Урок 1 (1/2)

Новый учебный год везде начинается одинаково. Идёт ли речь об учениках школ или же о студентах колледжей и университетов, с наступлением осени все они примерно в одном и том же состоянии некоторого лихорадочного воодушевления отправляются на первые занятия. Кто-то чувствует себя отдохнувшим, а кто-то толком не успел восстановить энергию за короткий просвет лета, однако их всех объединяет одно общее чувство — они бы хотели задержаться на каникулах немного дольше. Тем не менее, всё-таки приходится заново свыкаться с необходимостью просыпаться по утрам от звука будильника, завтракать в спешке и опять и опять нестись на всех парах до ближайшей остановки общественного транспорта или, если повезло больше, до самого учебного заведения.

Не остаётся ничего, кроме как верить в то, что новый учебный год всё же способен принести в жизнь что-то положительное, иначе можно загнуться от тоски.

Повзрослев на несколько месяцев лета и поднявшись на ступеньку выше в иерархии образовательной системы, все как один обещают себе, что станут более ответственными, не будут больше копить задолженности, начнут вести конспекты более аккуратно и все силы отныне будут бросать только на учёбу. Эта наивная восторженность проходит почти сразу же, стоит только переступить порог учебного заведения, которое каждой открывающейся дверью и распахивающейся форточкой шепчет: «Ты прежний, и здесь за твоё отсутствие тоже ничего не изменилось». Грош цена всем новым начинаниям и благим намерениям — об этом как никому известно учителям и преподавателям, уже давно преодолевшим приливы юношеского волнения от начала очередной из множества других рутинных недель. Они держат руку на пульсе и готовы пуститься в очередной забег, соревнуясь с учебным планом за то, чтобы хотя бы что-то вдолбить в неокрепшие умы.

Ситуация в одном богоугодном (или не совсем) высшем учебном заведении столицы нисколько не отличалась от того, что происходило в сотнях других вузах страны. Было почти девять утра, и студенты толпами заходили в главный корпус, прикладывали к турникетам пропуска, а затем разбредались кто куда — по аудиториям или по другим зданиям кампуса. В одном из таких потоков шёл темноволосый парень, который едва ли внешне выделялся чем-то примечательным. Свойственная ему необычность выражалась лишь в том, что в отличие от других, он нисколько не торопился на первую пару, отчего многим с шиканьем раздражения приходилось обгонять его.

Если некоторые теряли какое-либо вдохновение учиться, когда оказывались в привычной атмосфере учебных будней, то Ян отличался тем, что уже с первых минут наступления 1 сентября лишался какого-либо стремления вообще выходить из дома, не говоря уже о том, чтобы заставлять себя что-то делать. Осень он не любил, а университет нравился ему ещё меньше, поскольку, как бы парадоксально это ни звучало, учёба в вузе мешала его образованию. Единственным, что Ян как-то ценил из всего того ненужного потока, которым пытались заполнить его голову, были уроки китайского языка.

Наставники от курса к курсу сменяли друг друга, один хуже другого, но даже неумелое преподавание и скупые объяснения материала не смогли отбить у парня интерес к Китаю, возникший ещё в детстве. В силу этого справедливо было бы сказать о том, что занятия по китайскому и немногочисленные дисциплины, как-либо связанные с достижениями древней цивилизации Восточной Азии, парень посещал всегда. Однако на всё остальное он клал большой нефритовый жезл.

Вот и сейчас, с виду безразличный ко всему происходящему вокруг, Ян плёлся на пару по китайскому. Свою любовь к предмету он в группе редко когда демонстрировал и ещё на первом курсе умудрился сколотить себе репутацию раздолбая, который в действительности почти всегда приходил на пары подготовленным. К слову, с группой ему не очень повезло. Может, именно поэтому он и не стремился с кем-то делиться своей увлечённостью, хотя дело было не только в этом.

Так уж сложилось, что Ян чётко разделял жизнь реальную и её искусственно созданный в пределах университетского кампуса гибрид. Несколько часов в день, проводимые в вузе с людьми, в коллективе которых, как ни крути, он оказался по случайному стечению обстоятельств, виделись парню чем-то столь незначительным и вынужденным, что он едва ли считал нужным раскрываться перед кем-то.

За пределами университета он был совершенно другим человеком: как минимум более энергичным уж точно. Тёмной разрушительной энергия инь в парне было хоть отбавляй, и она хлестала через край, пусть он и скрывал это от своего университетского коллектива.

Ян зашёл в аудиторию и, без особой радости поздоровавшись с уже пришедшими девушками, обыденно занял своё место за партой на втором ряду. Пришли ещё не все, но постепенно людей становилось всё больше.

Когда на часах было уже 9:07, а преподаватель всё ещё не объявился, в кабинете стоял гомон женских голосов. Пришла припозднившаяся соседка Яна, с которой он всегда сидел, а с ней подошли и её подруги. В результате парень стал участником не очень увлекательного для него разговора.

Ковыряясь в сумке, стоящей на коленях, и выкладывая из неё свои вещи рядом с тетрадями Яна, Вика жаловалась:

— Лето слишком быстро пролетело. Каникулы только недавно начались, а вот уже опять учёба. Еле встала сегодня. Хорошо, что это последний год. Надоело как-то.

Парень хмыкнул.

— После выпуска у тебя вообще больше каникул не будет, когда на работу выйдешь.

Одна из девушек, крутившихся возле парты Яна и Вики, мечтательно произнесла:

— Если переживу четвёртый курс, устрою себе после него самые классные летние каникулы и только потом начну думать про трудоустройство.

— Самые классные летние каникулы? — переспросила Вика.

— Ага, каникулы без мыслей о том, что за время отдыха я забуду все иероглифы, и без необходимости повторять всю эту херню в конце августа.

Ян бросил скептический взгляд на одногруппницу.

— Хочешь сказать ты что-то повторяла?

Девушка хохотнула в ответ.

— Вот ещё. Не в этот раз. Ты что, расписание не видел? Нам же препода нового поставили, у него можно вообще не париться. Он сам с нами всё повторит или вообще с нуля научит, если совсем тупить будем.

Ян задумался, пытаясь вспомнить фамилию нового преподавателя.

— Это тот аспирант, который в прошлом году приходил на замены к другой группе?

— Он больше не аспирант, — отозвалась Вика. — Завкафедрой вроде говорила, что Константин Александрович весной защитил кандидатскую. Теперь работает у нас на полной ставке.

— Всё-то вы знаете.

— Ну, а что? Лучше заранее быть в курсе, кто будет вести.

— А я слышала, что он домашки много задаёт, — отличница, севшая на первый ряд, повернулась назад, чтобы поучаствовать в диалоге. — Так что, выходит, не такой уж он и лайтовый. По крайней мере, если ты надеешься просто спокойно просидеть последние месяцы учёбы.

Вика вскинула брови:

— Какая разница, сколько он задаёт? Главное — как спрашивает.

Яну не нравилось обсуждать преподавателя, которого он ещё ни разу в жизни даже в глаза не видел. С точки зрения успеваемости учёба парня не волновала, поэтому он никогда даже не изворачивался со списываниями или попытками как-то схалявить. Ровно столько же он был равнодушен к рассуждениям о том, насколько просто было учиться у того или иного предметника, но ради приличия он всё же поинтересовался:

— А что, он спрашивает как-то по-особенному?

— Скорее вообще никак. Ему плевать, учишь ты что-то или нет, дудосить и заваливать долгами не будет, — ответила отличница.

— Да и к тому же я слышала, он не женат. Всегда можно включить женское обаяние. Как он сможет устоять в нашем-то малиннике, а? Он же наверняка не такой бездушный чурбан, как ты, — Вика толкнула Яна локтем в бок.

— Надеюсь, он будет сообразительнее, чем остальные, и не будет вестись на ваши ужимки. Лучше уж быть бездушным чурбаном, чем лохом, клюющим на жалкие заигрывания.

— Понимаю, Ян, понимаю, — Вика победоносно ухмыльнулась. — Тяжело быть единственным парнем в девчачьей группе, но не завидуй нашей способности получать более высокие баллы.

— Было бы чему завидовать, — фыркнул Ян. — Нафига вам эти баллы, если большая часть из вас даже не собирается потом идти работать по специальности. А если кто-то и будет дальше заниматься Китаем, то у российской китаистики точно нет будущего.

— Пожалуй, соглашусь. С нашей китаистикой и правда беда, — раздался низкий мужской голос.

За разговором никто не заметил, как в аудиторию пришёл тот, кого все так остервенело обсуждали последние несколько минут. Девушки, как стая испуганных птиц, разлетелись по своим местам.

Ян недоверчиво покосился на вошедшего. Новым преподавателем оказался мужчина лет тридцати со светло-русыми волосами и голубыми глазами, которые оттеняла тёмная оправа очков. Он был одет в белую отглаженную рубашку и чёрные прямые брюки — в какой-то степени слишком вычурно для обычного повседневного дня, но вполне себе оправдано для начала учебного года и знакомства со студентами. Парню в целом было безразлично, кто что носил и как выглядел, потому что сам он за собой не особо следил и в основном носил однотонные толстовки и джинсы. Однако хорошим вкусом в отношении внешнего вида других людей Ян обделён не был, и если бы кто-то из его одногруппниц сказал, что мужчина с подобной внешностью и статной комплекцией был привлекательным, он бы не стал это отрицать. В силу собственных предпочтений он, может, даже бы добавил, что стало бы кощунством скрывать под чем-то бесформенным стройный торс и тонкую талию, очерчиваемые белоснежной лёгкой тканью рубашки. Яну нравились субтильные и хрупкие фигуры, в этом плане его представления о стандартах красоты человеческого тела были чисто китайскими.

Под пристальным наблюдением около десятка пар любопытных глаз мужчина прошёл к преподавательскому столу. У него на плече висел чёрный кожаный рюкзак, а в руке он держал небольшой термос.

— Всем доброе утро. Извиняюсь за опоздание. Есть ощущение, что в Запретный город<span class="footnote" id="fn_33138615_0"></span> попасть было проще, чем в этом корпусе в нужную аудиторию.

Он поставил термокружку на стол и, скинув рюкзак, достал из него блокнот. Сверившись со своими записями, он сказал уже более сосредоточенным тоном:

— Так. Вы же с экономического направления и китайский не является вашим основным предметом?

Все молчали, заподозрив в вопросе подвох. Преподаватели китайского языка чаще всего представляли собой ту категорию педагогов, которые считали свою дисциплину главной, и их нисколько не заботило, работали ли они с группой будущих лингвистов или же с экономистами. По крайней мере за предыдущие три года студенты привыкли именно к такой позиции китаистов-языковедов.

Выждав ещё немного и поняв, что мужчина не продолжит, не получив ответа, Ян решил принять удар на себя. «Только за спиной болтать и горазды», — вздохнул про себя парень и честно ответил за всю группу.

— Так и есть. У нас все потом в основном в логистику идут.

Мужчину это нисколько не озадачило. Он захлопнул блокнот и, оперевшись о край стола, обвёл взглядом аудиторию.

— Что ж, в таком случае не будем откладывать этот вопрос и на берегу определим правила игры. Скажу сразу, чтобы все это знали: мне нет смысла держать здесь кого-то против его воли и тем более я не собираюсь насильно никого заставлять что-то делать. Система аттестации у меня предельно простая — пишите обязательные срезы, спускаемые с кафедры, и зачёт в конце семестра. Чувствуете, что в состоянии осилить материал самостоятельно и нет необходимости ради этого ездить на занятия — можете не ходить. Мы с вами все здесь люди взрослые, и я отлично понимаю, что у каждого имеются свои приоритеты, поэтому за посещаемостью не слежу. Я заинтересован работать только с теми, кому это действительно нужно, поэтому не задерживаю тех, у кого есть дела поважнее. Вы можете уйти прямо сейчас.

«Он это серьёзно? У нас же при таком раскладе сейчас все свалят, — пронеслось в голове Яна. — Странный препод. Реально пофигист?»

Мужчина не шутил.

— Не смущайтесь. Если кому-то не хочется заниматься — пожалуйста. Это не психологическая проверка, и я не собираюсь никого вносить в свой личный чёрный список, чтобы потом завалить.

Преподаватель внимательно посмотрел в лицо каждого из присутствующих, но не увидел никакой реакции на сказанное.

— Подумайте, предложение актуально до того момента, пока я не напишу на доске своё имя. После этого мы начнём занятие, и вам всё же придётся досидеть до конца пары.

С этими словами он достал из бокового кармана рюкзака фломастер и, откинув колпачок на стол, отвернулся к доске. Его кисть заскользила по белой глади чёткими и выверенными движениями. Из-под искусной руки вырвались аккуратные штрихи, которые очень быстро выстроились в три крупных, идеальных с точки зрения правил каллиграфии, иероглифа.

海伦理<span class="footnote" id="fn_33138615_1"></span>.

Никто не шелохнулся. Само занятие мало кого волновало, но странная вступительная речь пробудила в студентах ещё большее любопытство к личности нового преподавателя, поэтому все остались на своих местах, чтобы посмотреть, что будет происходить дальше.

— Не считаю себя настолько старым, чтобы просить студентов называть меня по имени и отчеству. Поэтому, поскольку мы здесь с вами всё-таки будем пытаться учить китайский, прошу обращаться ко мне следующим образом, — написав свои китайские инициалы, мужчина отошёл от доски и снова посмотрел на присутствующих. — Кто-нибудь озвучит?

— Разве это не женское имя? — смущённо спросила отличница с первой парты.

— Какие именно иероглифы вы имеете в виду?

Студентка, глядя на экран телефона, в котором уже успела открыть переводчик, сказала:

— Хайлунь — это же Елена. А последний иероглиф... — девушка запнулась. — Нет, подождите.

— Что-то поняли?

— Да. Слоги не так поделила. Значит, Хай — фамилия, Луньли — имя?

— Верно. Классический вариант с фамилией из одного слога и именем из двух. При такой разбивке сможете перевести?

Все застучали пальцами по сенсорным экранам. Первый иероглиф был простым, но сочетания двух следующих слогов никто не знал.

— Хай — «море», Луньли — «этика», — бросил Ян, скучающе подпиравший голову рукой. Его телефон лежал нетронутым.

—Точно, — кивнул мужчина.

— Море и этика?.. Море этики, что ли? Всё равно это странно как-то, — пробормотала одна из девушек, специально отсевшая в конец аудитории, чтобы незаметно смотреть сериал на ноутбуке.

— Согласна, но это всё же лучше, чем имя Яна, — шепнула её подруга.

С задних парт послышались смешки.

— Что же не так с именем вашего одногруппника? Не поделитесь?

Девушки, не ожидавшие, что их реплики услышат, растерялись.

— Ну вы знаете, у него такой иероглиф... «Ян» как «мужское начало». Корень ян и всё такое, — осмелилась сказать одна из них.

Ян поморщился. «Насколько тупоголовыми нужно быть, чтобы выдать подобное?» — подумал он. Однако следующий уточняющий вопрос удивил его. Он не думал, что мужчина решит подыграть девушкам.

— «Ян» как «половой член»? Вы это хотите сказать?

Подруги в замешательстве переглянулись, не зная, как реагировать на прямолинейность преподавателя.

— Рад, что вы, проверяя иероглиф в словаре, дошли до этого его значения, однако оно, если мне не изменяет память, не основное. Если вас интересует тематика мужских гениталий, можете погуглить, как в исторической перспективе трансформировался иероглиф «сердце»<span class="footnote" id="fn_33138615_2"></span>. Его изначальное написание вас определённо порадует и, вероятно, подтвердит некоторые ваши догадки относительно сути мужской природы.

— Обалдеть, старый вариант «сердца» реально похож на член. Смотри, — тихо сказала соседка Яна и показала ему найденную схему, иллюстрирующую изменения иероглифа.

Ян покосился на картинку и поднял глаза на преподавателя. Тот едва заметно улыбнулся парню и, пока все делились друг с другом впечатлениями, быстро написал на доске пиньинем<span class="footnote" id="fn_33138615_3"></span> слог «hui».

— Надеюсь, доучившись до четвёртого курса вы так же знаете, как это произносится.

Ян в душе посмеивался. Кажется, учитель Хай, несмотря на маленький опыт преподавания, был не из тех, кто стеснялся осаживать студентов за нелепые комментарии. Причём это было не только забавным, но и вполне себе вписывалось в рамки предмета.