[585] Можно ли надеяться на чудо, когда других надежд не осталось? (1/2)

Когда возвестили о возвращении царских войск, Янь Гун, придерживая полы одеяния, помчался к воротам, чтобы встретить Ли Цзэ и вместе с ним посмеяться над суевериями, которые терзали его все эти дни в разлуке. Но во главе войска ехал Цзао-гэ и был мрачнее тучи. Сердце Янь Гуна упало, он остановился, не в силах сделать ещё один шаг, и остекленевшим взглядом смотрел, как из повозки, которую окружили солдаты, выгружают носилки с телом Ли Цзэ. Ноги у евнуха подкосились, он сел прямо на землю. Юань-эр бросился к нему и принялся поднимать, но ни руки, ни ноги Янь Гуна не слушались. Цзао-гэ, увидев это, раздражённо рявкнул:

— Гунгун!

Янь Гун очнулся, уцепился за плечо Юань-эра и так встал, чувствуя, как внутри леденеет страхом. Четверо солдат пронесли в ворота дворца носилки с телом Ли Цзэ, но он побоялся на них взглянуть и зажмурился. Потом в голове мелькнуло: «Но ведь мертвеца накрывают полотном с головой». Тело на носилках ничем не было прикрыто. Янь Гун распахнул глаза и, отталкивая Юань-эра, помчался следом за солдатами, уносящими Ли Цзэ во дворец.

В царских покоях уже собралась порядочная толпа, министры стенали и охали, слуги так яростно тёрли ладонь об ладонь, что могли бы разжечь огонь даже без кремния. Янь Гун растолкал их и повалился на колени возле носилок, которые солдаты поставили, расшвыряв по углам покоев ширмы и стол, прямо в центре.

— Цзэ-Цзэ, — прошептал Янь Гун.

Ли Цзэ лежал на носилках мертвец мертвецом. Его доспехи и одежда были залиты кровью, из груди торчал обломок копья. На лице Ли Цзэ не было ни кровинки. Копьё изредка слабо трепетало, и только по этому можно было определить, что Ли Цзэ ещё жив.

— Гунгун, — сказал Цзао-гэ сдавленно, — мы завоевали Дикие Земли.

— Какое мне дело до Диких Земель! — взвизгнул Янь Гун и залился слезами. — Когда Цзэ-Цзэ… Лекари! Куда подевались лекари?!

Лекари уже спешили в царские покои, но, едва взглянув на царя, переменились в лице и потупились. Старший лекарь встал на колени возле носилок, потрогал раненого пульс и покачал головой:

— Ничего нельзя сделать. Чудо, что царь ещё не умер, но это произойдёт до конца дня. Его пульс уже угасает.

— Выдерните это чёртово копьё из его груди! — рявкнул Цзао-гэ.

— Нельзя, — возразил старший лекарь. — Острие копья задело сердце. Если его вытащить, царь тут же умрёт. Он и жив ещё потому, что копьё не вытащили.

— Царь, наш царь! — начали подвывать министры, хватаясь за виски, словно хотели вырвать себе волосы. Произошло то, чего они опасались: царь умирал, так и не оставив наследника.

Цзао-гэ поиграл бровями и припомнил:

— В последний момент, перед тем как потерять сознание, Ли-дагэ просил что-то… какую-то орхидею. Я не расслышал.

— Орхидею? — переспросил Янь Гун, и слёзы на его глазах моментально просохли. В мозгу сразу же пронеслись осиным роем мысли-образы: орхидеи на цветочном рынке, орхидеи из дворцового сада, орхидея или что-то похожее на вышивке Юйфэй…

— Мэйжун! — воскликнул Янь Гун, вскакивая на ноги. — Мэйжун!

— Что Мэйжун? — опешил Цзао-гэ столь разительной перемене в евнухе: из неутешной развалины в одно мгновение превратился в решительного деятеля.