[520] «Я завоюю это царство» (1/2)
Уезжая, бандиты подожгли поместье и тем немного утешились, что получили меньше, чем рассчитывали.
Характерный грохот тележных колёс по дороге и окрики погонщиков, понукающих впряжённых в телеги волов, крестьяне расслышали ещё далеко. Радости это им не доставило. На телегах приезжали люди вана, иногда и он сам, чтобы выгрести последнее из и без того разорённых амбаров — в счёт уплаты ежегодного налога на урожай. Многие пришли к выводу, что ван с бандитами заодно, как они и подозревали, потому что расслышали ещё и характерное гиканье, каким разбойники подгоняли своих лошадей, и их разнузданные покрики:
— Ван едет! Ван едет!
Крестьяне поспешно уткнулись лицами в землю — вана полагалось так приветствовать, если не хотел лишиться головы, — матери между тем успели ещё и выпачкать лица своим детям золой, так же поступили и молодые девушки. Золой обычно присыпали язвы на теле, от чумазых все инстинктивно держались подальше, чтобы не заразиться. Ван никогда не забирал тех, что был перемазан золой: прибыли никакой, больных не продашь. Наёмники тоже таких сторонились. Зола многих детей спасла от рабства, а женщин — от бесчестия.
Бандиты въехали в деревню, окружили деревенскую площадь тройным кольцом, пригнали и остановили телеги с добром.
— Ван приехал, — объявили они и загоготали.
Цзао-гэ спешился, ссадил с лошади Ли Цзэ. Крестьяне — те, кто рискнул поднять головы и посмотреть, — удивлённо переглянулись. Приехал вовсе не ван, а какой-то разряженный мальчишка. Староста щурил-щурил глаза, потом раскрыл рот и воскликнул:
— Разве это не А-Цзэ?
Тут уже и все остальные крестьяне подняли головы. То, как он теперь выглядел, казалось им настоящим чудом. Одежда на нём была дорогая, цвета индиго, а в руке он держал меч в чёрных ножнах из драгоценного дерева. То, что он вернулся таким щёголем, заставило их даже позабыть об опасности: не иначе как А-Цзэ, уйдя из деревни, нашёл клад!
— А ван где? — беспокойно спросил староста, который был старше и мудрее прочих. — Сказали же, что ван приехал…
Ли Цзэ сделал шаг к деревенским и чётко произнёс:
— Ван не приедет больше. Вана я убил.
Крестьяне уставились на него в священном ужасе. Он спокойно выдержал их взгляды и подозвал к себе старосту. Тот, кряхтя, поднялся с земли и подошёл, поглядывая на бандитов краем глаза. Поначалу он подумал, что они подчиняются тому высокому мужчине с копьём, но, подойдя ближе, рассмотрел, что все они поглядывают на А-Цзэ, словно боятся пропустить хотя бы одно слово из его уст. «Мальчишка заправляет бандитами?» — предположил староста, но принял это как должное: чего только на свете не бывает!
— Староста, — сказал Ли Цзэ, указывая на телеги, — здесь еда и разная утварь, раздели между всеми по справедливости. Излишки припрячьте на чёрный день.
Крестьяне разволновались, услышав это, загалдели: в телегах было много мешков с зерном и овощей, и если бы не страх перед бандитами, то они уже давно кинулись к телегам, подгоняемые голодом.
— А-Цзэ, — сказал староста, опять поглядев на бандитов, — эти люди… из гор Чжунлин?
Ли Цзэ ответил утвердительно:
— Они помогли мне отомстить за смерть матери.
— Помогли? — переспросил староста. — Бандиты?
— Нет, ну вы на него поглядите, — хмыкнул Цзао-гэ, — ему говорят, а он сомневается! Наш дагэ сказал же тебе…
— Дагэ? А-Цзэ — ваш дагэ? — не поверил своим ушам староста. Что-то чудовищное творилось в этом мире, если головорезы признали главарём деревенского мальчишку.
Услышав его изумлённый возглас, бандиты расхохотались. Реакция крестьян их немало позабавила. А впрочем, скажи им ещё вчера кто-нибудь, что они будут считать за старшего двенадцатилетнего мальчишку, они бы его на смех подняли и поколотили ещё вдобавок.
Ли Цзэ велел бандитам помочь крестьянам разгрузить телеги и приглядеть, чтобы делёж прошёл честно: он знал, что доведённые до отчаяния люди способны на любую подлость, чтобы выжить.
— Ну, — сказал Цзао-гэ, разминая пальцы с хрустом, — при мне всё будет чинно и честно. Мне не впервой следить за разделом добра.
Глядя на него и на других бандитов, крестьяне не решились хватать добро с телег и покорно выстроились в очередь, дожидаясь, когда староста и Цзао-гэ разделят — по счёту — привезённое зерно и прочее. Янь Гун вызвался пересчитать людей, чтобы при делёжке не ошиблись с долями.