17. Будь смелой, Вивьен Остин (1/2)
«Girls! Girls! Watch out! Watch out!»
Вивьен вздрогнула и резко села, грубо выбитая из зачатков сна истошным призывом Бетти Хаттон из висящего под потолком динамика, и затравленно оглянулась. Декорации не менялись. Всё та же комната, что и прежде: темная, давящая стенами и почти пустая – только старый деревянный стол и два оранжевых стула по разные стороны от него. Запыленная лампочка без плафона, будто приманка удильщика, качается на тонком проводке. Съежившиеся чипсы облезающей краски с каждым новым истеричным вскриком колонки потихоньку отпадали от некогда бело-голубых стен. Запертая глухая дверь, прямоугольное окошко. За тонированным стеклом не видно ни зги, но Вивьен чувствовала: оттуда кто-то наблюдает.
Сколько она уже здесь? Три дня или даже больше? Пять? Десять? Когда закован в светонепроницаемом бетонном мешке, тебе не дают ни есть, ни спать, и лишь выводят наружу дважды в день до туалета и обратно, сложно ориентироваться.
Первые сутки ее биологические часы работали исправно, но чем дальше росла потребность организма в отдыхе, тем меньше представлений о времени у нее оставалось, а позже привычная необходимость сверяться с ним и вовсе отпала.
Вивьен поднялась со стула, игнорируя боли в желудке от голода, медленно подошла к темной оконной раме. Каждый шаг давался с трудом, когда массивные сервоприводы железных ступней касались земли.
– Я скоро поставлю копыта на полку, паладин Данс.
– Что за выражения, солдат? Не понимаю, почему у тебя такие сложности с силовой броней. Тебе ведь уже приходилось ее носить.
– То была другая модель, а Т-60 намного тяжелее.
– Тебе просто нужно привыкнуть и больше времени проводить в ней. Так ты обеспечишь себе безопасность в бою, и постепенно этот каркас станет твоей второй кожей.
– Буду стараться, сэр.
– Я рассчитываю на это. Поверь, скоро тебе начнет нравиться. Будто весь мир у твоих ног. Пригнись, тут низкий косяк!
Глухой удар о столешницу, резкая боль. Мозг переворачивается под костяными сводами, как черепашка, упавшая на панцирь — кажется, Вивьен опять вырубилась, и во сне ее голова соскользнула с локтя. Раздосадованно потерев ладонью ушибленный лоб, Выжившая уставилась в квадратный глаз черного окна, пытаясь поймать взгляд невидимого наблюдателя, но тот не собирался облегчать ее существование.
– Эй? Есть там кто? – вопрос-привычка, ведь сколько не спрашивай, никто не ответит – занимательная игра.
Вивьен оценила иронию: винтокрылы отвезли ее не на «Придвен», а в полицейский участок в Кембридже, как бы закольцевав ее историю взаимоотношений с Братством Стали. В первую встречу с паладином Дансом это место находилось в полнейшем запустении, но с приходом тостеров превратилось в маленькую крепость и оплот порядка на одичавшем левобережье Чарльза. Солдатня выгребла весь мусор, починила замки и двери и даже обустроила допросную комнату, казалось бы, специально для дезертира Остин.
– Есть там кто?
Она сидит здесь уже явно больше трех-четырех часов, но никто так и не приходит, и Вивьен в нетерпении стучит обручами наручников по металлической двери, сжимая тревогу в кулаках.
– Пришлите ко мне паладина, который прошляпил ее Пип-Бой. Он допустил непозволительную оплошность, – грубый голос снаружи звучит глухо, и волоски на затылке у Вивьен приподнимаются, словно у хищника, встретившего зверя покрупнее.
– Есть, старейшина Максон!
Вивьен пятится к столу. Рыцарь Риз входит первым, накрывает ее плечо пятерней и с силой усаживает. Вместо Пип-Боя на левой руке металлическое кольцо наручников, но она все равно кажется тяжелее правой. Затянули слишком туго, кожа чашется, мышцы неприятно потягивает. Старейшина своим появлением сгущает воздух в допросной, чеканит шаги из угла в угол, поскрипывая кожей утепленного коричневого плаща и сцепляет ладони за спиной. Открый проем на свободу заслоняет гигантская гора бренчащего металла – его личный охранник-паладин, от которого Вивьен за все время службы не слышала ни одного слова.
– Где твой сын? – холодная серая сталь в глазах Максона полосует Вивьен ледяными лезвиями.
Максон красив, но красота эта темная, отталкивающая, как картина в музее современного — а вернее довоенного — искусства, где гениальный художник изображает на полотне эстетику смерти. Шрам делает его мужественнее, опаснее, но вместе с тем и уязвимее, словно напоминая, что у безупречного во всем старейшины тоже есть изъян.
– Он мертв, – Выжившая упрямо смотрит в молодое лицо, которое он тщательно, но тщетно прячет за густой черной бородой.
Любая информация о Шоне может обернуться против сына. Особенно тот факт, что именно он возглавляет Институт: из дезертира Вивьен бы мигом преобразилась в приманку и рычаг давления для лидера вражеской организации.
– Ложь, – презрительно щурясь, выплевывает Максон, а его ладони хлопают о столешницу так, что Вивьен невольно отшатывается, втискиваясь ребрами в спинку стула. – Что ты видела в Институте?
Вивьен не удостаивает его ответа – непривычно и раздражающе для ожидающего безоговорочного подчинения – и старейшина распаляется все больше. Всем известно, что Максон не любит покидать «Придвен», предпочитая с безопасного расстояния высокомерно бросать тяжелый взгляд на бостонскую грязь. Он равняет с землей подошвы своих ботинок только будучи ведомым мотивами ненависти, и сейчас ему неуютно в этом полицейском участке, оборона которого явно кажется ему слишком хлипкой.
Мерцающий в стеклянной сфере под потолком элемент накаливания резко выделяет на лице мужчины широкую прямую линию шва, что сороконожкой бежит от переносицы и юркает в густые заросли на щеках.
– Поработайте с ней. Я вернусь позже, – приказывает он кому-то за квадратным окошком и выходит, оставляя Вивьен одну.
«Проснись, Пустошь! Это я, Тридогнайт, со всеми новостями и музыкой, которые могут выдержать ваши маленькие сердечки!»
Черт, это снова был сон? Едва сознание делало попытку отключиться, динамик в углу оживал и начинал вопить что-то максимально громкое и зудящее, заставляя утомленный мозг возвращаться в реальность. В очередное такое пробуждение Вивьен обнаружила стоящим над ней Риза, который скрестил руки на груди и рассматривал ее из-под полуприкрытых век, расставив ноги так, будто сидел на гимнастическом козле.
– Ты тратишь наше время понапрасну, – обвинил он. – Просто расскажи, о чем тебя просят, и все закончится.
«Какой же ты врун», – подумалось Вивьен. – «Если я скажу хоть слово, всё только начнется»
В темно-карих глазах Риза плещется странная смесь – такая знакомая непроходящая раздражительность и едва заметная капля сочувствия – скупее нее только доля алкоголя в содержимом бокала Вивьен во время первого визита в «Третий рельс» еще до того, как Хэнкок вежливо объяснил Чарли, что друзьям хозяина заведения напитки не разбавляют.
– Убирайся ко всем чертям, Риз, – рыкнула Вивьен, и капля сочувствия испарилась в жаре гневного шипения рыцаря.
– Ну, хочешь страдать – страдай, Остин. Знаешь, все говорили, что из тебя выйдет хороший солдат, и только я был уверен, что ты плохо кончишь.
– Если мне будешь помогать ты – не кончу никак, – пошлая штука вырвалась сама, и казалось, что где-то за ухом слышится хриплый одобрительный смешок и разносится запах табачного дыма.
Убила бы за сигаретку.
Риз юмор не оценил – этой функции в его голову заложено не было – и вышел, не желая больше тратить время на изменницу.
Вивьен знала, что после визита Максона ее ждут пытки, и доказательством тому было выражение лиц солдат, когда те обнаружили, что левая рука ее пуста. Каждый из них привык, что с любимой игрушкой Остин почти никогда не расстается и частенько забывает снять даже на ночь, поэтому уже воспринимали портативный компьютер как часть ее тела. Вивьен и сама так его ощущала, поэтому испытывала что-то вроде фантомных болей вперемешку со слабостью, словно часть ее мужества пропала вместе с зеленым человечком на пыльном экране.
Она ожидала, что к ней применят физическую силу, но в этом смысле, если не считать наручников, с ней обращались даже мягко – просто оставили в крошечной комнатке любоваться на себя в зеркало Газелла. Не так часто удается найти целое, поэтому каждый раз примечаешь в отражении что-то новое: как улыбка обрастает клыками, огромные испуганные глаза превращаются в снайперские щелки, а во взгляде зарождается нечто тёмное, дикое...
«Нечто… моё»
Нет, он не придет. Они все не должны, потому что какими бы сумасбродными они ни были, они не идиоты, чтобы рыпнуться на укрепленный полицейский участок, охрану которого явно усилили в связи с визитом Максона.
Признаться, в первые пару дней в гуле приземляющихся на крыше винтокрылов Вивьен слышался звучный голос «Испепелителя», но потом она рационально перестала ждать помощи и даже искренне надеялась, что Кейт, с которой они вместе встретили Данса, вообще не вспомнит это место. Пусть лучше Братство Стали с пристрастием допрашивает одну Вивьен, чем тех, кто вообще не виноват в ее положении.
Если подмоги ждать неоткуда, то что дальше? Как далеко готово зайти Братство, чтобы расколоть ее? Впрочем, болевой порог у Вивьен достаточно высокий: ей приходилось переживать огнестрельные и ножевые ранения, отравления, тяжелые отходняки и похмелье. Роды, в конце концов.
«Чего они тянут?» – спрашивала она себя, изнывая от скуки в пустой комнате и не осознавая, что пытка уже давно идет.
Зачем мучить человека, если он справится с этим сам? В детстве Вивьен увидела в зоопарке, как молодой черный волк в своей железной клетке мечется туда-сюда по какой-то одному ему ведомой тропе – бесцельно, бессмысленно. День она держалась, держалась другой, а на третий стала волком сама. Максон пошел по другой дорожке и просто решил свести ее с ума, даже если для этого пришлось бы смириться с нетерпимостью своего темперамента.
Только бы он позволил ей хоть часик поспать…
На одной из стен осыпался бетон, дыра похожа на гигантский арахис. Вивьен протягивает к нему руку, будто помещая его между указательным и большим пальцами. Какое необычное облако.
– Мне бы твое воображение, Остин.
– Здесь так красиво, сэр!
Бостон как игрушечный: так и хочется взять похожий на солонку «Масс-Фьюжн» за острый наконечник, поднять, рассмотреть поближе и рассыпать всюду соль, будто снег. Стройные высотки, застроенные аккуратными домиками исторические улицы, многочисленные мосты через реку Чарльз издали кажутся обманчиво спокойными, даже уютными, будто город устал и готовился ко сну.
Ветер бросается в лицо, гигантский дирижабль под ногами как живое существо – оно тихо дышит и слегка вибрирует, будто крошечные солдатики в его чреве разгоняют кровь по венам-коридорам. Поначалу это мешает спать, но пара изнурительных тренировок, и шевеление внутренностей металлического организма превращается в колыбельную.
– Не думала, что на нос пускают всех.
– Не всех, но я добился разрешения. Я и сам иногда прихожу сюда, когда меня мучают бессонница и головные боли. Считай это небольшим поощрением – месяц выдался тяжелым, но ты хорошо справлялась, солдат.
Глаза Данса цвета кофейной гущи золотисто поблескивают в лучах закатного солнца. Несмотря на его грозный вид и потрясающее самообладание, Вивьен в свойственной ей манере видит дальше внешности: под силовой броней доброе сердце, каменное лицо маскирует сомнения и пережитые потери.
За этот месяц неутомимых наставлений командира («Смотри, куда стреляешь», «Гляди под ноги», «Будь начеку», «Держи локти выше») Вивьен привыкла чувствовать себя вечным отроком, которого с терпением, граничащим с занудством, муштрует мудрый учитель. И в то же время она ощущала такую безопасность рядом с ним, что впервые за все проведенное в Содружестве время спала почти без кошмаров.
Ей встретился человек, крайне заинтересованный в ее выживании, пусть и лишь в качестве боевой единицы, без которой убойность всего отряда значительно снизится. Чем сложнее миссии они выполняли, тем крепче в сознании укоренилась мысль: с таким надежным прикрытием Вивьен зайдет как угодно далеко – хоть в Институт, хоть в сам ад.
– Если будешь демонстрировать такие результаты и дальше, возможно, я дам тебе увольнительную.
– Спасибо, паладин Данс. Признаться честно, я скучаю по своим друзьям.
– Да сколько можно вспоминать эту роботизированную тварь?
Чья-то сильная рука схватила Вивьен за шиворот куртки и встряхнула, как котенка, снова возвращая ее в реальность, границы которой казались размытыми, словно холст свежей картины, на которую опрокинули стакан с водой. Она замотала ноющей от недосыпа головой, сжалась в хватке Максона, обручами наручников процарапав две глубокие борозды на пыльном столе, и запястья жалобно заныли, когда металл защипнул кожу.
– Ты расскажешь, что нашла в Институте? – голос старейшины давил на воспаленный мозг так, словно она находилась внутри огромного колокола.
«Будь смелой, Вивьен Остин», – столько трупов монстров Пустошей стелется кровавой фатой за спиной, но только человек может вызвать поистине животный ужас.
– Нравится мучить женщин, Артур?
Максон резко отпустил ее куртку, обошел, навис над ней, широко расставив ладони, будто хотел поднять стол и швырнуть в свою пленницу, как разъярившийся супермутант. Паладин в Т-60 за его спиной привычно молчал и похоже даже не дышал, больше напоминая пустые доспехи рыцарей, стоявшие в нишах коридоров средневековых замков. Максон мог сколько угодно растить свою бороду и буравить ее тяжелым взглядом – Вивьен все равно видела в нем вчерашнего подростка, детство которого прошло в коконе милитаристской пропаганды и отчужденности от истинной жизни на Пустошах.
– Для тебя я старейшина Максон, предательница! – жестко отрезал он. – Я презираю, таких как ты. Ты как паразит – воспользовалась всеми благами, что дало тебе Братство, а когда настало время рассчитаться с долгами, позорно сбежала с нашим имуществом?
– С вашим? Каждую деталь, что я забрала, я добыла сама. Разве что форма была с «Придвена».
– Это было наше общее дело, а плоды совместных трудов пожинаешь только ты? Но ты еще можешь поделиться информацией, хоть это и ничтожно малая цена, чтобы попытаться искупить измену.
Вивьен видела, что Максон уязвлен, и не столько тем, что она его ограбила, сколько ее решением покинуть Братство. Доля правды в его словах действительно была: в поисках Шона она шла к своей цели по головам, наплевав на последствия, и считала Институт своей конечной точкой. Вивьен использовала других людей, дав солидную взятку своей совести – верила, что все равно потом навсегда исчезнет из их жизней. Так она считала до смерти Данса и до жестокого напоминания в лице Шона о том, что важна не цель, а то, каким путем ты к ней движешься. А ещё то, кем ты хочешь стать, когда выживешь.
Можно было принести Братству извинения, только они ему как гулям антирадин, а посему Вивьен продолжала молчать.
– Тебе выпал редкий шанс побывать в сердце Братства Стали, – продолжал поучать Максон, – познать его идеалы, но ты предпочла оставить это и ради чего? Чтобы якшаться с гулями, наркоманами, произведенными на конвейерах железяками и их защитниками? Ты – худший из отбросов Содружества, Остин.
– В Братстве Стали, каким видишь его ты, полно стали, но маловато братства! Поэтому я выбрала этих, как ты там говорил, «наркоманов и железяк»: они принимали меня такой, как есть, никогда не пытали меня депривацией сна и не надевали наручники, – она устремила полный ярости взгляд на старейшину и добавила: – и не стреляли мне в спину.
«Ты бьешь прямо по яйцам моей души!» – в очередной раз осерчав на какую-то мелочь ляпнула однажды Кейт, и Вивьен от души смеялась над этим поэтичным высказыванием: так ее адвокатский профессионализм еще никто не оценивал. Сейчас она проделала с Максоном тот же трюк, догадавшись, что упоминание о казненном паладине действует на него, как удар между ног.
– Данс был мерзким синтом и заслужил, то, что с ним стало! – мигом взвился Максон, но он и до этого плохо скрывал свой гнев.
Вивьен не спала уже черти сколько и не имела никаких моральных сил на словесную борьбу, но злость и ненависть лучше всего обогревают отчаявшуюся душу.
– И что с того, что он был синтом? Данс мыслил, чувствовал, страдал, сомневался, значит он – человек. И он был в тысячу раз благороднее и достойнее тебя, убийца! – выпалила она, поднимаясь так резко, что стул вылетел из-под коленей и возмущенно прогрохотал где-то за спиной.
Рука старейшины молниеносно взлетела вверх и Вивьен инстинктивно вжала голову в плечи, готовая к удару, но ничего не произошло – облаченная к грубую кожаную перчатку ладонь остановилась в паре миллиметров от ее скулы. В глазах Максона плясали всполохи серебряных молний, но в последнюю секунду он всё же успел поймать ускользающий контроль за хвост.
– Ты заговоришь. Рано или поздно, – он заскрипел рукавами, возвращая ладони в привычную сцепку за спиной. – Колите, Кейд.
Либо периферическое зрение отключилось, либо Вивьен была слишком подавлена опустошающей аурой Максона, чтобы заметить корабельного врача, слившегося с тенями у входа.
– Это не больно, мисс Остин, – Кейд приблизился, и в свечении мутной и явно не желающей по-человечески работать лампочки над столом блеснуло тоненькое острие иглы.
Вивьен испуганно дернулась, готовая пятиться, забраться в угол, царапаться и кусаться, как тот черный волк из зоопарка, но не дать вколоть себе неизвестный препарат. Отчего-то содержимое шприца от Братства казалось ей опаснее любых видов химии, что гостеприимно встречали визитеров Старого Капитолия, когда мэром там был Джон Хэнкок.
Рука доктора, давно привыкшего, что обезумевшие от боли солдаты могут сопротивляться, мертвой хваткой вцепилась в ее плечо и потянула на себя с такой силой, что шея Вивьен сама напоролась на иглу. Кейд оказался прав – не больнее, чем пинцетом выдернуть из брови волосок.
– Что это? Что вы мне вкололи? – она обратилась к доктору, но услышала над собой довольное хмыканье Максона, который равно что Коготь Смерти, почуял в ее голосе страх.
– Раз ты не считаешь нужным отвечать на наши вопросы, мы не ответим на твои. Но могу тебе пообещать: этот препарат скоро подействует, и ты станешь разговорчивее.
Кейд так и не встретился с ней взглядом. На «Придвене» он чуть не вынудил ее спрыгнуть с борта, когда при зачислении в Братство закидал ее жутко неловкими вопросами о половых связях с «кем-то, кто не является человеком», но в целом всегда относился к ней с профессиональной точки зрения. Однако Вивьен помнила, что он был всецело за уничтожение Данса, когда сущность того раскрылась.
Едва мужчины вышли, Вивьен бросилась к двери, забарабанила в нее кулаками, но та была глуха к ее ударам, равно как и несколько дней назад. Проведя в этой комнатушке, казалось бы, всю жизнь, Вивьен в очередной раз убедилась в непробиваемости солдат Братства Стали – никто здесь не сдастся и не придет просто так.
Что имел в виду Максон, когда сказал, что Вивьен «станет сговорчивее»? Она не чувствовала в своем организме никаких изменений, что вызывают привычные препараты. Сыворотка правды? Если такая и существовала, будучи в Братстве, Выжившая ни о чем таком не слышала.
Как только колотящееся сердце немного унялось, всепоглощающее желание поспать хоть пять минут снова начало медленно обволакивать ее, будто теплый плед, но динамик не давал о себе забыть: включил «Atom Bomb Baby». Задорная мелодия разлилась по стенам, напоминая вечеринку на маяке Кингспорта, когда Ник пригласил Пайпер танцевать.
Нет! Нельзя ничего вспоминать, или она опять уснет. Вон из того угла можно в сотый раз посчитать, сколько дохлых мух собралось в щелях между трухлявыми досками паркета – все лучше, чем позволить гирям на веках делать свою работу.
Вивьен успела посидеть в каждом из углов допросной, догадываясь, что любимая кожанка содержала на себе уже больше штукатурки, чем стены. В этот раз она устроилась в самом дальнем ящике и обняла руками колени. Протянутая Дансом бутылка «Гвиннет Стаут» с услужливо откупоренной пробкой утыкается ей почти в самый в нос.
– Первое правило зоны отдыха на «Придвене» – никому не говорить о зоне отдыха на «Придвене», – с важным видом заявляет проктор Тиган, вытирая ладонью пышные усы, по которым побежали капли прозрачного содержимого уже не первого за вечер стакана.
– А второе правило? – Вивьен двигается, чтобы освободить Дансу место на ящике.
– А второе… – проктор задумывается. – Второе – приходи со своим. На первый раз прощаю, но на вас, халявщиков, не напасешься.
Данс оставил броню на станции техобслуживания и теперь сидит в обычной серо-оранжевой форме Братства, ничем не отличаясь от своих подчиненных. Вивьен понимает, почему он вечно в капюшоне – прическа у него совсем неуставная, и он будто сам от себя скрывает это мелкое хулиганство. Темные, поблескивающие в свете корабельных фонарей пряди уложены идеально, и рыцарь давит в себе порывы поинтересоваться, уж не нашел ли ее командир где-то лак для волос.
– А что, старейшина Максон не знает про это место? – Вивьен пересекается взглядом со скриптором Хэйлин, которая тоже косится на паладина, очевидно, редко видя его в таком «домашнем» виде.
– Конечно знает, но делает вид, что нет. Так что и ты ему не напомни ненароком, – советует Риз, явно обиженный на предположение, что его обожаемый старейшина может чего-то не ведать. Но даже его вечно хмурое лицо сегодня чуть веселее обычного.
Пьют они по причине того, что спасенный паладин Брэндис сегодня вернулся на «Придвен». Данс и Вивьен потратили несколько недель, чтобы его отыскать, пройдя по длинной цепочке трупов. Отряд Брэндиса попал в засаду и был полностью уничтожен, а сам паладин удалился в бункер, намереваясь окончить свои дни там, мучаясь от чувства вины. Путем долгих переговоров, что в какой-то момент едва не дошли до перестрелки, старика удалось убедить вернуться на службу, что они, собственно, сейчас и праздновали.
– Ну, за паладина Брэндиса! – Тиган торжественно поднимает свой стакан, и все вторят его движению, но не чокаются.
Пожилой паладин залпом выпивает из керамической кружки. Он отмыл бункерную грязь, состриг отросшие за время изгнания спутанные волосы и стал почти прежним собой.