5. Лебединый танец (1/2)

Пусть горит в аду этот проклятый вентилятор, который не только самопроизвольно починился, так еще и жужжал над головой так, словно в череп ввинчивают здоровенный шуруп.

– Фар, либо выруби этот чертов вентилятор, либо пристрели меня. Башка раскалывается, – пробормотал Хэнкок, закрываясь пятерней от света. Собственная рука казалась ему тяжелой, а голова – огромной и вовсе неподъемной.

– Это винтокрыл, – мрачно бросили ему с соседнего дивана, и Хэнкок был вынужден открыть глаза и сфокусировать зрение, чтобы убедиться, что лопасти над головой крутятся все так же еле-еле, а этот раздражающий шум доносится откуда-то значительно выше.

Братство Стали зачастило летать над Бостоном и Добрососедством в частности, но даже окажись паладины на пороге Старого Капитолия, Хэнкок вряд ли будет в состоянии даже выйти к ним, не говоря уже о каком-либо сопротивлении. Его мучило похмелье – одно из тех, когда просыпаешься и жалеешь, что не сдох.

Он попробовал пошевелиться и обнаружил у себя на груди гладкокожую девицу, которая мирно спала и зачем-то напялила себе на голову его треуголку. Судя по торчащему из-под ее застиранного синего платья расстегнутому лифчику и ее руке где-то у него под рубашкой, тот самый процесс вчера начался, но так и не достиг завершения – скорее всего вырубились оба или кто-то один.

Какое позорище – проснуться после пьянки и обнаружить себя с девушкой, но не голой.

– Кем бы ты ни была, красавица, тебе пора, – с трудом ворочая языком в пересохшем рту, проворковал Хэнкок, довольно ощутимо тряся спящую за плечо, снимая с ее головы треуголку и водружая на законное место.

Девчонка разлепила глаза, покосилась на него и вроде как осознала, где находится. Проверив наличие на себе одежды, она осторожно слезла с Хэнкока, приглаживая ладонью растрепанные каштановые волосы и предпочитая не комментировать произошедшее и не произошедшее. Все доступные девушки в Добрососедстве знают: если проснулась в Старом Капитолии, то либо оставайся и продолжай вечеринку, либо молча уйди, особенно, если тебя вежливо об этом просят.

– Выход там, дорогуша. И не сломай шею на лестнице, – привычно подсказала Фаренгейт, тоном своим давая бессловесный совет поскорее найти этот самый выход.

Телохранительница была полностью одета, а вот сидящая возле нее Кейт где-то потеряла штаны, поэтому оставалась в трусах и растянутой грязно-серой футболке, на которой был изображен шар для боулинга, поражающий белые кегли с кричащей надписью «СТРАЙК» на всю грудь. Кейт выглядела так себе, а ее волосы и вовсе походили на гнездо сошедшей с ума птицы, и все же они с Фаренгейт уже занимали вертикальное положение, и Хэнкок предпочел последовать их примеру.

Он сел, отлепил от стола, облитого всем, чем только можно, пачку сигарет, и закурил, хоть и совладать с колесиком зажигалки с такими трясущимися руками было непросто. Закинул в рот горстку ментатов, выковырянных из мятого блистера, запил чем-то похожим на коктейль из водки и бурбона, слитого в один прозрачный граненый стакан из двух валяющихся под столом бутылок. Есть два способа жить с похмельем: либо ты его принимаешь, обрекая себя на невыносимые страдания, либо давишь его новой попойкой, откладывая неизбежное на неопределенное время. Хэнкок был сторонником второго и собирался залить горящие трубы водкой. Гул винтокрыла так и не унялся, но стал будто тише, переместившись куда-то ближе к Даймонд-Сити.

– Обычно ты доводишь дело до конца. Стареешь? – заметила Фаренгейт, попивая растворимый кофе из керамической кружки и наблюдая, как пошатывающаяся девушка осторожно спускается по винтовой лестнице, отчаянно стараясь не навернуться.

– И чего они к тебе липнут? Ты же страшен, как моя жизнь, – беззлобно ухмыльнулась Кейт. Она ни капли смущалась в присутствии Хэнкока, расставив голые ноги так, чтобы одна из ступней лежала на колене Фаренгейт, а другая – рядом с ее тяжелыми рейдерскими ботинками на грязном журнальном столике.

– Все дело в моей природной харизме, – Хэнкок покачал на весу граненый стакан, опорожнил его, надеясь, что не стошнит. Ему нравилась дерзкая открытость Кейт и ее способность показывать привязанность к людям через подколки и хамство. Можно сказать, так она почти что призналась Хэнкоку в любви. Пожалуй, она неплохо подходила Фаренгейт, разбавляя своим безумством ее уравновешенность.

На юго-западе что-то ощутимо громыхнуло, шум винтов винтокрыла то отдалялся, то становился ближе, будто эта штуковина нарезала круги по центру старого города. Братство Стали любило пострелять в супермутантов и рейдеров с высоты: иногда, чтобы освободить какую-нибудь стратегически важную для них точку, но чаще просто демонстрировало силу и напоминало Содружеству о своем присутствии – будто гигантского черного дирижабля в небе было недостаточно.

В разгар пустой болтовни, разбавляемой хрустом «Сахарных бомб» – лучшего средства с бодуна, если не считать химии, в кабинет зашли несколько гулей-гангстеров из тех, что обычно рыскали где-то за городом и присматривали за окрестностями. Вид у них был встревоженный.

– У нас проблема, Хэнкок, – хрипло произнес один из них, не тратя время на приветствия.

– В чем дело? – поинтересовался мэр, чувствуя себя уже почти живым, ну, насколько это вообще возможно в его состоянии.

– Лебедь буянит в парке.

– И что? Он просто завтракает – какие-нибудь рейдеры забрели к нему на огонек.

– Нет, Хэнкок. Это Братство Стали раздраконило его.

Черт бы побрал это похмелье, из-за которого мозги соображают так туго. Нужно было самому свести одно с другим – звуки вертолета, странные взрывы. Если тостеры рыпнулись на Лебедя, прилететь может всем.

Пятиметровая зверюга обитала в парке Бостон-Коммон уже очень давно, придерживаясь диеты из рейдеров, бродячих собак и супермутантов поменьше, которые имели неосторожность забрести на его территорию. С большой натяжкой можно было сказать, что он жил в симбиозе с жителями и Даймонд-Сити, и Добрососедства: его никто не трогал, а он чистил подступы к обоим городам, чем значительно сокращал им затраты на боеприпасы.

Однако, если чудище разозлить, оно может начать крушить все вокруг, и если Даймонд-Сити спрячется за своей Великой Зеленой Стеной, то баррикады Добрососедства вряд ли выдержат такой натиск. Гребаные тостеры подкинули мэру работенки.

– Дамы, как насчет… – обратился Хэнкок к Фаренгейт и Кейт, которые переглянулись, уже зная, что он им предложит, и вдруг обратил внимание на тяжеленный шар на футболке Кейт, со скоростью ракеты летящий в кегли.

– Хэнкок, ты пялишься на грудь моей девушки? – Фаренгейт подозрительно сощурилась и приподняла выгоревшие брови, выглядя одновременно заинтересованной и польщенной, но мэр только помотал головой.

– Видишь этот шар для боулинга? – заговорщически произнес Хэнкок. – А что если нам…

Серые глаза Фаренгейт страстно вспыхнули.

– Другого шанса проверить эту штуку может и не быть.

Должно быть у них на лицах появились одинаковые жестокие улыбки, потому что Кейт выглядела слегка растерянной, но эти двое друг друга поняли – когда долго живешь с кем-то, безумные мысли порой приходят в ваши головы одновременно.

Парк Бостон-Коммон всегда был пустырем, потому что все местные знали, что главная достопримечательность этого места легко откусит тебе голову, если приблизишься. И все-таки сегодня здесь было больше народу, чем в «Третьем рельсе» во время премьерных песен Магнолии. В юго-западной стороне парка за решеткой толпились охранники Даймонд-Сити, среди которых хорошо просматривалась красная кепка Пайпер – ничего-то от нее не скроешь.

Гангстеры Хэнкока, он сам, Фаренгейт и Кейт с большими пушками в первых рядах заняли свою позицию на северо-востоке и наблюдали, как винтокрыл с бесполезно повисшим на борту разряженным миниганом (видно, истратили боезапас на ком-то поменьше) нарезает вокруг Лебедя широкие круги, а на спину чудища почти непрерывным потоком льются красные лучи энергетических пушек Братства, занявших позиции за фонтаном, за покрытым зеленым налетом медным памятником, за мраморной беседкой.

Потревоженный Лебедь внешне напоминал гигантскую зеленую гору, покрытую бугристыми мышцами и грубыми струпьями. Обитая здесь не один десяток лет, он обжил свою территорию, а из лодочек-лебедей, рыбацких сетей и покрышек смастерил себе оружие и броню, за что и получил свое прозвище. Оружие Братства его не столько ранило, сколько злило, а еще больше нервировал гул винтокрыла, так что зверюга грозно размахивал над головой острым якорем, поднимал с земли камни и куски бетона размером с человеческую голову и швырял их во все стороны.

– Устроили тут лебединый танец, идиоты, – хмуро возмутилась Кейт, занимая удобную позицию у станции метрополитена, откуда удобно стрелять и куда можно будет быстро сбежать, если что не так пойдет.

Рыцари Братства из-за одинаковой формы внешне все походили друг на друга и мельтешили тут и там, мешая разглядеть их получше. Два паладина двигались с разных направлениях к Лебедю, и одного из них, что не носил шлема, Хэнкок узнал и выругался. Если Данс здесь, значит, и Вивьен где-то рядом. Выдвигаясь из Добрососедства, мэр уже знал, что без нее не обойдется – с Братством или без него, но там, где что-то стреляет и взрывается, всегда ищи Выжившую.

Тварь рычала, ее голова словно была слеплена неумелым скульптором из куска глины, который он потом в сердцах пнул ногой, да так и бросил, не в силах продолжать бездарное творение. Монстр перестал огрызаться на винтокрыл, который поднялся выше, опасаясь быть задетым длинным носом лодки, в которую Лебедь продел руку на манер щита, и переключился на наземные и более доступные цели.

– Остин! Прикрой меня! – скомандовал кому-то Данс, и тощая фигура рыцаря отделилась от беседки, забитой оранжевыми бочками с ядерными отходами, и проворно присела за деревом, у которого паладин поливал из энергетического карабина Лебедя, стоявшего в грязном пруду, что был ему по колено.

Хэнкок узнал в руках рыцаря знакомую пушку. 44-й калибр хорош, но слабоват для толстой шкуры чудища. Однако он отвлекал Лебедя, не давая приблизиться к Дансу и вынуждал защищаться и прикрываться лодкой-щитом. Придя в ярость от того факта, что людишки подошли слишком близко, супермутант зарычал так, что уши заложило, и размахнулся своей кувалдой-якорем. Рассекая воздух, якорь врезался в бок паладину и снес того куда-то к фонтану. Раздался звучный звон от соприкосновения стали с медью. Такой удар кому угодно хребет переломит пополам, но силовая броня на то и нужна, чтобы защищать от подобных атак.

Оставшись один на один с Лебедем, солдат Остин попятился назад, но его все-таки задело щитом, которым тварь описывала широкую дугу, расчищая себе путь из озера. На короткий миг рыцарь опроверг досадный факт о том, что люди не летают, но после снова его подтвердил, приземлившись спиной на гуля из отряда Хэнкока, который опрометчиво зашел чуть дальше в парк. Сделав неловкий обратный кувырок, солдат растянулся прямо у ног мэра Добрососедства, что весело взирал на него сверху вниз с широкой нахальной улыбкой.

– Необязательно будить гигантское чудовище, чтобы повидаться со мной, Вивьен.

– Хэнкок?

Он протянул ей руку, помог подняться. Если бы не прочное обмундирование Братства Стали ее приземление было бы не столь удачным, да и гуль, жалобно потирающий бока, сидя на заднице рядом с ними, сыграл свою роль.

– Значит, твоя фамилия Остин? Ты как?

– Порядок.

Вивьен была слегка дезориентирована, но вполне адекватна, чтобы не забыть, ради кого они тут все собрались. Она поспешно обернулась на Лебедя, который сузил свои черные глазищи, заметил толпу гулей и свою новую игрушку среди них. Оттолкнувшись от земли так, что камни полетели в сторону, а почву вспахало так, что хоть сейчас кукурузу сажай, он пошел на таран, несмотря на натиск из пуль и энергетических лучей, обрушившихся на его спину и бока.

От веса шагов чудища и его оглушительного рева весь парк задрожал, однако, и жители Добрососедства были не пальцем деланы – у них уже был готов план. Хэнкок отодвинул Вивьен в сторону, дескать, передохни, а сам достал гранату, выдернув зубами тонкое колечко, перехватил снаряд поудобнее, размахнулся, прицелился. Он метил в зазор между бронированного белыми крыльями панциря Лебедя и его бугрящейся мышцами спиной.

БУМ!