Пятьдесят семь дней до (2/2)
— Я, блять, весь в бомжатской крови. Какой-то убогий принялся отбивать её у нас, пришлось вспороть ему брюхо… да… Блять, откуда я знаю, Мартин сказал, что она.
Я перестала дышать, когда грубая ладонь обхватила мой подбородок и резко крутанула голову в сторону. Большой палец коснулся нижней губы, надавливая на зубы.
— Ты говорил, она красотка, — голос иронично цокнул языком, а потом небрежно отшвырнул меня. — Эта похожа на беспородную шавку. Да не кипятись ты так, сам всё увидишь.
Я тихо сглотнула, но тихой эта отчаянная попытка сделать вдох оказалась лишь в моей голове.
— Кажется, проснулась…
— Эй, Скотт, — я коснулась его холодной щеки, покрывшейся жёсткой щетиной. — Просыпайся, мы приехали.
Он не спал, не ел и почти не разговаривал последние двое суток с того дня, как новость о смерти его брата разбудила нас посреди ночи. Автомобильная катастрофа, не справился с управлением из-за сильного снега и вылетел на встречную.
Снег по-прежнему падал на землю. Я подула на замёрзшие ладони, растирая их между собой. Не помню, когда я сама в последний раз ела. Из зеркала в машине на меня смотрела странная незнакомка с угловатыми чертами лица и большими заплаканными глазами.
Уже вторые похороны в этом году. Если быть точнее, то скорее третьи, ведь наши отношения с Прескоттом доживали свой последний месяц. Может, уже и тогда не было никаких отношений, но в тот день мы, не сговариваясь, приняли решение притвориться, что всё хорошо. Поппи и его родителям незачем было лишний раз волноваться, поэтому, когда мы вышли из машины, его рука крепко сжимала мою ладонь.
Они хотели похоронить его дома, в Италии, на семейном кладбище, но авария была страшной. От тела Микки почти ничего не осталось, и транспортировка его останков была невозможна.
Собралось много людей. Большинство из них были родственниками или общими друзьями, поэтому, когда мы подошли к месту погребения, меня встретили с сочувственной улыбкой. Все, кроме его матери. Никогда не забуду её глаза в тот день.
Я чувствовала, как сильно Скотт пытался унять дрожь во всём теле. Старался быть сильным ради неё, Поппи и отца. От лица всей семьи принимал соболезнования, стоя в одном чёрном костюме посреди старого кладбища, заметаемого снежной бурей. Хотелось обнять его, прижать к себе и умолять его позволить помочь унять его боль, но я не могла. Мы стали слишком далеки друг от друга. Моя близость раздражала его, я знала это, потому что стоило мне случайно задеть его, как широкая челюсть крепко смыкалась.
— Прости, — прошептала я, чуть не упав на него. Наступила в самый глубокий сугроб и теперь тряслась как ободранная липка на ветру с по сраку мокрыми колготами, стараясь стучать зубами не громче, чем священник читает молитву.
Нагретый его телом пиджак упал на мои плечи. Я вдохнула родной аромат чёрного перца и хвои, шёпотом поблагодарив его. Он слабо кивнул головой и расправил плечи, больше не глядя на меня. По его щеке катилась одинокая слеза.
Я молчала, вытаращив глаза на мускулистые руки, покрытые чёрными чернилами. Второй двухметровый мужлан за последние сутки или двое, не знаю, сколько я валялась в отключке после того, как в меня вкололи какую-то дрянь. Одетта, детка, да ты просто счастливица! Сколько книга рекордов Гиннеса заплатит мне за рекордное попадание в неприятности?
— На, — новый знакомый, на вид лет тридцати пяти в чёрной футболке и с бритой головой бросил в меня сэндвич. Лакомство попало в глаз, но я не обиделась. Даже не дышала, тихо пережёвывая сухой хлеб с моцареллой и помидорами.
— А ты не из болтливых, да?
Ошибаешься. Ещё одно мое сомнительное достижение — умение пиздеть без остановки. Могу кого угодно заговорить до смерти, но вместо этого облизываю пальцы и продолжаю молчать. Ни слова не скажу, пока не пойму, кто и куда меня везёт. Кажется, после наркотического трипа я собиралась сменить имя, а потом с позором удрать из Штатов. План всё тот же?
— Я б на твоём месте не упускал возможности пообщаться. Как-никак, я последний человек, с которым ты можешь поговорить перед смертью, — он широко и очень недоброжелательно улыбнулся, сворачивая с трассы.
Я украдкой посмотрела в окно, замечая знакомые многоэтажки, натыканные друг на друга. Я в Сиэтле, но облегчения вслед за этим открытием не последовало. Что-то внутри меня логично рассудило: ты не в Сиэтле, Одетта, ты блять в полной заднице. Сухие факты указывали на то, что предположение верное: угроза убить меня, свинцовая от дешёвого героина голова, Кэл…
Господи. Я, блять, весь в бомжатской крови. Какой-то убогий принялся отбивать её у нас, пришлось вспороть ему брюхо.
— Кто ты? — осипшим голосом прошептала я, прижимая руку ко рту, чтобы не разрыдаться.
— Я думал уже и не спросишь, Одетта. Приятно познакомиться, Син.
Моё имя прозвучало как гром средь бела дня. Нет, я ни капли не преувеличиваю, потому что в следующую секунду за окном сверкнула молния, а с неба посыпались капли дождя.
— Кто ты такой, мать твою, и куда ты меня везёшь?
— Тише, тише, дорогая. Скоро сама всё увидишь.
В районе живота, там, где в зачатке пульсировала паника, жалобно заурчал желудок. Я старалась оставаться в сознании, но холодные волны страха уносили меня куда-то далеко за пределы здравого смысла. Я принялась дёргать дверную ручку, но та не поддавалась. Машина по-прежнему ехала на большой скорости, и в целом хорошо, что в тот момент мне не представилась возможность вывалиться на дорогу и серым веществом размазаться по асфальту.
Взбешённый моим некультурным поведением, одним движением руки мужик навёл на меня пистолет и приказал заткнуться: — Иначе я вынесу твой куриный мозг.
Такая альтернатива развития сюжета мне не понравилась и я пошла ва-банк. Не знаю, какого чёрта меня дёрнуло на панику и чем я думала в момент того, как отстегнула ремень и напрыгнула на Сина-хуина, зубами вгрызаясь в его шею. Он заорал от боли и отпустил руль, пытаясь отодрать меня от себя, но было уже поздно.
Лишь когда сильный толчок отбросил меня назад, я оторвалась от его шеи, вместо слюны проглатывая горячую, солёную кровь. Она была везде: в глазах, в волосах, внутри меня, размазана по салону, но машина по-прежнему ехала, виляя по дороге.
— Сука, я тебя убью, — прижимая руки к ране на шее, взревел Син, и я поверила ему. Нет, правда, он повторил это трижды, но я поняла с первого раза, и лучше бы он взялся на руль. Прежде, чем он успел взять управление машиной, нас снова встряхнуло и я полетела вперёд, головой выбивая лобовое стекло.
Секунда, ставшая целой бесконечностью. Момент невесомости, момент полёта. Шансы на выживание — ничтожно малы, пострадавшая — не заслужила такую лёгкую смерть.
Впервые в своей жизни я потратила время правильно: отпустила жестокого отца и слабую мать, отпустила обиженного на жизнь ребёнка, которым я всегда была, отпустила Прескотта Переса. Отпустила его в лучшую жизнь, ведь должен же был кто-то из нас стать счастливым…
А потом гравитация вернула меня с небес на землю и мордой вниз на капот машины, накрывая пластом битого стекла.
— Серьёзно? Это какая-то шутка? Вашу мать, когда я уже наконец сдохну?
Мне потребовалось примерно двадцать минут для того, чтобы свыкнуться с мыслью о том, что я всё ещё жива. Район, в котором мы оказались, был немноголюдным, поэтому лишь спустя полчаса с другого конца переулка раздался женский крик. Я встала, вытряхивая из волос стекло.
На ватных ногах я с трудом выбралась из машины, держа перед собой окровавленные ладони. На переднем сидении чёрного рэнджа сидел труп, пробитый веткой дерева в грудь.
Тело била нервная дрожь. Я оглянулась, смутно различая женский силуэт, бегущий нам навстречу. Снова темно. Дождь, смывающий кровь с лица. Холод, проникающий под тонкую футболку и забирающийся в самую душу.
— Девушка, с вами всё в порядке? Господи, — молодая, в домашнем халате и тапочках с бигудями в русых волосах. — Я… я сейчас вызову 911.
Нет. Нет, нет, нет.
Я в последний раз взглянула на Сина, глубоко вдохнула, твёрдо решив, что его смерть лежит на мне, а потом… просто побежала вперёд. В боку болело, в ушах звенело. Я тяжело дышала, сожалея о каждой выкуренной сигарете.
Не добежав до оживлённого перекрёстка, я свернула в тёмную подворотню, чтобы немного отдышаться. Хотелось пить. Лицо болело и кровоточило, а под ногами пищали крысы. Я сгорбилась пополам, упершись руками в колени. Нужен был план. Я просто хотела выжить.
Когда за спиной запиликала дверь открывающегося подъезда, я была слишком погружена в свои бьющиеся в истерике мысли, чтобы обратить на это должное внимание. Слабый свет вырывался из подъезда, освещая дорогу, испещрённую глубокими лужами.
А потом я увидела силуэт.
Шарканье, хлюпанье. Я задержала дыхание, ощущая, как кто-то становится ближе. Непозволительно близко. В ноздри ударил табачный дым и терпкий мужской парфюм любого уважающего себя офисного клерка, но что-то мне подсказывало, что офисные планктоны обитают в более благополучных районах.
Я по-прежнему стояла спиной, медленно поворачивая голову. Шаги стали ближе, и тогда я моргнула. Всего на секундочку прикрыла глаза, пропустив, как незнакомец стал позади меня и нагнулся к самому уху. Его губы коснулись моей щеки, мятное дыхание полоснуло кожу, и он усмехнулся:
— Вот мы и познакомились, Одетта. Или мне называть тебя Кэс?