[350] «Хуанди!» (1/1)
Малый тронный зал Небесного Дворца поражал великолепием. Белые колонны, поддерживающие расписанный причудливыми облаками потолок, были выточены в виде цветков лотоса и инкрустированы золотом. Драгоценные камни были вставлены в глазницы нефритовых статуй-оберегов, расположенных в нишах стен. На полу была вырезана и расписана цветной тушью карта Небесного Мироздания, надо заметить — скверно исполненная в плане точности и без соблюдения масштаба, но затёртая временем настолько, что подобные мелочи уже не имели значения. Шёлковые ширмы в золотых рамах гармонично вписывались в роскошную обстановку.
У дальней стены, на трёхступенчатом постаменте, стоял малый трон Небесного Императора. Он был из чистого золота, разумеется, и если бы не были набросаны на сиденье подушки, то сидеть на нём было бы настоящим мучением!
Чуть правее, тоже на постаменте, стоял рабочий стол Небесного Императора, где ему полагалось заниматься государственными делами. Стол был массивный, с широкой столешницей из драгоценных пород дерева. По правую руку лежали кисти для письма и Небесные Печати (для накладывания резолюций), по левую — книги Небесного Дао, ощетинившиеся закладками из высушенных бамбуковых листьев.
У дверей малого тронного зала, по ту и по эту сторону, Ли Цзэ, являвшийся начальником личной охраны Небесного Императора, расставил солдат, лично им отобранных, для защиты и сопровождения высочайшей особы. Сам он стоял в одной из стенных ниш и поскольку почти не двигался, то незнающие могли бы принять его за статую-оберег.
Помимо солдат в малом тронном зале были и небесные чиновники, Первый Советник и Второй Советник. Первый Советник — тощий долговязый старик с длинной седой бородой, с неприятным лицом, на котором поселилось вечное выражение недовольства по поводу, скажем, изжоги в желудке, с костлявыми руками, похожими на паучьи лапы, — настоящая мумия, разодетая в шёлковые одежды. Второй Советник, немногим полнее Первого, но в два раза ниже ростом, без бороды, но с длиннющими усами, похожими на вожжи, с вечно кислой миной на лице, будто только и делает, что ест лимоны без сахара. Наследие прошлого Небесного Императора, прочно обосновавшееся у рабочего стола и не желающее сдавать позиции, вечно перепирающиеся друг с другом, закатывающие глаза по малейшему поводу и нудящие, как утренний комар над ухом, Небесные Советники ни на минуту не оставляли Небесного Императора в покое, подсовывая ему то один свиток, то другой на резолюцию.
Небесный Император, облачённый в роскошные золотые одеяния, придерживая край правого рукава, водил кистью по разложенному на столе свитку очередного эдикта. Он был медлителен, но на то, что придворные небожители принимали за степенность и величавость, были совсем другие причины. Императорское одеяние, многослойное, тяжёлое, украшенное золотом и драгоценными камнями, попросту не позволяло живости движений и грозило неповоротливостью любому, кого в него облачили.
Подписывая эдикты или предаваясь чтению, Небесный Император никогда ни наклонялся вперёд, ни откидывался на спинку стула — сидел прямой как стрела, «соблюдая осанку», как считали придворные небожители, но опять-таки домыслы были далеки от истины. Причиной тому была императорская корона — Мянь, или Тиара Небес, венчавшая голову Небесного Императора. Тиара была из чистого золота, и у неё было двенадцать подвесок спереди и столько же сзади. Каждая подвеска состояла из двенадцати нефритовых бусин, нанизанных на пятицветные шёлковые шнуры. Даже лёгкого наклона головы было достаточно, чтобы бусины подвесок столкнулись, но к этому ещё можно было привыкнуть: издаваемый бусинами звук был негромок и мелодичен.
Стоило бы составить ещё один Небесный Эдикт, обязывающий срезать все подвески с Тиары Небес! Или хотя бы подвески спереди, те особенно мешали: если наклониться вперёд, они маячили перед глазами, мешая смотреть, или читать, или писать; если наклониться назад, то подвески ударяли по лицу и иногда попадали по глазам, а это было очень больно — бусины ведь из нефрита. Но, разумеется, такой эдикт не прошёл бы: на Небесах считалось, что Небесный Император никому не должен открывать своё лицо, чтобы его не изурочили чужие взгляды, и предрассудки были настолько сильны, что Небесному Императору приходилось носить Тиару Небес круглыми сутками.
Небесный Император, забывшись, наклонился, бусины закачались перед глазами, кисть дрогнула, выводя непонятную лигатуру. Небесный Император отшвырнул кисть, воздел руки, отчего его фигура превратилась едва ли не в карикатурное воплощение отчаяния, и издал взбешённый не то вопль, не то рык. Первый и Второй Советники подскочили на месте, выронив свитки, которые ещё не успели подсунуть Небесному Императору на подпись. Генерал Ли Цзэ даже не шелохнулся, это поначалу он вздрагивал и хватался за меч, но потом привык: такие вопли оглашали малый тронный зал по десять раз на день. Иногда к ним прибавлялось и скверное слово, от которого Первый и Второй Советники подскакивали ещё выше, а Ли Цзэ едва сдерживал ухмылку.
— Хуанди! — запричитал Первый Советник, ловя ускользавшие из его рук свитки. — Небесному Императору не подобает издавать столь неподобающие звуки! Подобное поведение роняет вас в глазах подданных, Хуанди.
— Ну так подберите, — сказал Небесный Император.
С чувством юмора у Первого Советника было туго, шутку он не оценил, вернее, не понял и принялся глядеть себе под ноги, выискивая то, что, должно быть, уронил, не успев подхватить. Ли Цзэ прикусил губы, чтобы непозволительный смешок не просочился из них.
Ли Цзэ относился к Небесному Императору без подобострастия, которым были насквозь пропитаны оба советника и большинство придворных небожителей. Для него, как для человека войны, существовало лишь две категории людей: те, кого уважают, и те, кого презирают. Небесного Императора он уважал: тот был честен и справедлив, соблюдал Небесное Дао, но не слепо, не боялся перемен и внёс в первоначальные списки не меньше двух дюжин изменений и исправлений, многие из которых не пришлись по вкусу ни советникам, ни придворным небожителям, привыкшим к вседозволенности и праздности двора предыдущего Небесного Императора. Ли Цзэ все поправки одобрял и прибавил бы ещё столько же, если бы спросили его мнения, но Небесный Император не спрашивал ничьего мнения, полагаясь на собственное, и за это Ли Цзэ его тоже уважал. Удивительно, насколько зрелым правителем оказался вчерашний юнец.
— Хуанди! — продолжал причитать Первый Советник, тогда как Второй Советник предпочитал дожидаться в сторонке, пока Небесный Император перестанет рычать и вернётся к государственным делам. Такое тоже по десять раз на день происходило, пора бы уже привыкнуть. Он заметил, что палочка благовоний догорела, и поставил новую.
Небесный Император распорядился, чтобы в Небесном Дворце постоянно горели благовония, но выбирал их он всегда сам, и теперь вместо одуряющего цветочного смрада в Небесном Дворце горьковато пахло травами. Небесный Император был чувствителен к запахам, так что придворным небожителям пришлось тщательнее выбирать духи и кремы, которыми они умащали тела: вынудить Небесного Императора чихнуть считалось преступлением и грозило суровым наказанием, вплоть до изгнания из Небесного Двора. Небесному Императору этот закон показался забавным, поэтому он не стал его вычёркивать из Небесного Дао: нужно же было как-то приструнить придворных небожителей, которые старались перещеголять друг друга не только одеяниями, но и амбре?
Небесному Императору пришлось снова сесть прямо и исправлять помарку. Он ткнул пальцем в загогулину и выжег её духовной силой, на свитке осталась рыжеватая подпалина. Небесные эдикты были сплошь и рядом в таких отметинах. Советники приходили в ужас, но начисто переписывать эдикты Небесный Император наотрез отказывался: «Вот когда отмените обязательное ношение Тиары Небес, тогда и перепишу разом все эдикты хоть на три раза».
В общем, день грозил выдаться обычным и на редкость скучным, как и все дни до этого, но запомнился тем, что стал днём первого за долгое время Небесного Происшествия.