Пять дней после (1/2)
Куда бы я не пошёл, где бы не обосновался — моя личная жизнь всегда была достоянием общественности, лакомым кусочком для жёлтой прессы. Я покупал рестораны, чтобы поужинать в тишине, покупал женщин, чтобы много не болтали, бегал по утрам и жертвовал в фонды, чтобы поскорее обелить своё запятнанное бурной молодостью прошлое, поголовно жал руку всем членам королевской британской семьи, чтобы никто в этом грёбаном мире не смел забывать моё имя.
Прескотт Перес — наследный принц крупнейшей компании акционера всеми известного «Ferrari».
— Мась. — Одна из красивейших женщин во всем мире встала на колени, аккуратно-сделанным за мои бабки носиком уткнувшись мне в колено. — О чём думаешь?
Ей всегда было очень важно знать, о чём я думал. В последние годы рынок утопал в количестве предложенного товара. Красивых, ухоженных, местами даже образованных женщин, наравне с лекциями Гарварда прилично освоивших лучшие техники отсоса, было слишком много. Представляете? Современные мужчины с набитыми пачками денег карманами могли позволить себе кончать на лицо некогда подающим надежды студенткам Гарварда.
— Ладно, бука. Я знаю, как тебя разговорить.
Конечно, она знает: знает, как потратить за день совокупный годовой доход всех жителей Альбукерке, знает, кто в Альбукерке поставляет мой любимый сорт кокаина, знает, что с утра я всегда злюсь, если ещё не трахнул её рот.
Куппер тянет прохладные наманикюренные пальчики к резинке на боксерах. Пухлые ботексные губы расплываются в довольной, широкой улыбке, обнажая белоснежные зубки. Вот он, её главный трофей — мой член.
Механически, без лишних прелюдий сжимаю белокурые волосы на затылке, толкая в преданно распахнутый рот уже стоячий хер.
Куппер стонет, давится, театрально извивается у меня в ногах. Она определённо из тех девушек, которые знают, что нравится большинству мужчин. Знает, что красива, и умеет этим пользоваться. Знает, что я богат, и этим она тоже научилась пользоваться.
— И всё? — обиженно надулась девушка, пальчиком вытирая уголки губ.
— Алло? — наспех застегнул брюки, выходя в другую комнату. — Что? Что значит окровавленный нож в куче грязных вещей на заднем сидении?
***</p> Старый минивэн Одетты был похож на ржавую консервную банку. Будь моя воля, этот нежизнеспособный кусок дерьма ещё три года назад стал бы неплохим раритетным украшением свалки в пригороде Сиэтла, но всё, что касалось Одетты Барна — никогда не было моей волей.
— Я в это не сяду.
Оддета довольно лыбится, поглаживая рукой руль: знает, что всё равно сяду, а ещё знает, что за нами от самого дома тянется дотошное стадо злобных гиен. Уже к завтрашнему утру заголовки всех газетёнок будут пестреть моими фотками в ржавом минивэне и заголовками: «Младший сын Андреа Переса предпочитает машинам отца классику американского машиностроения?».
Но это ли не главная причина, по которой я влюблён в неё, словно безумный?
— Давай, Перес. Я в тебя верю, только не обблюйся от переизбытка новых чувств. На такой ласточке ты ещё не летел.
Я, как всегда, был решителен.
— У тебя права есть? — несколько раз дёрнул ремешок безопасности, пытаясь пристегнуться — не пристегнулся.
— А вот об этом, мой юный друг, — довольно угиенивается, заводя старую рухлядь. — Обычно спрашивают до того, как садятся в машину.
— Это значит нет?
— Это значит, — вздёрнула указательный палец к потолку. — Что моя мать проехала на этой малышке от Окланда до Сиэтла со мной на переднем сидении, совершенно не умея водить, а я, как ты знаешь, люблю чтить семейные традиции.
Гаражи — вот настоящий кладезь современного автопрома. Каждый день тысячи и тысячи людей доплачивают ушлым дилерам сотни баксов за починку гарантийных авто, лишь потому, что до сих пор не усвоили один простой урок: Билли Крауч — лучший в своём деле.
Сиэтл всегда поражал меня своей переменчивостью. Никогда точно не знаешь, когда стена дождя, а следом за ней палящее солнце застанут тебя врасплох, но, признаться, эта неопределенность всегда меня подкупала. Не только по части погоды, по правде говоря.
— Что за господин пожаловал? Перес младший собственной персоны! — широко улыбнулся Билли, порхая над старой грудой металла.
С самого утра настроение было ни к чёрту. У меня были на то причины, но я не мог не улыбнуться старику в ответ, протягивая ему руку.
— А ручки как у белоснежки, — шершавая ладонь старого механика встретилась с трагедией всей моей жизни: бренд, публичность, громкое имя, вспышки фотокамер на каждом шагу. Часы, проведённые с отцом в семейном гараже с момента моего первого появления на публике, канули в лету, и теперь мои руки стали похожи на холёные, вылизанные задницы голливудских селеб, ведь по уставу от меня требовалось ежемесячное посещение салонов, мать вашу, красоты.
— Работа кипит?
— А как иначе. Откуда у тебя вообще подобное? — Билли многозначительно кивнул в сторону старого минивэна, а затем ушло ухмыльнулся, намекая на груду металла с логотипом «Ferrari», на которой я приехал.
— Старая знакомая. Есть шансы?
— Обижаешь, парень. Всё, что попадает в мои руки, обретает второй шанс, только вот… — Старик сморщился, опустив взгляд. — Не хочу я себе проблем.
— Нож?
Билли заозирался. — Пойдём, покажу.
Мы встречались 1097 дней, 26280 часов, 1576888 минут, и не было ни одной секунды, которую Одетта Барна отвела бы на то, чтобы перестать меня поражать. Эта тысяча дней стала для меня целой жизнью, местами суровой, местами прекрасной школой жизни, и, честно говоря, когда Билли позвонил мне сегодня утром с не самыми приятными новостями, я не был удивлён. Одетта Барна подготовила меня ко всему, даже к ядерному взрыву, даже к окровавленному кухонному ножу на заднем сидении её ржавой рухляди.
— Может, курицу разделывали? — неуверенно спросил Билли, косо поглядывая на сомнительного рода предмет в белой тряпочке, лежащий на столе.
— Может, — я повёл плечами. — Не знаю, но думаю, лучше мне будет забрать его к себе.
Билли развёл руками, мол только рад будет: — Так чья она? Машинка эта?
— Не помнишь?
Старик снова взглянул на минивэн. Хмурая складка между его бровей резко разгладилась, и он, ошеломлённый, резко ахнул: — Господи помилуй.
В те времена я ещё не был единственным наследником своего отца. Зона моей ответственности сводилась к минимуму: не попадаться на глаза папарации в нетрезвом виде, с чем я плохо справлялся, и переманить Билли Крауча в наш автосервис, с чем я тоже, по правде говоря, уже какой месяц подряд не мог справиться.
— Скучно, — захныкала Одетта, болтая свисающими со стола босыми ногами.
Мы ждали Билли уже второй час. Я сам менял резину на колёсах её минивэна, пока она без остановки трещала о том, как накануне вечером в компании моей «тук-тук, войдите» сестры до беспамятства надралась с баре. В конце концов, занимательный рассказ прямиком из занимательной жизни Одетты Барна подошёл к концу, и она спрыгнула со стола, худощавыми руками обвив меня со спины, в десятый раз повторив:
— Скучно.
— Обещал, что через двадцать минут придёт, — я вытер грязные руки о полотенце, разворачиваясь навстречу её хитро сверкающим глазам.
— Двадцать минут? — Она тут же оказалась верхом на мне, игриво дёрнув ворот испачканного в масле и пыли поло цвета хаки.
— Двадцать минут, кис-кис, — я щёлкнул её по носу.
— Двадцать минут, — ухмыльнулась она, вдруг слишком крепко прижавшись ко мне бёдрами.
Все причинные места тут же отозвались волной вожделения в ответ на несколько незамысловатых покачиваний упругой задницы в короткой юбке. Я не причислял себя к тем мужчинам, которые считали, что имеют права на то, чтобы указывать, что следует носить их женщине, но юбки Одетты составляли отдельную категорию причин особо опасных преступлений. Один невинный наклон в сторону…
— Отвали, кис-кис, пока не нарвалась, — я крепко сжал её бёдра грязными руками, убедившись в том, что дверь за её спиной крепко закрыта.
— А то что? — она хитро улыбнулась, кончиком указательного пальца поддев края моей футболки. — Накажешь меня? — снова задвигалась у меня на руках, вжимаясь мокрыми трусиками в открытое колено.
— Ещё одно движение, Барна, — зарычал в распахнутый девичий рот. — И тебе придётся молиться.
— Я атеистка, — высунув кончик языка мне навстречу, прошептала она.
— Мне нравится твоя вера в бессмысленное существование, кис-кис.
Из всех разновидностей наркотиков — эта безбашенная венгерка была моим самым страшным. Я был зависим от всего, что касалось её: запах, живость и блеск её глаз. Я тонул в ней, и самое ужасное — не хотел выбираться, потому что свобода от её непредсказуемости сулила только смерть: расстрел на месте пулями её равнодушия.
Одетта была худой, как щепка. До того, как она открывала свой влажный, сулящий мне все радости и горести бытия рот, можно было ошибочно осудить её дурной нрав: «Какая миленькая». Нет, мать вашу, никакая она нахрен не миленькая.
Девушка быстро расправилась с пряжкой ремня и томно вздохнула, в моих руках изящно выгибая спину. Тонкие пальчики жалобно сжали ткань моей футболки, которую она так и не успела снять: один резкий толчок внутрь влажной, тугой плоти опередил все её планы на меня, и это была моя лучшая награда, мой триумф. Стоило моему члену оказаться внутри её тела, как Одетта Барна теряла над собой контроль, складывала полномочия и сладко стонала, позволяя мне делать с ней всё, что моей дьявольской душе было угодно.
Всё.
Я зарылся лицом в копну каштановых мягких волос, ритмично вбивая в себя дрожащее от удовольствия тело, жадно вбирая в себя её влагу, её стоны, её обманчиво невинный взгляд, который резал меня без ножа. Одетта откинула голову назад, открывая моим губам тонкую шею. Мои руки в это время сжимали её налитую, упругую грудь.
— Да-а-а, — до крови царапая мои предплечья, простонала она, прижимаясь крепче. Я чувствовал, как всё внутри её тела напряжённо дрожит. Ещё несколько ритмичных толчков и…
— Господи помилуй!
Бумажный пакет с продуктами выпал из рук старика, замершего у входа в гараж.
Я всегда смеялся над офисными клерками, пока стеклянная коробка не стала моим вторым домом. Да, окна в пол, да, сто квадратов, да, тридцать девятый этаж, да, секретарша без трусиков, и да — пока это приносит моей семье доход, я не имею права отказаться.
Я родился вторым сыном в семье Пересов, а это означало лишь одно — свободу. Местами неполную, но в своём большинстве — свободу: от офиса, от бизнеса, от Оксворда и брючных костюмов от Desmond Merrion Supreme. Я был просто сыном очень богатого человека, который дни напролёт прожигал здоровье, деньги, молодость, пока утром седьмого февраля две тысячи восемнадцатого года жизнь семьи Перес не разделилась на до и после.
Я обещал ей оставить машину к полудню, но ничего не мог поделать с тем, что просто потерял счёт времени, до скрипа зубов прокручивая в голове десятки возможных «какого чёрта?». Вру, какого, мать вашу, хуя?
— Мистер Перес? — робко прошептала секретарша, наполовину ввалившись в кабинет. — Ваш отец на линии, ответите?
Худшая часть любого моего дня — разговор с ним. Сотни ножей, ржавых минивэнов и рядом не стояли с ним в списке причин моей головной боли. Ещё одно упущение образовательной системы университетов Лиги Плюща: да, после выпуска ты сможешь срать баксами, но нет, твой папаша всё ещё относится к тебе как в бесполезному куску дерьма, особенно, если ты не тот сын, которого он хотел видеть во главе дела всей своей жизни.