Десять дней после (1/2)

Без всякой на то веской причины мне пришлось оторвать взгляд от монитора и перевести его на двери, в которых, что-то выкрикивая в адрес моей новой секретарши, стояла Поппи. Прежде, чем завалиться ко мне в офис, она трижды позвонила, и я трижды попросил её отстать от меня, но, кажется, мыслительные процессы в голове моей сестры шли в разрез с общепринятыми нормами. В переводе с поппинского: «У меня много работы, увидимся вечером», это звучало скорее как приглашение выпить чаю. Или, в случае с Поппи, виски.

В последний раз я видел её в Милане на дне рождения у нашего близкого друга, и этого срока было недостаточно для того, чтобы я успел восстановить своё, после общения с ней, психическое здоровье.

— Откуда ты вылезла? — спросил я, имея в виду её конопатый, покрасневший на кончике нос. В такое время года на европейских курортах сгореть было буквально невозможно, хотя меня не беспочвенно посещали сомнения о том, что слово «нельзя» и «нет» для Поппи были таким же пустым звуком, как мои просьбы перестать трясти мокрой башкой.

— И тебе доброе утро, мой старый хмурый брат, — хихикает она, падая в кресло напротив моего рабочего стола. — Я тоже скучала, — вульгарно лопает жвачку и широко улыбается, протягивая руки к уже развернутому, но ещё не тронутому обеду.

Я посмотрел на неё, выгнул одну бровь и снова уткнулся в ноутбук. — Ты хотела сказать «старший»?

— Не-а, — гадко рассмеялась она, продолжая стряхивать всю воду с волос мне на лицо. Эти вьющиеся штуковины у неё на голове были от папы, а вот аппетит как минимум двух здоровых мужиков, как ни странно, от нашей мамы. Я с грустью посмотрел на то, как она запихала томленую утку в рот и облизала губы, испачканные брусничным соусом.

— Тогда ты будешь рада узнать, что через пять лет станешь официально старой, — кидаю ей в ответ, ухмыляясь.

— Дело не в цифре, Прескотт, — она пережевывает моё имя так, словно оно — кусок старой жвачки, приклеившийся к подошве ботинок. — Хотя, эти редкие три волосинки на бороде тебе очень к лицу.

Я не удержался, заглянув в выключенный экран телефона, и, пока я убеждал себя в том, что это никакие ни три волосинки, Поппи уже пристроила мой ноут к себе на колени, пролистывая вкладки браузера.

— Поппи, — сквозь зубы выдыхаю я. — Отдай.

— А ты забери, — ухмыльнулась сестра, даже не шелохнувшись в ответ на то, как я резко встал.

— Нам не по десять лет, — ворчу я, немного нервно поправляя воротник белой рубашки. Не всё, что находилось в моём компьютере, хотело быть увиденным ею.

— Порнушку что ли прячешь?

Краем глаза я следил за тем, как она проверяет почту, наливая себе холодную воду из кулера. На Сиэтл снова обрушилась непроглядная пелена дождя, и душный понедельник превратился в мокрый. Мои брюки всё ещё были влажными в не самых подходящих местах.

— Если в течение десяти минут ты не ответишь на двадцать гневных писем от нашей бабушки, могу я забрать твою машину? — Поппи закинула ноги на стол, испачкав стопку бумаг своими грязными кедами.

— Не лазь на мою почту, — я потянулся, чтобы вырвать из её рук ноутбук, но она ловко проскользнула под моим локтем и, оттолкнувшись ногами, на стуле с колёсиками откатилась в другой угол кабинета.

— Это не твоя, а рабочая, — высунув язык, ответила Поппи. — А я, между прочим, тоже акционер этой компании.

— Твою мать.

— Что, Скотти? Наложил в штаны?

Во-первых, забудьте, как она меня только что назвала.

— Ты что, забыл? — Поппи откровенно надо мной издевалась. Её зелёные глаза противно блестели от едва сдерживаемого желания расхохотаться.

— Забыл что? — нервно выкрикнул я, разводя руки.

— Сегодня её день рождения, придурок, — полностью удовлетворённая моей реакцией, отвечает сестра, ставя ноутбук обратно на мой рабочий стол.

Иногда мне казалось, что она жила только ради того, чтобы раз в месяц появляться в моей жизни, вкидывать что-то вроде: «Скотт, я выхожу замуж», а в следующем месяце: «Скотт, помоги, он обчистил мой кошелёк и бросил меня одну в Лас-Вегасе».

Поппи была ходячей незатыкающейся катастрофой. Иногда она оседала где-то подольше, чем на несколько недель, и каждый раз причиной такого события было решение выйти замуж. Если бы Поппи выходила замуж каждый раз, когда оповещала меня об этом, ей бы пришлось менять паспорт не реже трёх раз в год от количества штампов о регистрации брака, вскоре — о его расторжении.

— Как самая лучшая и любимая в мире сестра, я решила лично убедиться в том, что ты забыл, — уже у дверей бросила Поппи, не справляясь с поломанным старым зонтом. Пришла, осадила меня, посмеялась, потопталась, пора и честь знать. — Лиз тоже приглашена.

— Лиз занята, — на ходу придумал я, одной рукой строча полную ужаса и метафор смс-ку помощнице с просьбой до вечера купить бабушке подарок.

Поппи фыркнула, встряхивая зонтик. — Чем? Фотографированием своей силиконовой задницы в инстаграм?

— Она натуральная, — безразлично подметил я.

— Фу, — Поппи брезгливо поёжилась. — Не напоминай мне об этом.

— О чём? — я нахмурился, когда Бэт, моя помощница, в качестве «отличного подарка» преподнесла два скидочных купона на поход в магазин восковых свечей, обосновав это тем, что «все любят свечи». Не без причины я усомнился в таком утверждении, прокручивая в голове варианты возможных реакций Катарины Коллинз, женщины, владеющей половиной салонов красоты в Америке, на кусок дерьма из воска.

Бабушка, отрицающая родство со мной, считая, что почти тридцатилетний внук старит её, любила дорогое шампанское, молодых официантов и долгие прогулки на яхте под звёздным небом. Некоторые официанты были достаточно юными для того, чтобы обращаться ко мне на «вы» и шепотом.

— О том, что ты трахаешь эту безмозглую куклу.

Прежде, чем я успел заявить о правах Лиз на гарвардский диплом, Поппи выскользнула за дверь, при этом не забыв напомнить мне о последствиях неявки на семейный ужин. Я подождал ещё несколько секунд, прежде чем с облегчением выдохнуть и открыть одну, затерявшуюся среди сотни прочих, вкладок браузера.

«Подозреваемая в деле об убийстве главы «чёрных демонов», преступной группировки, занимающейся не только торговлей наркотиками, но и людьми, после халатности со стороны сотрудников полиции округа Кинг, скрылась в неизвестном направлении».

Я подпёр подбородок рукой и пролистал ниже, впитывая в себя прочитанные уже сотню раз строки.

«Эрнен Корсез был найден убитым вечером шестнадцатого апреля. Причина смерти — десять колотых ножевых ранений в грудь. Тело главы чёрных демонов было найдено недалеко от его основного места жительства. Следов борьбы в доме обнаружено не было».

Я приблизил фотографию жирного урода и вспомнил Одетту. Она была маленькой, худой. Я мог поднять её вверх одной рукой и без особых усилий. Я мог сломать ей шею указательным пальцем, и, кажется, это было действительно то, чего я очень сильно хотел в последние три дня.

Достал из верхнего ящика стола пачку сигарет и закурил, исподлобья поглядывая на систему пожарной тревоги. Я зарекался открутить эту дрянь уже вторую неделю подряд после того, как два дня назад не по своей воле помылся прямо за рабочим столом.

«Трое суток полиция искала хоть какие-то зацепки. Главная улика, предположительно, нож, исчезла вместе со всеми записями с камер видеонаблюдения».

Я приблизил фотографию с другого ракурса, рассматривая фонарный столб, к которому была прикручена камера. Мне бы потребовались усилия для того, чтобы подтянуться до неё и забрать плёнку. Лицо и прочие конечности Одетты, вызывающие во мне разного рода неправильные реакции, согласно задёргались в моей голове.

«Прорывом в деле стало обращение в полицию некой Моники Мезински. Неравнодушная женщина принесла в участок оставленный подозреваемой мусорный пакет, в котором обнаружилась футболка, след крови на которой, как показала экспертиза, принадлежали Эрнену Корсезу».

Я сжал кулак у рта, прикусив нижнюю губу.

«Полиция уже занимается поисками девушки, а также другими членами чёрных демонов. Все они — потенциальные подозреваемые не только в деле об убийстве Корсеза, но и в ряде других…»

Дальше в ряд шли фотографии неизвестных мне мужчин. Все они выглядели одинаково. Средний возраст — тридцать пять лет. Некоторые с фотографий были ещё совсем мальчишками, другие — взрослыми мужчинами латинского происхождения.

Несколько раз в статье фигурировал термин «мафия», и это заставило меня усмехнуться. Ничто из того, что я успел узнать о чёрных демонах, не характеризовало их с той стороны, с которой я знал «этот» мир. То, что смотрело на меня с экрана ноутбука, было ничем иным, как грязным сбродом ублюдков.

Взгляд сам зацепился за его профиль, и я приблизил очередную фотографию. Он выбивался на общем фоне, и дело было не только в европейских чертах его лица: чёрные волосы, солнцезащитные очки, зажатая в зубах сигарета и телефон, прижатый плечом к уху. Его голова была повёрнута в сторону скрытой камеры так, словно он знал, что она там, но в то же время смотрел куда-то вдаль, и только вздёрнутый вверх уголок тонких губ выдавал в его выражении хоть какое-то волнение.

«Эмир Корсезе — сын Эрнена Корсезе. Трижды обвинённый в торговле людьми и трижды чудом ушедший от ответственности за неимением веских доказательств…»

Рядом с ним фотография Одетты, снятой в прачечной с тазом с бельём, а ещё чуть ниже — я, за шиворот затаскивающий Барну в мою машину возле полицейского участка. Я подумал о том, что мне следует напомнить моему адвокату, за что я плачу ему тысячу баксов в час и, захлопнув ноутбук, откинул голову на кресле и закрыл глаза.

В голове царил полнейших хаос, и имя ему было «кис-кис». От того, как давно я не называл её так даже в своих мыслях, у меня ёкнуло сердце.

В день, когда я увидел её в том мотеле, голую, обдолбанную, с каким-то мужиком в постели, она перестала быть для меня моей кис-кис, перестала быть девушкой, которую я любил, желал. Я испытал то самое отвращение, откинувшее меня далеко на юг Европы, и я искренне верил в то, что оно поможет мне справиться со всеми этими чувствами. Неправильными чувствами к ней.

Привычка, зависимость — я искал этому название многие месяцы, годы. Я оправдывал себя, отрицал очевидное, обзывая мои чувства чем угодно, только не любовью.

Я правда не был уверен в том, что всё ещё любил её, пока не увидел в том чёртовом кабинете. Три года изменили нас обоих почти до неузнаваемости. Я пережил потерю брата, я пережил потерю её. Моя прежде свободная жизнь превратилась в нескончаемую череду обязательств, к которым я не был готов, и что-то внутри меня зачерствело.

Пока я не увидел её снова. Другую, но всё с теми же глазами, один взмах ресниц которых смог напомнить мне о том, что я живой. Я правда не понимал, как эта грёбаная зависимость от неё работает.

У меня было много женщин после неё, и большинство из них были достойными того, чтобы я полюбил их, но я не мог. Я изменился, и причин тому было слишком много, но Одетта…

В её глазах я увидел себя прежнего, словно все эти долгие годы она хранила частичку меня для меня. Я думал, что просто смогу забрать её, но не вышло. Я остался, застрял, по уши вляпался в дерьмо и вот, к чему всё это привело.

Сижу и как ебаный идиот ищу способы ей помочь, оправдать её, а в глубине души понимаю, что ненавижу её так же сильно, как всё ещё люблю.

Рабочие вопросы отвлекли меня от того, чтобы до дыр затереть тачпад, изучая опубликованные детали преступления. К вечеру дождь превратился в смог, оседая на уровне десятого этажа. Из моего окна в офисе ничего не было видно, но я продолжал смотреть вниз, разбалтывая в стакане виски.

— Мистер Перес? — Бэт протиснулась в дверной проём.

Я не смотрел на неё, но ощущал, как она смотрит на меня. Это не удивляло, не волновало меня. Девушка прокашлялась, и я услышал цокот каблуков за моей спиной. Лениво обернулся, глядя на неё сверху вниз. Она робко потупила взгляд в пол, в руках сжимая маленький подарочный пакет.

— Что купила? — отхлебнул виски и подошёл к столу, оставляя бокал.

— Я погуглила, — она остаётся на месте, но я слышу, как дрожит её голос. — И узнала, что Ваша бабушка очень любит изумруды.

Я улыбнулся уголком губ, бесцельно блуждая взглядом по разбросанным по столу вещам. В глаза бросилась маленькая красная визитка с дешевой претензией на респектабельность. Кинсли Бюро — арт-директор художественного музея Генри. После разговора с подругой Одетты и того, как удалось отделаться от копов, я сутки проездил по городу в её поисках и ни разу не подумал о том, чтобы навестить её дядю.

Идиот.

— И я позвонила вашему ювелиру, он подобрал для миссис Коллинз прекрасную изумрудную брошь.

Я оборачиваюсь, и она без лишних слов тут же оказывается рядом, немного ближе, чем то предполагает рабочий этикет. На ямочке над пухлой верхней губой выступает капля пота, и девушка слизывает её, продолжая смотреть в пол.

Я коснулся большим пальцем её подбородка, безразлично наблюдая за тем, как она тяжело сглатывает, как вздымаются её груди, обтянутые тонкой рубашкой. Мы уже спали и не один раз, и она правда была неплоха, а я…

Я изменился.

— Раздевайся, — хрипло шепчу, отходя в сторону.

Тонкие пальцы стали быстро расстёгивать пуговицы рубашки. Она поднимает взгляд и наигранно неуверенно тянется к бретельке от лифчика, или мне так кажется. Не знаю, в последнее время мне практически удалось убедить себя в том, что всё вокруг меня — ненастоящее.

Муляж.

И трахал я тоже муляжи, и поэтому не испытывал никакого чувства стыда или вины.