12.22 Toys (Панталоне/Е Лань) (2/2)

Проклятие! Стоило насладиться ее ртом, ее положением дольше; слишком быстро, и в аквамариновых глазах отчетливо читается насмешливое, все еще язвительное этому подтверждение.

— Думается, вы несколько заскучали, госпожа Е Лань, — с усмешкой Панталоне пододвигает удобный, мягкий стул ближе к ее колодкам и чуть-чуть распускает винты, фиксирующие высоту ее колодок на стойках, заставляя ее согнуться немного ниже. — А мне надо изучить несколько срочных писем, о которых из-за внезапности вашего визита я умудрился совсем позабыть. Как гостеприимный хозяин я не могу позволить вам скучать слишком долго.

Маленькие зажимы из элементальной инадзумской стали, извлеченные из бархатной коробочки, слегка покалывают пальцы разрядами электричества. На грани боли и удовольствия…

Е Лань что-то недовольно мычит сквозь кляп, когда зажимы аккуратно занимают свое место на ее розовых, твердых сосках и на клиторе, и даже растрепанной, темноволосой головой мотает.

— Так-то лучше, — удовлетворенно кивает Панталоне, сев, и вновь погрузив еще мягкий член в ее раскрытый рот, не глядя сгребает со стола какие-то маловажные донесения.

Очки он возвращает на нос, но буквы упрямо не желают в слова складываться. Шелестя бумагами, он искоса поглядывает на темноволосую макушку Е Лань, на то как в колодках Е Лань ерзает, крутит бедрами бесполезно пытаясь освободить себя от зажима между ними.

Его собственные бедра и расстегнутые брюки становятся влажными от ее дыхания и слюны. Впрочем, ее дыхание уже скоро становится больше похожим на стоны, а руки, надежно зажатые колодками, беспомощно сжимаются в кулаки, оставляя следы-полумесяцы от ногтей на ладонях.

Во влажном тепле ее рта его член начинает снова твердеть.

— Если будете благодарной гостьей, я сниму зажимы, госпожа Е Лань, — бросает Панталоне вскользь, но она только фыркает с прежней надменностью.

Спустя минут десять, когда сливочно бархатная кожа Е Лань уже блестит от испарины, а колени дрожат и подкашиваются, Панталоне вдруг ощущает неуверенное, легкое прикосновение ее языка.

Внутри что-то разгорается приятно — от того, что эта надменная, заносчивая сука, причинившая столько вреда, хоть ненадолго все же стала покорной.

Положив руку на ее затылок, он почти нежно перебирает темные, блестящие пряди, от которых исходит сладостный аромат орхидей, пока бархатистый, нежный язык Е Лань все более уверенно и умело ласкает его уже твердый член.

С несвойственным прежде энтузиазмом она облизывает головку, прослеживает каждую венку, сжимает вокруг его члена щеки, словно пытается всего высосать. На мгновение Панталоне кажется, что вот-вот она даже снова сделает это.

Но в этот раз он не хочет закончить все так.

С неохотой он заставляет себя освободить ее рот, и с недовольным звуком Е Лань поднимает на него совершенно затуманенные, блестящие от слез глаза. Губы ее распухли, а внутренняя сторона бедер, когда он подходит к ней сзади, мокрая и липкая от стекающей смазки.

Ее запах, запах ее возбуждения вновь дурманит его, привлекает.

Сама Е Лань привлекает его так, как ни одна женщина в мире, ни одна самая умелая, податливая и страстная красавица Снежной, из тех кто регулярно обслуживают его нужды между чашкой кофе и газетой утренних новостей.

Ее плоть, припухшая, блестящая от смазки, вызывает мучительное желание прикоснуться к ней языком, ощутить ее вкус, ее дрожь сильнее и ближе. В попытке немного насытить себя, Панталоне снимает зажим с одного из ее покрасневших, ноющих, должно быть сосков, вызывая у Е Лань благодарный вздох облегчения, но прикосновения его рта, когда его рот смыкается вокруг соска заставляет ее всхлипнуть почти жалобно.

По ее телу проходит новая волна дрожи.

Вдоволь насладившись вкусом и ощущением бархата ее кожи на языке, Панталоне оставляет поцелуй на ее груди почти нежно и возвращает на место зажим. От неожиданности Е Лань взвизгивает и что-то мычит неразборчиво и обиженно.

— Я сниму их, — сглотнув, он заставляет себя улыбнуться. — Как и обещал Позже. Впрочем, — вдруг сам для себя неожиданно решает он, водя пальцами по ее распухшим, горячим губам, растянутым вокруг кольца, — По-моему, госпожа Е Лань, вы уже несколько утратили желание язвить и кусаться.

— Трахни меня, — хрипло велит Е Лань, едва ее рот становится вновь свободным.

— Боюсь, не в вашем положении командовать.

— Я была такой плохой девочкой все это время, — смеется она, чувственно облизывая языком свои распухшие губы. — Трахни меня как следует, наконец, господин Панталоне. Накажи меня.

В этот момент Панталоне ненавидит ее так сильно.

Хочет ее так как, наверное, никого никогда не хотел.

Сжав одну ее ногу под коленом, он раскрывает ее для себя, одним толчком до упора вгоняет болезненно твердый член в мокрую, жаждущую плоть, и Е Лань кричит, извиваясь в своих колодках, бьется как одержимая.

На запястьях, на ее шее колодки оставляют яркий, красный след содранной кожи.

Она кончает почти сразу — все тело словно разрядом прошивает; она снова вскрикивает, захлебывается стонами, захлебывается своим удовольствием, не пытаясь давить стоны в груди или как-то иначе сдерживаться.

Она кончает снова и снова, она не просит, а требует — еще; сама жадно подмахивает ему бедрами, пока, наконец, Панталоне, стиснув зубы до хруста, не натягивает ее на себя в последний раз, позволяя опустошить себя досуха.

Колени у него подкашиваются. Приходится схватиться за те самые колодки, чтоб не упасть, и обнаженная, мокрая от пота спина Е Лань прижимается к его груди, должно быть, ощущая как колотится сердце.

Ни одна, ни одна женщина Тейвата не заставляла его чувствовать себя так.

Не сразу Панталоне понимает что почти обнимает ее, что его пальцы почти касаются ее пальцев. Впрочем, Е Лань, бессильно обмякшая в колодках, не выглядит так словно способна сейчас хоть что-то воспринимать.

Даже так и неснятые им зажимы.

Застегнув штаны, Панталоне какое-то время смотрит как белесые потеки семени стекают по внутренней стороне ее бедер. Двумя пальцам приподнимает ее упавшую голову за подбородок — повисшая в колодках Е Лань поднимает абсолютно бессмысленный, расфокусированный взгляд, но на залитом слезами, раскрасневшемся лице ее глаза сверкают как аквамарины чистейшей воды.

И что теперь?

Большим пальцем он проводит по ее распухшей нижней губе, по изящной, тонкой шее и невольно думает что ей бесспорно пошел бы ошейник, украшенный такими же чистыми, безупречными аквамаринами.

Слишком хороша чтоб ее ликвидировать.

Слишком опасна чтобы вот так оставить в живых.

Впрочем, когда Панталоне выходит, чтоб привести себя в порядок и отдать пару распоряжений — на пару минут, не более, к его возвращению колодки оказываются пусты. Е Лань, ее одежды уже и след простыл — как и пары бесполезных бумаг на его столе, и лишь вскрытый, тщательно спрятанный сейф заставляет его пусть и криво, но усмехнуться. Может это и была ее настоящая цель?

Скомпрометированных агентов несложно устранить и заменить новыми — эти люди лишь пешки, в конце концов. Как и все Фатуи на доске Царицы.

В том числе и он сам.

Колени его все еще чуть-чуть дрожат, и, наверное, это получилась неплохая сделка, которой он заплатил за свое удовольствие. Пусть Е Лань еще не раз испортит все планы, какая-то слабая, чувствительная струнка, о которой он предпочел бы забыть навсегда, не дает сожалеть о том, что он не сумел ее уничтожить.

«Лучшее мое свидание за последние пару лет! С нетерпением буду ждать нашей не менее страстной встречи», — сладким голосом Е Лань обещает ему оставленный на столе клочок бумаги. И только короткая приписка неровным почерком, заставляет банкира задумчиво изогнуть бровь.

«Ваши милые игрушки просто чудо, господин Панталоне. В следующий раз непременно покажу вам мои!»

Наверное, это все же угроза. В помещении нет сквозняков, но по спине Панталоне под одеждой отчетливо тянет жаром и холодом.

Член почему-то встает.