Часть 1 (Дазай) (1/2)
Дазай Осаму с трудом заставил себя разлепить хотя бы один воспаленный глаз. Голова гудела, во рту мерзостный, кислый привкус, а пересохшее горло обжигало болью. На лицо все признаки похмелья. Когда же он в последний раз так пил? А, точно, когда Мори впервые впихнул ему в руки алкоголь. Года так… три назад? Думать не получалось. Мозг на любую попытку мыслительной деятельности реагировал острой болью. С пересохших губ невольно сорвался стон вперемешку с руганью. Сдохнуть хотелось, как никогда раньше, но сил не было даже чтобы пошевелить конечностями. Слава его автопилоту, что очухался на футоне, а не каком-нибудь баре. Или того хуже с какой-нибудь дамой под боком, которую надо было бы сопроводить, не убив в процессе. И чего это он вчера так надрался? А…
— Одасаку… Я… Что же мне теперь делать?
— Перейди на сторону тех, кто спасает. Если всё равно, каким человеком быть, будь хорошим. Помогай слабым, защищай сирот. Для тебя ведь нет особой разницы между справедливостью и злом… но первое всё же правильнее… можешь начать с котенка, что я подобрал, после нашей последней встречи… в баре. Я не успел до конца оформить опеку...
— Блядь, — сорвалось хриплое. Последние его воспоминания весьма расплывчаты… Мозг взвыл в отчаянии болезненными импульсами выплевывая огрызки воспоминаний.
Тело Сакуноске, оформленное в ближайшем морге.
Последняя оставшаяся бутылка из многих осколков, что резали пальцы, неловко зажатая в одной руке, тогда как он пытается открыть дверь квартиры Оды, чтобы забрать упомянутую живность.
Испуганные глаза сонного тощего пацана в одной из футболок хозяина квартиры, по виду немного младше Акутагавы.
И безумный хохот, когда Дазай понял, что лучший друг изящно обвел его вокруг пальца. Одасаку подобрал еще одного ребенка в компанию к остальным, но не успел увезти. К счастью или несчастью пацана, о котором шатен обещал позаботиться. А ведь он рассчитывал на какого-нибудь блохастого кошака…
И собственные окровавленные пальцы сжимающие тонкую, белую шею…
Дазай резко сел, ужаленный мыслью, что в пьяном угаре свернул подопечному Оды шею, но, схватившись за голову, застонал. Перед глазами все плыло, но рассмотреть кривые пластыри на руках ему удалось. Желудок же не перенес резкого изменения в пространстве, подскочив куда-то к горлу, пересохшее горло обожгло кислотой. Потом. Все потом.
Юноша с трудом заставил себя подняться с футона, придерживаясь за стену. Надо добрести до туалета, если он не хочет заблевать свою единственную рубашку… которой на нем не было… Как и бинтов. Хоть штаны на месте, и то ладно.
Белый фарфор непривычно холодит обнаженные, обезображенные руки, когда он согнулся над унитазом…
Полулежит согнувшись над ванной, а за шиворот льется ледяная вода, заливая волосы, открытое лицо без бинтов, затекая в рот… бинты и рубашка неприятно липнут к телу, мешая дышать.
Кажется, он пытался стянуть хотя бы удушающий его галстук, но пошатнулся и едва не ударился головой об унитаз.
Про самоубийство о сантехнику Дазай еще не слышал. А быть номинантом премии Дарвина* ему претило. Его кто-то подхватил, и…
Чернота.
Дазай в последний раз сплюнул желчь, и, прополоскав рот водой из-под крана, вышел из ванной… чтобы натолкнуться на настороженный взгляд. Не убил-таки.
Теперь, рассматривая мальчишку в более трезвом состоянии юноша поморщился: худой до невозможности, в той же самой футболке, достающей до середины бедра, из-за ворота даже торчало костлявое плечо, внезапно седые с единственной черной прядью волосы жестоко обкромсаны каким-то парикмахером-авангардистом.
На шее неожиданно отсутствовали синяки. В бледных руках парнишка держал знакомую упаковку таблеток, явно обезболивающих, и стакан воды.
Позаботиться решил? Ну-ну…
— Цианид? — неожиданно хриплым голосом спросил он, криво ухмыляясь.