Пять дней после (2/2)

Я нажал на кнопку и тяжело выдохнул: — Прескотт Перес, слушаю.

— Che diamine?<span class="footnote" id="fn_31533217_0"></span> Объясни, какого чёрта, парень!

— И тебе доброго дня, — закатил глаза я, оторвавшись от изучения потенциального орудия убийства индейки.

— Доброго? Доброго дня? Так ты называешь мой день? Ни черта он не добрый, парень. Мне с утра оборвали…

— Этот вопрос уже решается.

— Уже решается? Вопрос поставок должен был быть решён ещё в день твоего возвращения в Сиэтл. Что за сраная благотворительная выставка? Что за детские игры?

— Это ошибка делопроизводства. — Какого чёрта моя мать не могла лечь под кого-то вроде Безоса? Обязательно нужно было оседлать этого необузданного итальянского жеребца?

— Это мой бизнес, мои деньги, — взревел отец, глухо стукнув кулаком по столу. — Это твоя ошибка!

Как представитель макаронников лишь наполовину, дитя капитализма и отщепенец крепкого института семьи, первым делом уволивший со всех важных должностей зажравшихся дальних родственников, я устало потёр переносицу: — Ты закончил?

— Что?..

— Отлично.

Сбросил, с облегчение вздохнул и взял в руки разрывающийся от звонков мобильник, на секунду в недоумении замерев, вглядываясь в цифры наизусть заученного мной телефонного номера.

— Одетта?

На другом конце провода творился бедлам. — Я… тю… Сссс.

— Алло? Одетта, я тебя не слышу.

— Скотт, я в тюр… пожа… приедь.

***</p> Не то, чтобы вонь в обезьяннике была так уж мне чужда, но я не смог удержаться, прижимая напарфюмеренное запястье к кончику носа в надежде перебить витающий в тесном помещении смрад.

— Мистер Перес, прошу, пройдёмте за мной, — в пояс кланяясь, немного боязливо позвал меня щуплый на вид полицейский.

Я не стал задерживаться, огибая лужу мочи у себя на пути. Несколько представительниц древней профессии, которых ещё не оформили, заискивающе потянули ко мне грязные руки, но этот урок был усвоен давно: скупой платит дважды. Если женщина берёт за ночь жалкие гроши, будь уверен, её страховой полис не покрывает регулярные визиты к гинекологу.

— Пришли.

Но это я понял прежде, чем мой провожатый поднёс магнитный ключ к дверям. Треск, хруст, грохот, крик, каламбур отборного мата, которого я прежде не слышал. Одетта.

Я зашёл в комнату ровно в тот момент, когда побелевший, вспотевший от ужаса напарник стоящего за моей спиной полицейского, наконец совладал с наручниками и заставил Одетту Барна вернуться за «стол переговоров».

Она не сразу меня заметила: бешеная, с налитыми кровью глазами, она мотала лохматой головой из стороны в сторону, что-то громко выкрикивая на незнакомом мне языке.

— Megöllek kis fasz barom!<span class="footnote" id="fn_31533217_1"></span> — всем телом подалась вперёд, вместе со стулом упав на деревянный стол перед собой.

— Твою мать, Фред. Где тебя черти носили? Она ненормальная, чуть ухо мне не откусила!

Приступ ярости резко сменился надрывным, хриплым смехом. Ошалелым взглядом Одетта скользнула по-моему в ужасе вытянутому лицу, сверкнув белозубым оскалом:

— Скотт! Любимый!

Ворот дорогого костюма стиснул горло, отбирая последние крупицы свежего воздуха, что я успел захватить ещё до того, как переступил порог полицейского участка. Я смотрел в её обезумевшее то ли от дозы, то ли от ломки, лицо, и мысль о том, что она убила человека, больше не казалась мне такой неправдоподобной, но было ещё кое-что, помимо этого осознания…

Вина.

Квартира превратилась в настоящее минное поле. Я то и дело натыкался на бесполезное дорогущее барахло своей сестры, приближаясь к её комнате: джет должен был вылететь ещё два часа тому назад, но Поппи так и не пришла. Пришлось сворачиваться, ехать к ней домой, ведь на телефонные звонки она так же не отвечала, а дверь в её квартиру была открыта нараспашку.

Она лежала на кровати, свернувшись в комочек. Вокруг валялись груды тряпья, наполовину собранные чемоданы. Поппи бесцельно смотрела в панорамное окно, тяжело выдыхая в такт крупным каплям дождя, барабанившим по стеклу, и, кажется, совсем потеряла счёт времени.

— Поппи, твою мать! — я пожалел о том, что разулся в коридоре, с размаху наступив на разбитый мобильник, валяющийся на полу.

Сестра молчала.

— Поппи?

Я подошёл к кровати, нависнув над ней.

— Не могу, Скотт, — тихо прошептала она, краем пижамы утерев сопли, тянущиеся от маленького носика к наволочке на подушке. — Мы нужны ей. Мне не можем уехать.

Волна ярости захлестнула меня с головой вместе с тем, как мы встретились с ней взглядами. Я так и не оправился после того, как мы застали Одетту в том наркопритоне, но на этот раз дело было совершенно не в моём затронутом мужском эго, не в её измене и наркотиках. Последней каплей стал момент, когда она ударила Поппи.

— Собирай свои вещи, Поппи. Мы улетим из Сиэтла сегодня вечером и начнём всё заново.

Но сколько бы раз я ни пытался начать с начала — не мог. Не мог простить Одетту Барна за то, что она делала с нами, со мной, не мог простить себя за то, что сдался. Это был замкнутый, нескончаемый круговорот «не мог», который спустя три года привёл меня обратно, притянул, словно магнит.

Бессонные ночи, головные боли, счастливые и не очень воспоминания — все они в конечном итоге привели меня в это мгновение, к этому осознанию: я здесь, потому что не могу… не могу не убить её. Здесь. Сейчас. На этом самом месте.

Одетта снова задёргалась, закричав что-то на венгерском, но я заставил себя отключиться. Запихал чувство вины и жалости глубоко к себе в зад, скинул пиджак, закатал рукава рубашки и обернулся к одному из полицейских, карман которого приятно грела стопка стодолларовых купюр.

— Я её забираю.

— Завтра здесь будет начальство, — он замялся — Нужно будет вернуть её к вечеру.

— Верну, — пообещал я, понимая, что так просто это дело не решиться. — Отстегни её.

— Уверены? — пугливо покосился полицейский, которому только что чуть не откусили все причинные места. — Она под чем-то.

— Уверен, — спокойной ответил я.

— На раз, два, три, — нервно проблеял Фред, дрожащей рукой под кровожадный взгляд Одетты засунув ключ в замок от наручников. Механизм щёлкнул, и он тут же отпрянул, телом вжавшись в угол.

Как ни в чём не бывало, Одетта потянула закостеневшие мышцы, лениво окинула нас всех взглядом и вопросительно изогнула одну бровь:

— Могу идти?

Фред замотал головой, я лишь устало улыбнулся, наблюдая за тем, как она движется мне навстречу. Девушка задержалась напротив меня всего на секунду, подозрительно странно сощурив глаза. Оценивающе пробежалась по моим рукам, одежде, зализанным наверх волосам, напоследок обернувшись:

— Бу!

Я не сдержал сдавленный смешок, когда коп взвинчено подпрыгнул на месте, а затем протянул девушке свой пиджак и позволил пройти вперёд, не проронив ни слова.

На улице снова шёл дождь. Рубашка прилипла к телу, пока мы добирались до машины. Лишь когда мы сели внутрь тёплого салона, я заговорил с ней, подкручивая тёплый воздух в кондиционере:

— Не сработало.

Она удивлённо на меня уставилась, кутаясь в пиджак.

— Сработало бы, просто не хватило времени.

Я ответил ей таким же саркастичным выражением лица:

— Но ты позвонила мне.

— Я решила перестраховаться, но этот обсёрыш уже был готов отпустить меня, лишь бы я успокоилась.

Безумие и гениальность в этой женщине находились в идеальном равновесии. Я завёл машину, выезжая со стоянки. На этот раз девушка не стала спрашивать, куда я везу её, скрутившись на переднем сидении. Я несколько раз поймал себя на том, что разглядываю её, каждый раз останавливая себя от того, чтобы заглянуть ей в глаза. Нельзя — там моя погибель.

— Спасибо, — вдруг прошептала она, потупив взгляд на свои скрещенные на коленях руки. — Спасибо, что приехал.

Я продолжал смотреть на дорогу, стискивая челюсть, а затем спросил:

— Ты убила его?

Она уткнулась лицом в распахнутые ладони и искренне прошептала:

— Я не знаю, Скотт.