Двенадцать дней после (2/2)

— Прескотт? — вопросительно шепчет Лиз, рассеянно отступая в сторону и позволяя нам пройти внутрь.

— Привет, — за моей спиной здоровается Одетта, и я не знаю, что кошмарит Куппер больше: факт наличия бывшей в нашей квартире или то, как бывшая выглядит.

— Что с вами случилось?

Вместе с одеждой хочется скинуть кожу, впитавшую в себя липкий страх и грязь. Одетта неловко топчется, следуя по пятам за мной на кухню. Первое, что я сделал, когда мы расстались — продал нашу квартиру и купил новую. План состоял в том, чтобы как можно скорее забыть её, но он, как известно, провалился. Новая мебель и посуда не стали панацеей от её запаха. Не вещи хранили его, а я.

— Кот!

Я безразлично посмотрел на клубок вонючей шерсти.

— Не хочу сейчас ни о чём думать и говорить, — устало растерев лицо ладонями, прошептал я, предупреждая новый вопрос Лизбет. — Одетта…

Поразительно покладистая, как самая прилежная ученица, она вытянула руки по бокам и внимательно на меня вылупилась.

— Я покажу тебе гостевую спальню. Останешься там на ночь, а завтра мы всё обсудим.

Рядом с Лизбет, в дорогой шелковой ночнушке, она была похожа на дворовую шавку, только-только окончившую карьеру в уличных боях без правил. Грязная, с непонятного происхождения разорванной одеждой, без носков и босиком, она стояла на моей кухне, и я…

Я не мог поверить в это, приказывая сердцу так часто не биться, приказывая себе не обманываться тем образом, который, словно термит, поедал мой мозг и сердце последние несколько лет. Одетты Барна, той девушки, которую я знал, — больше нет. На меня сейчас смотрит чумазое чёрти что. Хотя, должен отдать должное, выглядит она трезвой.

— Лиз, — я подозвал её к себе, приобнимая за талию, чтобы немного успокоить. — Пожалуйста, дай Одетте что-нибудь из своих вещей на ночь. Хорошо?

— Конечно, — пробормотала она, ткнувшись носом в мою шею. Я не стал проверять, как Барна на это отреагирует на случай, если её реакция покажется мне поводом к действию.

— Спасибо, — чмокнув девушку в макушку, прошептал я.

Лизбет неуверенно подошла к Одетте, разглядывая её с ужасом и неприязнью, а затем, поборов свои чувства, поманила за собой рукой, двигаясь вглубь квартиры.

— Пойдём, подберём тебе что-нибудь.

Я остался один. На негнущихся ногах упал на диван, запачкав белую кожу. Несколько минут бесцельно таращился в окно, наблюдая, как медленно солнце всходит на горизонтом, лаская пики небоскрёбов.

Я подумал о том, что мог умереть сегодня, прижимая руку к груди. Там, под кожей и рёбрами, по-прежнему быстро билось живое сердце. Трепетало, металось в агонии, недовольно бубня: «Какого чёрта, Перес? Что только что произошло?».

Я услышал шум воды, откидывая голову и вглядываясь в тёмный коридор. Осознание того, что она там, совсем близко, снова и снова обрушивалось на меня, действуя как приклад тупого предмета по темечку.

Всё это было не для меня. Слишком опасно, слишком по-киношному драматично. Я ведь простой офисный клерк с кучей бабла на банковском счету и глупой привычкой по субботам играть в гольф.

Она другая. Всегда была другой, всегда отличалась от моего окружения: сперва от гарвардских карьеристов, впоследствии от коллег по работе. Вся её жизнь — сплошная трагедия и каламбур, и я правда был слепо уверен в том, что смогу вписаться, пусть и не очень органично. Мне хотелось быть частью жизни Одетты Барны, потому что её жизнь была историей, которую интересно слушать.

— Но всё это было слишком, — думал, вставая с дивана и, на ходу расстёгивая рубашку, направляясь в сторону гостевой ванной.

— У меня не получится, — уверял себя, открывая дверь ванной комнаты.

— Почему я всё ещё здесь, спустя столько лет? — спросил, открывая дверь душевой кабины.

Одетта замерла с мочалкой в руке, смущённо глядя на меня снизу вверх, но мне было наплевать. Я опустил взгляд, разглядывая её покрытое синяками и ссадинами тело… Грёбаная идиотка, что ты сделала с моей Одеттой?

— Скотт, — тихо промычала девушка, прикрывая грудь рукой. На первый взгляд могло показаться, что она закрывает соски, на самом же деле она пыталась скрыть от меня торчащие рёбра, обтянутые прозрачной кожей. Она прятала свою худобу, пятясь тощей задницей назад.

— Одетта, — сделал шаг к ней навстречу, скользя взглядом по блядским губам и скулам.

Волосы и брюки намокли. Взгляд Одетты упёрся в мою обнажённую грудь, по которой стекали капли воды, я же смотрел в её глаза, отчаянно сильно желая понять, существует ли она. Та девушка, которую я когда-то любил.

Я должен был узнать. Я, блять, должен был убедиться, что её больше нет, хватая Одетту за шею и грубо притягивая к себе. Ни секунды на то, чтобы осознать или вздохнуть, врезаясь в её рот зубами.

Она замычала, роняя мочалку и толкая меня в грудь, но я был сильнее. Сильнее, злее, влюблённее. Чёрт, она хоть немного любила меня?

— Скотт, я-я-я, — запыхтела мне в губы, продолжая пятиться. — Я больше ничего не чувствую, — её голос дрожал, и мне показалось, что она готова вот-вот разрыдаться. Что ж, в это мгновение мы были очень похожи.

Я чувствовал, что если отпущу её, то потеряю навсегда. Не потому, что она так решит, а потому, что так захочу я. Я был просто пиздец как близок к тому, чтобы захотеть навсегда избавиться от неё.

— Я не возбуждаюсь, я фригидная, — закричала Одетта, больно кусая меня за губу.

Я отпрянул, в полном недоумении прижимая пальцы к губам, понимая, что по подбородку течёт кровь. Она была потрясена не меньше, часто выдыхая. А потом мы одновременно посмотрели друг другу в глаза.

Не знаю, какой провод замкнул в её голове. Не знаю, потому что в моей замкнул тот же, когда её язык оказался у меня во рту, а дрожащие руки зацарапали шею. Она вжималась в меня и плакала, а я целовал её, до ёбаного мандража в ладонях жадно сжимая тонкую талию.

Я чувствовал её стыд. Чувствовал его своей кожей, губами, когда она неуверенно, словно впервые, зашевелила языком у меня во рту. В каждом её касании было столько отчаяния, что я должен был остановить себя, прекратить эту пытку, но не мог…

Эгоистичное дерьмо, вот как я ощущал себя, касаясь её между ног и целуя в шею. Она вскрикнула от неожиданности, когда я проник в неё пальцами и стал двигаться.

— Мне прекратить? — прошептал я, зная, что сделать это будет чертовски сложно. Я бы даже сказал, что невозможно. Я был одержим ей, и я впервые так ясно понимал причину, по которой ей так трудно бросить. Я не мог бросить её, пока она не могла бросить употреблять. Абсурд. Сцена. Занавес.

Она отклонила голову, заглядывая мне в глаза, и протестующе замотала головой. На секунду демоны прошлого в её глазах заставили меня поверить, что это ещё не конец, что где-то там, в глубине её сердца, есть место и для меня, для нас.

— Нет, продолжай…

Я опустил большой палец на самую чувствительную точку, продолжая двигаться внутри неё. Несколько секунд она растерянно смотрела мне в глаза, пока слабый стон не сорвался с её губ.

Одетта уставилась на меня, удивлённо хлопая длинными ресницами. Я чувствовал, как она оживает на моих руках, как маленькая частичка её прежней возвращается к ней, ко мне.

— Ещё, — сквозь шум воды почти беззвучно попросила она, но я бы услышал её просьбу, прошепчи она мне с другого конца города.

Каждая мышца в моем теле напрягалась от возбуждения. Не так, как это было с другими женщинами, не на уровне инстинктов. Почувствовал, как член болезненно упёрся в ширинку, почувствовал, как мысли в голове сбились в кучу и упали вниз. К её расставленным в стороны ногам. Это желание обладать ей, обладать нами было глубже. Под кожей. В моей крови.

Одетта громко застонала мне в рот, и я не смог сдержать улыбку, ощущая, как она сжимается вокруг моих пальцев, как всё внутри неё дрожит от удовольствия.

— Врёшь, Барна…

Она часто заморгала, двигая бёдрами. Ей хотелось этого. Она была такой, как прежде: голодной, страстной, ненасытной.

— Никакая ты нахрен не фригидная, — это было последнее, что я хотел ей сказать, прежде чем сорвать молнию брюк и опустить их вниз.

Слова, мысли, события — всё потеряло значение, когда я полностью вошёл в неё, прижимая к стенке душевой. Дал ей несколько секунд, чтобы привыкнуть, а затем, продолжая сминать в своих руках, перестал сдерживаться. Просто не мог, как безумный вколачиваясь в неё, и она отвечала взаимностью. Настоящей, неподдельной, с ноткой удивления, словно всё это было впервые.

Её глаза закатились, когда я резко развернул её к себе спиной. Прежде, чем я успел снова войти в неё, Одетта сделала всё сама, подрагивая от нетерпения.

Моя. Моя. Безумная, больная, взбалмошная. Вся, от криво стриженных кончиков волос до грязных пят. Всегда была моей, и всегда будет. Это не лечится. Я глубоко болен и очень скоро это погубит меня. Я ненавижу тебя, я люблю тебя, я не знаю, что мне с тобой делать.

Но мне, честно говоря, уже абсолютно на это насрать.