Пролог (2/2)

Ничего удивительного — очередной наркалыга, получивший по заслугам.

— При нём было найдено двадцать грамм кокаина, — не унималась белобрысая проститука с ботексными губами. — Полиция уже начала расследование.

— Тьфу на него, безбожник, — резко сменила милость на гнев моя подруга, душой охладев к жестоко зарезанной жертве. — С такими только так.

Я улыбнулась своим мыслям, допивая кофе. Ох, знала бы ты, Сэм, что твой сын толкает дурь десятилеткам, ох знала бы…

Мой телефон-развалюха запиликал в заднем кармане брюк, и я отвлеклась от новостной сводки, отвечая на звонок.

— Ало, Кинсли?

— Дура, у нас открытие выставки через полчаса. Где тебя черти носят? — с ходу заорал в трубку мой дядя, по совместительству начальник. Кроме как по блату и из-за жалости на работу меня бы никто не взял — это и ежу было понятно, с моей-то криминальной картотекой.

А вот про выставку я забыла, как и о том, что за дополнительные двадцать долларов обязалась выйти сегодня пораньше и помочь с приготовлениями.

— Уже подъезжаю, — соврала, вешая трубку.

— Заедешь вечером? — перекидывая отвисшую после родов грудь через кассовый аппарат, улыбнулась Сэм. Ей вроде было около тридцати, выглядела на добрые сорок, а вела себя на жалкие семнадцать.

— В музее открытие новой пафосной выставки для богатеньких, я там до вечера в пояс кланяться должна. Звякну, как закончу.

Мы распрощались, и я не забыла захватить Кэлу кусок хлеба с сыром. Водку, естественно, я ему не купила, зная, что этот старый проныра не пропадёт — уже к обеду будет в стельку угашенный кидаться под машины в надежде поиметь куш со своей страховки десятилетней давности.

***</p>

Опоздала я на два часа, застряв в пробке. Богатенькие дети богатеньких родителей заставили всю парковку своими навороченными бентли, и ещё полчаса я потратила на то, чтобы пристроить свою рухлядь.

Кинсли всыпал мне по самое нехочу, но грызться времени у нас не было. Сперва он отжал у моей напарницы консилер и приказал замазать синяки под глазами, а потом всучил поднос с шампанским и пинком под зад выгнал в главный зал.

Кинсли в нашем роду был кем-то вроде алмаза в куче дерьма. Выбился в люди, стал управляющим художественной галереи Генри и даже племянницу свою нерадивую пристроил, правда, не то, чтобы совсем уж официально. У меня не было ни мед справки, ни страховки.

Зато руки и ноги были в рабочем состоянии, когда не ломало и не трясло после дозы, но перед работой я никогда не употребляла, разве что по рюмке виски с Тобиасом в подсобке…

Вокруг было шумно, куча народу. Все в дорогих костюмах, вычурных брендах, от кутюр. Приглашённый квартет живой музыки жалостливо завывал в углу, пока снобы расхаживали вдоль и поперёк, с видом ценителей разглядывая новую экспозицию.

— Убожество, — напугал меня голос из-за спины.

Я схватилась свободной рукой за сердце, а когда развернулась и увидела Тобиаса с гадкой ухмылочкой на лице — нахмурилась.

— Я такое за пять минут нарисую и возьму дешевле. Лям долларов за это говно, ты посмотри.

— Ты настоящий ценитель, Тоб.

Тобиас был страшненьким, задрыпанным очкариком, окончившим первый курс художественного университета, и теперь возомнивший себя великим критиком.

Мы стали разносить шампанское, по мере возможностей сливаясь с толпой, стараясь не мешать снобам. На фоне местных дам я была похожа на сточную крысу, воняющую рыбой и дешёвым табаком, и публика не пыталась скрыть своё презрение.

Я с трудом сдерживалась, чтобы не плюнуть кому-то в морду, напоминая себе про щедрые чаевые от руководителя этого сабантуя — очередной местный богач, наследный сын наследного сына в десятом колене. Мне бы столько долларов — и вместо нудного бубнежа о высоком, здесь и сейчас развернулась бы лучшая вечеринка всех времён и народов.

— Где Аня? — завошкался Кинсли, цепляя меня под локоть.

— Не знаю я, где эта русская, — зашипела в ответ, раздосадованная тем, что чуть не пролила дорогущее шампанское на свою единственную рубашку.

— Значит, ты иди, — прикрикнул он, отводя меня в сторону.

— Куда?

— К этому мистеру Боттичелли, срочно нужно подать лобстеров.

— Лобстеров? В картинной галерее?

— Заткнись, Одетта, и шуруй работать.

Ненавижу его за то, что знает моё настоящее имя, но деваться было некуда. Плюс он обещал десять баксов сверху, если я не навернусь с подносом. Вот это куш — сказал бы Кэл.

Я работала в галерее уже почти год, а о существовании некоторых помещений даже и не догадывалась. Когда Кинсли провёл меня по узкому коридору, Бог весть знает где раздобыв тележку с морепродуктами, у меня по подбородку потекли слюни…

Слопать бы хотя бы кусочек…

— Давай, одна нога здесь, другая там, — подтолкнул меня дядя.

— А ты почему не можешь?..

Но ответ на этот вопрос узнать мне было не суждено.

В этой комнате было тише, не так многолюдно. Все сидели за большим круглым столом, распивая виски. Моё появление никто даже не заметил, и я была несказанно тому рада: ведь знала, что кроме презрения от них ничего не дождусь.

Я стала раскладывать еду по тарелкам, стараясь не вслушиваться в монотонные разговоры.

— … сделка…

— … я же предупреждал…

Смех, звон, запах табака и освежителя воздуха с многоименным названием «морской бриз».

— Подлей, — безразлично бросил пожилой мужчина, когда я подошла к столу, намереваясь воздвигнуть на него блюдо.

А потом случилось то, чего я никак не могла ожидать, ведь между фамилией Боттичелли и Перес разница была, сука, в добрые девять букв.

Из лёгких выбило весь воздух, а сердце ухнуло где-то в районе горла. Я замерла с пустым стаканом в руках, уже подозревая, что на следующем выдохе осколки разлетятся по лакированную паркету.

Он был удивлён не меньше меня. Тёмные, почти чёрные глаза исподлобья заблестели в замешательстве, а руки крепко сжали маленькую, в сравнении с его лапой, ручку.

Всё вокруг замерло вместе с тем, как мы уставились друг на друга. Даже старый дед, которому виски уже было выше крыши, заткнулся, до этого выпытывая у меня, когда же я налью ему его бухло с пятью кубиками льда.

— Одетта? — прокашлявшись, спросил он.

— Прескотт Перес, — прошептала я, глядя на своего бывшего.