Часть 4. Оля (1/2)
Мне плохо. Это не та болезнь, которую может</p>
вылечить врач, она внутри, у меня в груди.</p>
Там всё пусто, как будто мне вырвали сердце.</p>
© Цветы для Элджернона</p>
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ</p>
ОЛЯ</p>
В монастыре</p> Дверь в комнату открылась, сестра крикнула:
— Подъём! — а затем сразу же закрыла дверь, идя будить всех остальных.
Люба поднялась на локтях, стараясь продрать глаза. Вчера, после того, как её нашла Катерина, послушница смогла спокойной закончить день: сходить на несколько уроков, пообедать, убрать пыль в моленной, поужинать и совершить вечернюю службу. Её наказание перенесли на сегодня. Всё шло своим чередом, только вот девочки начали всё страннее озираться на неё, а некоторые даже позволяли себе в открытую обзывать.
Катерина так и не ответила на вопрос, жива ли Гриня, но Люба её в этом не винила. Знать ведь она наверняка не могла, раз не нашла её. Но несмотря на это, девочка была готова вскочить от радости и одновременно была готова расплакаться. Облегчение заполняло её сердце, но вместе с этим его заполняло напряжение, порождаемое всеобщим недопониманием.
Послушница встала с кровати, боковым зрением заметив покрывшуюся синяками Машу, рядом с которой стояла Таня, что зашла к ним в комнату перед утренней службой.
Люба собрала всю смелость и подошла к девочкам. Маша старалась не обращать на незваную гостью внимание, но послушница всё пялилась на неё.
— Чего тебе? — спросила девочка, повернувшись к Любе.
— Извини.
Маша приподняла брови, секунду помолчала, а затем усмехнулась:
— Ты что, с дуба рухнула?
Люба пару раз моргнула.
— Я твою книгу выкинула, а ты прощения просишь, серьёзно?
Люба нахмурилась, но не успела что-либо сказать, как Маша развернулась и направилась к двери. Таня перешагнула с ноги на ногу и кинув на послушницу жалобный взгляд пошла за Машей.
Оставшись в одиночестве, девочка глубоко вздохнула сложив перед собой руки, как это иногда делает Катерина, и подумала:
«А почему… Таня никому не сказала, что Гриня прогуливала?»
В деревне</p> Первое, что увидела Лиса, открыв глаза — это икона, которая висела на стене. Девочка зажмурилась, стараясь вспомнить, что произошло, но память не слушалась, как и тело. Пусть она только проснулась, но её всё ещё тянуло в сон. Гриня услышала, как кто-то остановился и присел рядом с ней. Она услышала знакомый голос:
— Проснулась похоже, гляди.
— Ага, проснулась, — проворчала сестра Белла, смотря на лежащую на полу лисицу. — Пусть выметается теперь, нечего тут.
Саша встала, выставив руки в боки:
— Сестра Белла, — она нахмурилась, но голос её не звучал угрожающе. — А Вам бы только побурчать, честное слово, — девушка улыбнулась, стараясь выпросить расположения сестры и сложила руки в молитве. — Дайте ей один денечёк хотя бы отдохнуть. Помните же как ей вчера плохо было?
Белла глубоко вздохнула, зажав переносицу между средним и указательным пальцем, затем взмахнула рукой и сказала:
— Послушай тебя, так тут зверинец устроить надо, — Белла посмотрела на потолок, недовольно шепнув. — И говори тише, благо, сейчас тут никого нет. Я так, на будущее.
Саша неловко сжала зубы и схватила себя за плечи. Белла улыбнулась и сказала тихо:
— Следи, чтобы эта лиса чего не сотворила тут, у меня дел выше крыше.
Девушка кивнула, смотря в след уходящей сестре, затем взглянула на лисицу, которая внимательно слушала их разговор. Она снова присела к ней, спросив:
— Может тебе поесть?
Лиса отвернулась, прикрыв хвостом морду. Саша заискивающе поглядела на неё, затем пожала плечами и ушла в жилую часть монастыря.
Агриппина же вся насупилась, нахмурилась, но не столько от того, что ничего не помнит, а от того, что Саша находиться здесь. Лиса глубоко вздохнула и наконец поднялась. Всё тело будто снова вывернули наизнанку, единственное, что помнила Агриппина, что в припадке слышала своё старое имя.
«И почему оно меня так преследует?..»
Гриня рыкнула.
Марго — глупая, Марго — несуразная, Марго — это та, кому на самом деле принадлежат Лисьи повадки. Марго уже в прошлом. Но Агриппина всё не могла избавиться от неё. Она преследовала её, снова и снова вырывалась наружу.
Агриппина бы никогда не стала прогуливать, Агриппина никогда бы не позволила Оле взять в моленную чашку. Никогда. А вот Марго. Марго бы позволила. В голове возник образ мёртвого лица Оли, от чего живот Лисы в момент скрутило, а к горлу подступил рвотный комок. Гриня мотнула головой. Сейчас нужно думать не об этом. Сейчас нужно найти Отца Павла и как-нибудь… как-нибудь заставить его поехать в приют.
Гриня осмотрелась. Было пусто, все были заняты уборкой разгрома, который устроил вчерашний день. Дверь из жилой части церкви открылась и оттуда вышла Саша, неся в руках тарелку, от которой заманчиво пахло сырым мясом.
Лиса почувствовала, как во рту появилось больше слюны. Она сразу же отскочила, жадно сглатывая желание поесть. Саша остановилась, выставила перед собой одну из рук и медленно присела на пол. Гриня смотрела то на неё, то на тарелку.
— Я тебе ничего плохого не сделаю, просто покушай, — девушка поставила тарелку на пол и медленно отползла назад, не смея подниматься в полный рост.
Агриппина глубоко вздыхала, выпуская с каждым выдохом лёгкий скулёж. Не сырое же мясо! Эта полоумная могла бы и что-то нормальное принести! Лиса сама не заметила, как заскулила во весь голос.
— Что такое? — спросила Саша, глядя на неё. — Не хочешь?
Гриня шумно вздохнула. Пусть она просто догадается! Пусть она уберёт эту чёртову тарелку!
Саша взяла тарелку и медленно встала:
— Тогда чем кормить тебя…
— Странная лиса, — сказал Отец Павел, задумчиво сжав подбородок.
Саша подскочила, чуть не выронив тарелку.
— Может не дикая? — продолжал Павел. — Хотя, тоже странно.
— Тут разве кто может лис держать? — спросила девушка, повернувшись к нему.
Мужчина не отвечал, лишь прищурился:
— Попробуй ей варёное дать. Может отравилась сырым? Они вроде часто падаль едят.
Саша кивнула, секунду помолчала, затем развернулась и пошла обратно на кухню. А Павел всё смотрел на лису, которая села напротив него, лапами убирая с морды выскочившие слюни.
В монастыре</p> Люба шла в конце, примерно в метре от всех девочек. Она смотрела в пол, задумчиво нахмурив брови.
— Извинилась перед Машей? — спросила пристроившаяся рядом Катерина.
Люба вздрогнула, вывалившись из потока мыслей:
— Пыталась, — отвернувшись от Катерины, послушница смотрела на Машу, что шла в окружении других примерно в середине «строя». — Не буду больше извиняться.
Катерина сложила руки перед собой и сказала:
— Ты ведь понимаешь, что кулаками вопросы не решить?
— Понимаю. Но Маше бы тоже стоило извиниться, она вообще-то… — Люба взглянула на Катерину. — Она вообще-то книгу мою выкинула. Пусть её и наказали, но меня ведь тоже накажут. Извинения бы не помешали, правда.
Катерина кивнула, секунду помолчала, отведя взгляд, затем сказала:
— Придёт время и она поймёт, что сделала неправильно.
Люба глубоко вздохнула. Катерина продолжила:
— Главное, что ты попыталась. Но впредь не лезь в драки.
— А если будет крайний случай? — спросила девочка, приподняв брови. — Прям жизнь или смерть… тоже не лезть?
Катерина усмехнулась, прикрыв рот:
— Даст Бог, таких ситуаций у тебя никогда не будет.
Люба округлила глаза, пару раз моргнув. Катерина… смеётся. Сестра приподняла брови, заметив реакцию девочки, и легонько толкнула её вперёд:
— Ты совсем отстала, иди скорее.
Люба сжала губы в ниточку и быстрым шагом догнала всех остальных. Такое поведение Катерины… было очень странным!
Оказавшись в монастыре, девочка растерянно огляделась. Сзади она вновь услышала голос Катерины:
— Смотри, — она указала на одиноко стоящую Машу. — Может всё-так попробуешь? Не извиняйся, просто предложи мир.
Люба глубоко вздохнула, испуганно посмотрела на Катерину. Та была серьёзной:
— Не бойся, она тебя не съест.
Послушница, словно ошпаренная, пошла через толпу. Она знала, что попробовать стоит. Катерина, видя это, не сдержалась и одобрительно улыбнулась.
Но не успела девочка добежать до своей обиженной, как Матушка призвала всех к вниманию. Сейчас начнется служба. Люба не стала реагировать и уже подбежала к Маше, как за руку её схватила Евдокия и ядовито прыснула:
— Внимательно слушай, бесстыдница.
Люба замолкла. Настоятельница и еще пару девочек смотрели прямо на неё и на Машу, что стояла возле неё, отведя взгляд.
— Сегодня я вынуждена сказать перед лицом Господа Нашего, — начала Афанасия. — Что драки — это низшее, в чём могут участвовать наши воспитанницы. Все мы видели, что случилось вчера.
Толпа взбудоражилась, по девочкам прошёлся лёгкий электрический ток, заставляющий освежить воспоминания. Все всё отлично знали. Но молчали, слушая Матушку.
— Стыд — это первый признак совести, а совесть ведёт нас на путь к искуплению, — сказала Матушка, посмотрев виновнице торжества в глаза. — Но в ней, — некоторые обернулись на Любу. — Я не вижу этого. Ни капли.
Маша поджала губы, но не решалась смотреть куда-либо, кроме как в сторону.
— Я призываю всех, кто сейчас здесь находиться, понять и окончательно для себя решить, что Люба совершила грех, — Матушка прищурилась, оглядывая толпу. — Этот грех был мерзок, отвратителен. Так поступают звери.
В помещении наступила тишина. Казалось, нужно было открыть окна, и только тогда воздух перестанет так сильно сдавливать присутствующих. Люба растеряно огляделась, понимая, что никто за неё не вступиться.
— Каждый Божий день, пока она здесь, ей предстоит работать в сарае, — Матушка приподняла голову. — И будет исповедоваться до тех пор, пока я не решу, что её превращение из зверя в человека окончено.
Кажется, никто даже не посочувствовал. Все молчали, боясь дёрнуться. Маша наконец взглянула на Любу. Та стояла, опустив голову. Маша сглотнула, почувствовав, как по спине пробежали мурашки. Она прекрасно понимала, что виновата во всём она, и совесть, к которой призывала Матушка — должна быть у неё. Но девочка стояла, скованная страхом. Теперь Лисой стала она. Поняв это, Маша отвернулась, зажмурившись.
Люба старалась перевести дух, игнорируя светлячков, что навязчиво лезли в глаза. Сердце её стучалось быстро и больно, будто хотело вырваться из груди.
Исповедь обычно проходила вечером, но Любе, за её выдающийся поступок, сделали более жёсткое расписание. Перед завтраком, вместо утренней службы, и после ужина, вместо вечерней службы, то есть два раза в день по часу. Коленям точно конец. После речи Матушки, Евдокия вместе с сестрой Ангелиной повели её в моленную.
Всё, как всегда. Люба вздохнула, подняла подол платья и встала коленями на гречку. Она шептала выученную молитву, на стороже сидела сестра Ангелина. Евдокия ушла, позволил послушнице немного расслабиться.
Сегодня среда, а в прошлую субботу она стояла перед ней вместе с Гриней. А ещё днём ранее, Оля пролила на икону Богородицы, на которую сейчас молится Люба, какао. Пятно до конца так и не отмыли, его можно заметить, если хорошенько присмотреться. Прошло всего четыре дня, оно и неудивительно… но казалось, случилось слишком много. Люба чувствовала, как повзрослела.
Наконец, в её голове возник вполне резонный вопрос. За что ей всё это? За то, что она решила не рассказывать никому о Лисьих прогулах? За то, что не убиралась в комнате, заставляя маму недовольно ворчать? За то, что шутила над Олей? За то, что вместо Псалтыря читала «Поллианну»? За то, что накинулась на Машу?
Ответов не было, поэтому впервые за эту неделю Люба решила помолиться. Откинуть мысли, рассудок, неприятные воспоминания… и просто отдаться чувствам, что с новой силой захлёстывали её.
Девочке казалось, что сейчас её сердце разорвёт на куски. Её заволокло отчаяние, страх. Сильная дрожь прошла по телу, заставив немного сгорбиться. Она еле сдерживала слёзы, сопротивлялась, думая, что всё это несправедливо. И в какой-то момент, наконец, по её щекам потекли горячие слёзы.
Ощущения прошлись по коже, впитываясь в кровь. Боль в коленях почти не чувствовалась, на уме было лишь желание прижаться в мамино крепкое плечо и расплакаться, чтобы та успокоила её и забрала домой.
Она была готова взмолиться!
«Прошу прости меня!»
«Извини, извини, извини!»
«Я виновата, прости!»
Не важно в чём, не важно за что. Но только бы она забрала. Только бы забрала!
Девочка открыла глаза, увидев лицо Богородицы, в котором она находила черты Катерины. Люба поджала губы, понимая:
«Я виновата лишь в кулаках»
Девочка тихо всхлипнула, вытерев слёзы:
«Я не виновата, что никому не нужна»
Она шмыгнула носом, снова складывая руки в молитве:
«Я нужна Грине, ведь так?»
Последний раз шмыгнув, она кивнула своим мыслям. Послушница понимала, что Гриня может быть и не жива. Но пока есть хоть малейший шанс, что она жива, она будет бороться. До самого конца.
В деревне</p> Хорошенько поев, Гриня потянулась, глядя на Сашу. И чего она пасет её, словно ребёнка? Лиса нахмурилась. Девушка улыбнулась, забрав тарелку. После такого плотного завтрака девочку потянуло в сон, но вместо этого она встряхнула головой и подошла к Саше:
«Моя очередь тебя поиспользовать, лиса проклятая»
— Что? — девушка улыбнулась — У меня больше нет.
Агриппина знала, насколько тётя падка на милых животных, и что сострой ей мордочку, пустит хоть к себе в постель. Но строить мордочку ей… Нужно было просто смириться, откинуть прошлое. Саша снова присела на корточки, держа в руках тарелку. Лиса же ни на что не решалась, стараясь похоронить воспоминания о случившемся между ними много лет назад. Но вместо этого, Гриня оскалилась, от чего девушка отпрянула, встав.
— Похоже, тебе уже лучше… — сказала Саша. — Давай я тебя выпущу?
Агриппина проскулила, поняв, что сделала всё хуже, поэтому села, упрямо ожидая, пока Саша вернётся. Девушка открыла входную дверь церкви, оглянувшись на сидящую к ней спиной лисицу.
— Ты идёшь? — спросила она.
Гриня не поворачивалась. Саша вдруг начала что-то говорить, но не ей. В храм зашёл прихожанин.
— Подождите, я сейчас позову сестру Нику.
Тот кивнул ей, а Лиса вскочила, проследовав за девушкой. Та хотела ей преградить путь, но Гриня воспользовалась своим небольшим размером и пролезла под ногой девушки.
Наконец, она оказалась, там где надо. Лиса кинулась вперёд, слыша сзади:
— Погоди, ты куда?
Всё-таки лисье тело было не таким плохим, как Гриня могла подумать. Припекающее чувство отошло, а на душе так свободно, что хочется рассмеяться. Что девочка и сделала, заливая помещение лисьим тявканьем. Пробежав несколько метров, она завернула в открытую дверь. Саша в секунду появилась в проходе, отдышиваясь от незапланированной пробежки. Лиса вошла в раж, она вскочила на тумбу и прыгнула вперёд. На пол посыпались вещи, а смех всё не прекращался.
— Эй-эй, хватит! — стараясь поднять вещи, кричала девушка.
Лиса вскочила на кровать, схватив одеяло зубами. Саша замерла, выставив руки:
— Ты только не рви…
Но было поздно, затрещали нитки. Лиса возилась лапами, выдёргивая из одеяла пух. Саша пыталась докричаться до лисы, но ничего не помогало, секунду она не решалась, но схватила лисицу за бока и потащила на себя. Гриня пуще прежнего засмеялась, улыбаясь во весь рот. Сердце бешено стучало, а тело трясло, словно она никогда такой сильной радости не испытывала. Оказавшись на полу, в объятьях сидящий Саши, Гриня посмотрела на неё.
— Ну что ты натворила… — шепнула девушка, растерянно выдыхая.
Гриня вылезла из-под рук девушки и села рядом, смотря на бардак. Саша потёрла лицо обеими руками. Лиса будто сама почувствовала, с какой силой в сердце тёти разливалась досада.
Саша встала, открыв лисе дверь:
— Давай выходи.
Гриня послушалась. Выйдя в коридор, Саша прошла к выходу и открыла дверь на улицу. Лиса встала, как вкопанная. Девушка нахмурилась:
— Нет уж, — она показала на дверь. — Выходи давай. Мне ещё за тобой убирать.
Гриня прищурилась, затем мотнула головой. Саша замерла. Ей ведь показалось? Лиса, да головой мотнула…
Агриппина глубоко вздохнула, опустив голову, и прижалась к полу, округлив глаза. Её хвост начал вилять словно как у собаки, из стороны в сторону.
Саша отвернулась:
— Хватит, иди.
«Ну пожалуйста!..»: так и сказал бы Гриня, не будь она лисой.
Саша снова открыла рот, чтобы возразить, как увидела в проходе сестру Нику:
— Чего тут стряслось? Так шумно было…
Лиса встала и повернулась к ней, не переставая вилять хвостом.
— Ох, поправилась, лисичка?
— Ещё как, — буркнула Саша. — А теперь на выход пора.
Ника прикрыла рот рукой и тихо посмеялась:
— Да чего сразу выгонять? Посмотри, какая милая.
Саша отвела глаза в сторону, она с силой сжала ручку двери и сказала:
— Зайди в комнату и увидишь, какая она милая.
Ника наклонила голову в бок, но увидев насколько девушка серьёзна, подошла к двери. Лиса пыталась ей помешать войти, но сестра уже увидела, что творилось внутри. Она ахнула, а Саша опустила нахмуренных взгляд в пол:
— Всё, мне конец.
Ника закрыла дверь, приложив руку к сердцу:
— Ты не говори так…
Саша подняла на неё взгляд, серьёзный, от чего по телу Лисы пробежали мурашки:
— Меня и так долго не было!.. — девушка постаралась замолчать. — Рита… она ведь там одна. У неё наверняка есть друзья, но мне ли не знать, какого в таких местах!
Шерсть у лисы тут же стала дыбом. Ей было известно, что её мама и Саша — выходцы детского дома. Но сейчас… когда речь идёт о ней, девочке стало не по себе.
— Знаешь, что мне сказали в органах опеки? — криво усмехнувшись, спросила Саша, подняв на Нику глаза. — Чтобы я попытала удачи в церкви, ведь там нравы строгие. Я её и попытала, — она сделала паузу, посмотрев на лису, которая растерянно озиралась вокруг. — Я устала, что меня постоянно попрекают. «Саша, да тебе плевать было всё это время!», «Саша, сначала заполучи наше доверие, а потом мы уже с тобой поговорим». Да я знаю! — она зажмурилась от собственного крика, и шумно выдохнув, сказала. — Прости. Я не хотела.
Ника успокаивающе улыбнулась, подошла к девушке, положив руку на её плечо:
— Саша, всё хорошо, — сестра посмотрела ей в глаза. — Отец Павел мне сегодня сказал, что ты хорошо себя показала. — Ника усмехнулась, увидев реакцию девушки. — Да, не удивляйся.
Сестра убрала руки, сложив их за спиной и сказала:
— Конечно, он будет внимательно за тобой следить, и составит целый отзыв для органов опеки про тебя, — Ника снова улыбнулась. — Вечером приедет сестра Евгения, мы должны встретить её, а завтра он поедет с тобой к Рите. Не думаю, что одно порванное одеяло изменит его решение, верно же?
Гриня всё сидела между девушками, внимательно слушая их разговор. Она опустила голову, чувствуя себя виноватой. Ей было странно осознавать, что Саша здесь с одной целью — забрать её.
«А поехала бы я?»
Сердце Грини больно сжалось.
«Раз в деревне так тихо, никто не говорит про убийства… значит её мама всё-таки не приехала»
Лиса нахмурилась, поднимая глаза на Сашу:
«Сначала… спасу Любу, а потом уже разберусь с тобой»
В монастыре</p> После исповеди у Любы оставалось совсем немного времени и, чтобы не оставаться совсем голодной, успела ухватить с завтракала несколько кусков хлеба. Конечно, голодный желудок хотелось бы заполнить чем-то посытнее, но и этот вариант был неплох. Последние несколько дней вытащили из послушницы слишком много жизненных сил, и тут уже не стоял вопрос каким образом ей стоит их восстанавливать.
После школы, как обычно, начался обед. Благо ей не надо было идти на исповедь вместо трапезы. Иногда так наказывали, но Любе повезло.
Суп ушёл в момент, вместе с ним и морковное пюре. Остальные послушницы сторонились «прокажённой», никто даже не пытался ей что-либо сказать, спросить или выяснить.
Люба старалась не обращать на них внимание, но как только тарелка опустела, её энтузиазм также иссяк себя. Прямо перед ней сидела Таня. Послушница решила переключиться на неё, и буравила её взглядом до тех пор, пока та не уронила ложку. Люба хотела усмехнуться, но от чего-то ей это показалось неправильным:
«Она ведь не виновата, что такая забитая»
Девочка поджала губы и посмотрела на колени. Вставать из-за стола было нельзя, пока Матушка не поблагодарит Господа Бога за то, что они имели возможность сегодня поесть. Люба глубоко вздохнула, набираясь терпения.
Спустя минут десять, речь была произнесена. Девочки встали из-за стола, а Люба решила подождать, ведь Таня также не торопилась выходить.
«Похоже, она сегодня с сестрой Анной работает»
Трапезная почти опустела, поэтому Люба встала и зашагала в сторону Тани, которая начала собирать тарелки. Евдокия окинула послушницу недовольным взглядом, от чего Люба остановилась, собираясь оправдаться, но голос Катерины заставил её замолчать:
— Евдокия, — та взяла часть тарелок, которые нужно было отнести в мойку. — Можешь мне помочь?
Сестра приподняла брови, но сопротивляться не стала. Катерина глянула на Таню, и сказала:
— Похоже, Люба хочет с тобой поговорить.
Таня перешагнула с ноги на ногу и кивнула, стараясь не смотреть в сторону послушницы. Люба глубоко вздохнула и сделала несколько шагов к старосте. Катерина забрала у той тарелки, направившись на кухню, куда уже успела уйти Евдокия.
— Спасибо, — сразу же сказала Люба, как только сестры скрылись за дверью.
Танины глаза забегали, она опустила голову, сжав руки и тихо спросила:
— За что?
Люба постаралась улыбнуться, но видя то, как староста себя ведёт, было не до улыбок. Она снова вздохнула и сказала:
— За то, что про «Поллианну» сказала. И ещё… — она отвела глаза.
Таня подняла голову, вопросительно подняв брови. Люба заговорила тише:
— Гриня… ты ведь видела, что она пропускает. Почему ты не сказала сёстрам?
Казалось, Таня сейчас заплачет. Она свесила голову, а плечи её задрожали. Люба выставила перед собой руки, стараясь её успокоить, но та подняла стеклянные глаза и что-то шепнула. Люба пару раз моргнула, надеясь, что ей показалось, но переспросила:
— Что, прости?
Таня сглотнула и сказала:
— Маша хотела, чтобы Лису наказали. Сказала один день ей простят, а вот несколько… — её глаза сжались, налились слезами. — Но я всё видела, я всё видела.
Люба растерянно осмотрела её лицо и схватила за плечи:
— Таня, — она почти не моргала, глядя ей в лицо. — Скажи… скажи, что ты видела?
Девочка пыталась мотнуть головой, но Люба схватила её за щёки. Сердце послушницы громко стучало, отдавая в виски, но она смогла собрать всю смелость и ещё раз… тихо, с трепетом, спросить:
— Что ты видела? Скажи.
Из глаз старосты потекли слёзы, и она шепнула наконец:
— Олю.
Люба сразу выпустила её из своей хватки и отступила на шаг назад. Таня вытерла слёзы, шмыгнула носом, и, не поднимая глаз, продолжила:
— Это всё из-за меня, это я виновата, — она посмотрела на Любу. — Маша мне рассказала, что ты ей сказала… и…
Таня снова отвернулась, схватившись за горло. Говорить было сложно, поэтому Люба шагнула к ней и хлопнула по плечу:
— Не говори, я всё поняла.
Таня кивнула, прикрывая глаза:
— Прости меня, это я виновата. Я должна была сразу всё сказать.
Люба шумно выдохнула, помотав головой:
— Ты не виновата, — её брови жалобно сжались. — Ты поэтому сказала мне про «Поллианну»?
Таня кивнула. Люба улыбнулась, тяжело выдыхая:
— Всё будет хорошо.
Таня подняла на неё глаза.
— Я обещаю, — Люба схватилась за сердце. — Я сделаю для этого всё, на что способна.
Катерина вернулась почти сразу, как Люба с Таней закончили разговор. Она встала возле них, поставив руки в боки и сказала:
— Люба, — она приподняла брови. — Что ты Тане сказала?
Староста тут же замахала руками:
— Она меня не обижала, правда!
Катерина прищурилась, но поняла, что увлеклась, поэтому глубоко вздохнула и сказала Любе, что пара идти в сарай. Работа не ждёт.
Люба вздохнула, от бесстрашия, с которым она разговаривала с Таней, не осталось и следа. Ладно уж забрать инструменты, это не страшно. Но почистить Марфушу, которая в прошлый раз ей копытом чуть в ребро не зарядила. Тут дело другое.
Работы ей предстояло много: покосить траву вокруг сарая, ведь она уже прилично наросла, вычистить стоило, поменять сено, и в конце концов… почистить саму Марфушу. Единственное, что Любу успокаивало — это Катерина в роле её сегодняшнего надзирателя.
Сестра помогла подопечной в самом необходимом. Но как только Люба взяла в руки щётку, ноги её затряслись, желая унестись отсюда поскорее. Но Катерина подтолкнула её вперёд и сказала:
— Кроме тебя, тут некому это сделать.
Люба, переведя дух, подошла к Марфуше, которая ласково подняла голову. Девочка погладила её по голове, пройдясь по ушкам, из рта послшницы вырвался лёгкий смешок:
— Она милая.
Катерина сложила руки перед собой и кивнула, сохраняя серьезное и задумчивое выражение лица. Люба глянула на неё, улыбаясь во весь рот:
— А у Марфуши подружка есть? Или только Ангелина к ней ходит?
Девушка мотнула головой, затем сказала:
— Хватит болтать.
Люба выдохнула и принялась за работу, аккуратно обходя крепкие ноги Марфуши. Как она лягается, послушница уже знает… Катерина внимательно наблюдала за этим, сдерживая себя от того, чтобы не завести беседу. Всё это длилось около пяти минут.
— Ты её будто гладишь, — сказала Катерина, нахмурившись. — Нужно по-другому делать.
Люба повернулась к сестре, пару раз моргнув. Девушка подошла к ней и перехватила щётку.
— Смотри внимательно, — по инерции девушка слегла закатала рукава и сделала несколько сильных движений. — С нажимом делай, иначе толка никакого.
Послушница внимательно смотрела за этим, кивая. Затем взяла у Катерины щётку и попробовала также. Она взглянула на сестру, та одобрительно кивнула и отошла на пару шагов назад.
— Катерина, — наконец спросила Люба.
Сестра ничего не ответила, ждала, пока девочка продолжит сама. Люба остановилась и повернулась к девушке. Она вздохнула, прикусив губу и спросила:
— Помните, когда Маша в классе кричала, что я ей про Лису наговорила?
Катерина кивнула.
— Почему… — послушница отвела взгляд. — Почему Евдокия меня похвалила?
Сестра замерла. Она нахмурилась, стараясь вспомнить тот день:
— Похвалила?
— Ну да, — уже с большим энтузиазмом продолжила Люба. — Она мне сказала, чтобы я в том же духе продолжала. Что я молодец. Странно так, — девочка пожала плечами.
Катерина молча опустила глаза. Такая новость заставила её глубоко задуматься.