[512] В горах Чжунлин (1/1)

А-Цзэ, как и все деревенские дети, не умел ни читать, ни писать, но знал счёт и вообще был умным мальчиком. Оставшись один в пустом доме, он остро осознал незавидность собственного положения. Сирот нередко продавали в рабство или бродягам, которые увечили их и заставляли просить подаяние. Конечно, с силой Небес ему нечего бояться похищения, но он может навлечь беду на жителей деревни, если будет сопротивляться, когда люди вана придут, чтобы забрать его. А-Цзэ не сомневался, что так и будет: ван уже увёз несколько сирот из деревни, и ни один из них не вернулся обратно.

В том, что с ваном нужно поквитаться, А-Цзэ не сомневался, но у него были сомнения, что он управится в одиночку. Да, он силён, но его всё-таки можно и ранить, и убить, и вана охраняет не меньше двух дюжин хорошо обученных наёмников, а А-Цзэ ничего не смыслит в боевых искусствах. Как и все мальчишки, он любил размахивать палкой, притворяясь, что в руках не обломанная ветка, а самый настоящий меч. Но палка остаётся палкой даже в руках получившего силу Небес.

— Нужно найти тех, кто мне поможет, — пробормотал А-Цзэ.

На деревенских рассчитывать не приходилось: крестьяне, они ничего не знали о воинском искусстве и вообще были трусливы. Был бы жив его отец… А-Цзэ плохо его помнил, только то, что он был охотником, но мать его говорила, что прежде он занимал важную должность в столичном военном министерстве. Эти воспоминания навели его на мысль, и А-Цзэ перевернул всю лачугу вверх дном, разыскивая отцовское оружие. Если отец на самом деле был военным, то он мог забрать с собой меч, или лук, или палаш, или боевой кнут. А мать наверняка сохранила их в память об умершем и не решилась бы продать.

Так и оказалось. Под досками пола в самом дальнем углу хижины А-Цзэ нашёл завёрнутый в холстину меч. Ножны из чёрного дерева, обвитые кожаным шнуром так, что образовывали узор, похожий на чешую рыбы, потускневшее серебро инкрустации на рукояти и отменный, не заржавевший за столько лет и не притупившийся клинок, — всё указывало на то, что этот меч действительно принадлежал не простому солдату. Кроме меча, в свёртке нашлась подвеска из нефрита. То есть А-Цзэ догадался, что это нефрит, поскольку драгоценных камней никогда в глаза не видел. Но он знал по рассказам, что такими бывают бирки важных сановников, поэтому решил, что его отец был генералом. Он и не подозревал, насколько далёк от истины. Бирка была на шнурке, А-Цзэ повесил её на шею и спрятал под одеждой. Не получи он силы Небес, он не смог бы поднять этот меч: оружие было тяжёлым. А-Цзэ собрал все тряпки, какие нашлись в доме, и обматывал ими меч, пока не стало похоже, что это всего лишь обмотанная ветошью дубина. Сделав лямки из верёвки, А-Цзэ повесил меч себе за спину. Не стоит привлекать к себе лишнего внимания, так он подумал.

Когда он со всем этим покончил, он уже знал, что ему делать. В горах Чжунлин, он слышал, обосновались горные бандиты и устраивали набеги на близлежащие деревни, обдирая до липки и без того нищих крестьян. А-Цзэ подумал, что хорошо было бы заручиться поддержкой этих бандитов. Они ловко управляются с оружием и могут обучить его, а численное превосходство — А-Цзэ слышал, что бандитов не меньше сотни, — поможет ему справиться с наёмниками вана.

Деревенские, видя, что он уходит, его не останавливали и не напутствовали, только старуха-соседка сунула ему чёрствую лепёшку. А-Цзэ спрятал лепёшку за пазухой, поклонился старухе и ушёл из деревни. Дорогу он выбрал ту, что вела к горам Чжунлин.

В горах А-Цзэ никогда не бывал, поэтому плохо себе представлял, какими бывают горные дороги или где искать логово бандитов. Подножие гор оказалось настоящим лабиринтом: повсюду были скатившиеся с гор валуны и обломки горной породы, кое-где он заметил человеческие кости, придавленные камнями, — останки жертв обвалов, и чем дальше А-Цзэ шёл, тем больше костей ему попадалось, а скоро он и вовсе уже шёл не по камням, а по костям. Недаром горы Чжунлин так назывались, это было настоящее кладбище! А-Цзэ приостановился, сложил ладони и мысленно попросил у всех этих мертвецов прощения, что идёт по их костям. Он сомневался, что им есть до этого дело, но так полагалось.

Через этот чудовищный лабиринт А-Цзэ старался пробраться к собственно горам, но проложенные кем-то, быть может, каким-то зверьём, тропки неизменно выводили его обратно к тому месту, откуда он начал. Если бы А-Цзэ верил в колдовство, он решил бы, что это место заколдовано, но А-Цзэ не верил в колдовство. Он слышал, что в горах можно заплутать, вот и с ним происходило то же самое, он просто ошибался и возвращался на ту же тропку, с которой начал. Но не в его правилах было сдаваться. Он решил, что раскидает все эти камни и проложит себе путь к горам, вот только попробует ещё раз, в последний раз пройти по лабиринту.

На этот раз А-Цзэ не глядел под ноги и шёл напрямик, перелезая через особенно большие валуны и перепрыгивая через обломки поменьше. Когда он в очередной раз спрыгнул с камня, то почувствовал, что приземлился ногами во что-то мягкое, что-то живое, и это что-то завопило дурным голосом, от которого резало в ушах, настолько этот голос был тонок и противен:

— Сдурел, что ли? Чуть кишки мне не выпустил!

А-Цзэ отпрыгнул в сторону и удивлённо глядел, как из камней выбирается мальчишка, мелкий, тощий, в залатанной одежде, с соплями под носом и со всклоченными волосами, как попало завязанными обрывком бечёвки. Встав на ноги, мальчишка зажал ноздрю пальцем и залихватски высморкался. Соплей под носом у него от этого меньше не стало.

Мальчишка окинул А-Цзэ презрительным, но цепким взглядом и спросил, упирая руки в бока:

— А ты ещё что за фрукт?