком, какой был у приюта. Это подтверждали и остаточные воспоминания.
Перекошенное, неожиданно испуганное лицо директора.
Собственный голос, срывающийся на рык: «Как же я ненавижу людей!».
И белая с полосами лапа разнесла в щепки дверь, и огромная дикая кошка мчалась на зов полной луны, оставляя за собой затхлый, полный крови и горечи, запах приюта. Эту ночь она была свободна! Легкие наполнял пьянящий ночной воздух, а под лапами стелилась мягкая трава. В ушах все еще звучала лунная песнь: нежная и чарующая.
Девочка тяжко вздохнула, понимая, что надо возвращаться. Она еще ребенок. Тем более ненужный. Обычных сирот пытаются забрать хотя бы дальние родственники, а в приютах оказываются те, у кого никого нет.
Тигрица в душе горестно заревела, не желая возвращаться к металлическим ошейникам и боли, но выбора-то нет, не так ли? А побег им еще аукнется. И счастье если просто спину и бедра исполосуют в кровь тонким ремнем, а ведь могут и…
Атсуко почувствовала тошноту, а рука рефлекторно схватилась за бок, где живот и бедро уродовали шрамы от ожогов. Перед глазами вновь стояла та раскаленная кочерга, а нос засвербел от запаха горелой плоти. Ее. Снова вернуться к этой боли?
На глазах выступили слезы. Нет. Не надо! Пожалуйста…
Она дрожала от одних только воспоминаний, обнимая руками плечи и тонко скуля, прижавшись лбом к земле. Тигрица в ее голове издала жалобный звук. А ведь девочка совсем недавно смогла рассмотреть еще одну жительницу своей головы - огромная, красивая, сильная и независимая, совсем не такая, как сама Атсуко.
- Тсукико, - выдохнула девочка сквозь слезы. – Я назову тебя Тсукико, хорошо?
От зверя исходили странные эмоции, но приятные. Будто теплую грелку приложили к груди. Которой у девочки особо и нет. К счастью. Насмотрелась она, как старшие воспитанники лезут к ее сверстницам, лапая и задирая одежду. Блондинка сглотнула мерзкий, горько-кислый ком, образовавшийся в горле при одном только воспоминании о Шиничи, который в последнее время делал ей недвусмысленные намеки, и лишь постоянные наказания директора спасали ее от встречи с ним.
И она хочет вернуться? НИ.ЗА.ЧТО.
Атсуко медленно встала, подбадриваемая тигриным рокочущим мурлыканьем. Да, она не одна. С Тсу у них что-нибудь получится. Наверное.
Что ж, получилось побираться, удирая от более старших бездомных, и иногда перебиваясь случайными заработками. Из-за которых, кстати, и оказалась в Йокогаме.
Паре стариков понадобилось срочно отправить сыну документы, а почта могла запоздать.
Город ей не понравился: слишком большой, слишком много людей, слишком много резких запахов. А еще постоянные подозрительные и презрительные взгляды и шепотки за спиной. Даже студент, которому она отдавала документы, необходимые для поступления, скривился, будто от нее пахло (а это наглая ложь, она честно мылась в реке неподалеку) и забрал бумаги двумя пальцами шипя, что-то про наглых оборванцев и доверчивых стариков. Но такое отношение даже не царапало – в приюте бывало и хуже.
А ночью Атсуко нашел Он. Девочка честно трусила, чувствуя, как ощутимо трясутся колени и глядя снизу-вверх на высокого, небритого человека, который только что отогнал от нее парочку подвыпивших бомжей.
Правильно она не хотела в город идти, но раз уж подвернулась подработка…
- Спасибо вам большое, - поклонилась ему. Правила вежливости были буквально отпечатаны на ней в приюте, который она покинула две недели назад.
Мужчина смерил ее внимательным, неожиданно спокойным взглядом: обычно на нее смотрят либо с презрением, либо с настороженностью.
- Ты что делаешь на улицах в такое время? – негромко, явно не желая напугать спросил он. – Где твои родители?
Атсуко потупилась. Ей нечего было сказать, и, кажется, незнакомец это понял.
- Тогда пойдем со мной, - со вздохом позвал. – Позже разберемся, что делать, но явно не дело детям шляться по улицам. Ну же, - сказал настойчивей, глядя, что она не сдвинулась с места. – Обещаю, что не обижу тебя, в отличии от некоторых… - красноречивый взгляд в сторону убежавших бомжей, что угрожали ей ржавыми ножницами, вымогая деньги.
Тигрица настороженно фыркнула, одним своим присутствием напоминания, что всегда может защититься, как тогда, в приюте, когда к ней приставал один их старших воспитанников. Отделался он разорванной щекой, но Атсуко даже была рада неделю просидеть в подвале подальше от этих гнусных рож, которые становились все мерзостней, когда она стала старше.
Вот только за своими раздумьями девочка не заметила, что мужчине надоело ждать, и он молча закинул ее себе на плечо.
- Эй! – взвизгнула та, пытаясь его хотя бы пнуть, но незнакомец лишь встряхнул ее.
- Угомонись, - приказал, дыхнув легким перегаром. – Иначе сдам в полицию.
Блондинка затихла. Ей нельзя в приют. Из горла вырвалось тонкое скуление...
- Успокойся, - тут же негромко отозвался несший ее незнакомец. – Обещал же, что не трону.
Но девочке было уже все равно, она серой тряпочкой повисла у него на плече, крепко зажмурившись. Что угодно, главное не возвращаться в это адское место.
Мужчина принес ее в маленькую, однокомнатную квартиру и сразу, не разуваясь, закинул Атсуко в ванную комнату.
- Сначала помойся, парень, - коротко произнес он. – А то разит от тебя… Я найду во что тебе переодеться, и чем бы перекусить, а после поговорим, - и уже из-за предел ванной донеслось: – Пользуйся всем, что есть, не стесняйся. Полотенцем тоже.
Вода в ванной оказалась неожиданно теплой, почти горячей. Девочка на мгновение даже забыла свои страхи. В приюте они мылись едва-едва теплой водой, стуча зубами, а тут… да и еще этот незнакомец считает ее мальчиком. Неплохо.
Да и еще позволил использовать дорогое мыло, не с таким едким запахом, к которому она привыкла. К бутылькам Атсуко даже не притронулась, просто не знала зачем они нужны. Может, какие мальчишеские вещи?
Казус случился, когда девочка вытиралась полотенцем. Хозяин квартиры, видимо услышав, что вода перестала течь, быстро зашел в ванную со стопкой вещей.
- Вещи свои в стирку давай, а я тут… - он охнул, когда та взвизгнула, пытаясь прикрыться полотенцем. Мужчина быстро отвернулся, положив вещи рядом с собой и вышел. – Так… как ты говоришь тебя зовут? - смущенно кашлянув спросил он из-за двери.
- Н-н-накаджима Атсуко, - глухо отозвалась девочка, быстро натягивая футболку на пару размеров больше положенного и пляжные шорты, тоже катастрофически большие, но, к счастью, завязочки на поясе спасли положение.
- Сакуноске Ода, - нервно хмыкнул тот. – Ты это… оденешься иди на кухню, я там нашел, что перекусить.
Когда Атсуко все же решилась осторожно выйти из ванной, то застала Оду на кухне, что-то сосредоточенно размышляющего над кружкой чая. Напротив него была еще одна кружка и тарелка криво порезанных бутербродов, рядом с которым немножко обособленно лежало онигири из супермаркета.
- Садись, кушай, - приглашающе кивнул. – Извини, больше ничего не могу предложить…
- Спасибо, - робко отозвалась та, принимаясь за угощение. – Этого более, чем достаточно.
Мужчина молчал, пока Атсуко стараясь не торопиться ела, но стоило ей допить чай, тут же спросил.
- Извини, я не… должен был врываться в ванную, - чуть поморщился, глядя, как девочка отчаянно покраснела. – Я думал, что ты мальчик. Честно, я не разглядывал тебя… черт, - смущенно потер переносицу. – Просто мне в глаза бросились твои шрамы…
Атсуко побледнела. В приюте к шрамам относились равнодушно: у каждого они были, и не один. Но чтобы ее обезображенное тело видел посторонний… да даже воспитатели, после того, как воспитанникам исполняется двенадцать лет, не приближаются к общим купальням. Она опустила голову, чувствуя, как дрожат губы. Было мерзко и тошно. От самой себя. Своего уродства. Даже тигрица в голове притихла.
- Кто это сделал? – вдруг серьезно спросил Ода, глядя на нее с сочувствием. – Твои…
- У меня никого нет, - глухо оборвала его та, продолжая упорно смотреть в стол, на который уже капали соленые капли слез. – Я из ненужных детей, приютская. Нас не жалко…
Внезапно мужчина ударил по столешнице раскрытой ладонью. От громкого, резкого стука Атсуко только съежилась на стуле, боясь поднять голову.