Глава 15. Звучание арфы (1/2)

Александр</p>

— Я больше не могу! — с хриплым стоном Ева запрыгивает на барный стул, едва не падая с него, когда тот покачивается под натиском неаккуратных движений. — Учеба — это не мое. В моей крови звенят центы, а не знания!

Она с шумом ложится на стойку, уткнувшись лицом в вытянутые вперед руки. От такой резкости мелкие блестящие на свету кудри смешно подпрыгивают и вызывают у меня улыбку.

— До ее начала еще месяц, Ева. А элективы — способ повысить успеваемость в триместре.

— Вот именно, что месяц! Тратить весь сентябрь на какую-то ерунду — отстой!

— Не говори, что ты устала за какие-то, — кручу ладонью в воздухе, примерно прикидывая, сколько времени прошло с начала занятий. — Пять-шесть дней? — неуверенно заканчиваю, смотря на сестру.

Та, все так же лежа на стойке, поворачивает голову ко мне и тяжело вздыхает. Передает через этот вздох всю горечь нашего мира и трудность существования. Ее эмоции пробуждают воспоминания моего нежелания учиться на последнем курсе. Когда удача повернулась ко мне спиной, а чувство беспомощности и боязни не реализоваться во взрослой жизни медленно, с каждым днем закапывали в яме самобичевания.

— Ты не понимаешь, туда надо рано вставать.

— Это твой третий год, когда надо рано вставать. Должна была уже привыкнуть, — отворачиваюсь от Евы и жестом показываю стоящему за баром Максу, — светловолосому мужчине, что старше меня лет на двадцать, — налить мне выпить. — Сколько раз ты была на занятиях? — опять смотрю на Еву и чувствую себя занудой, но ничего не могу с собой поделать. Халатность сестры иногда поражает и, кажется, только я могу на нее повлиять сильнее, чем мама или Габ.

— Ну… — ответ Евы теряется в ее же бубнеже и стуке граненого стакана о стойку.

— Не слышу, — обхватываю стекло и делаю небольшой глоток, пока сестра неопределенно ведет ладонью, опять бурча что-то невнятное под нос.

— Пять…

— Сколько?

— Три…

Я шумно вздыхаю, отставляя стакан с напитком подальше от себя. Локтями упираюсь в деревянную поверхность и скрепляю пальцы.

— Ладно, — взвывает Ева, сев ровно и сложив руки на груди. — Один, — сознается, и как только я собираюсь возмутиться, перебивает меня: — А что там делать в самом начале? Сплошное введение! Я сегодня сходила и ничего нового не узнала, лишь подтвердила свои догадки, что проще зарабатывать на салоне и в клубе, чем в офисе за бумажками.

На секунду прикрываю глаза, чтобы побороть желание согласиться с Евой.

Не скажу, что мне мое образование не помогло. Наоборот, для ведения собственного бизнеса у меня была устойчивая база знаний, но в большинстве своем приходилось применять смекалку, а не вспоминать формулы для расчетов.

— Помимо того, чтобы бить татуировки, нужно бить их прибыльно, дорогая сестричка.

— Алекс, — Ева закатывает глаза и недовольно морщится. Она выставляет ладонь вперед, активно загибая пальцы. — Больше рекламы, больше связей, качественное обслуживание, работа со знаменитыми людьми. Все это — путь к успеху. А не твои вычисления.

Отворачиваюсь, в надежде скрыть довольную улыбку за стаканом.

Мне становится крайне жаль, что Еве приходится обучаться на профессию, которая ей вообще не интересна. Но пару лет назад она все же ей горела, пока не познакомилась с Ридом и не попала ко мне в клуб.

— Я горжусь тобой, Ева. Но доучись.

— А какой смысл, Ал? Мне жалко деньги, которые родители тратят на меня. Ты ведь бесплатно учился, — она дергает подбородком и опускает взгляд вниз. — А я просиживаю штаны просто так, хотя могу и так работать.

— Если бы оплата учебы была проблемой, ты бы об этом знала, — поворачиваюсь корпусом к сестре и чуть прищуриваюсь, заметив изменение в ее лице. — Мама и Габ могут себе позволит дать тебе все, о чем ты можешь мечтать. Они не смотрят на твою успеваемость, а просто хотят создать тебе каркас, который может помочь в будущем.

Ева шмыгает носом, явно растрогавшись моей короткой подбадривающей речью. А меня отбрасывает в преследующие меня несколько дней воспоминания, стоит увидеть грусть в светлых глазах сестры.

Заметив стоящую у окна маму, тихо подхожу к ней. Касаюсь ее руки, чтобы привлечь внимание, и случайно пугаю.

Мама вздрагивает и, кинув на меня беглый взгляд, отворачивается, быстро стирая с глаз слезы. Вновь посмотрев на меня, она слабо и привычно мне улыбается, считая, что я ничего не заметил.

Только я давно все замечаю и все вижу. К девяти годам я позволяю себе задавать вопросы, которые действительно волнуют меня. Хоть и должного ответа не получаю. От этого не понимаю, почему родители до сих пор ссорятся.

— Ты почему не спишь? — она опускается на корточки передо мной и берет мои ладони в свои, крепко сжимая.

Мне нетрудно рассмотреть заплаканное лицо из-за включенных в зале светильников и сверкающей за окном луны. Я прикусываю губу и резко обнимаю маму за шею в надежде, что это поможет. Тяну за собой вниз и упираюсь коленями в пол, пока взаимные объятия болью отдаются в груди.

Чувствую, как мама начинает плакать, и сам не контролирую свои слезы, что быстрыми дорожками стекают по щекам. Она бесконечно извиняется, обвиняет себя во всем происходящем и считает, что поступает неправильно.

Но я так не считаю. Точно не считаю.

Почему виноватой остается она, если папа позволяет себе повышать на нее голос и иногда не ночевать дома? Я искренне не понимаю, почему они не могут всегда быть счастливыми, а не периодами, как это обычно случается? Почему мы не можем всегда проводить время вместе? И почему почти каждый вечер заканчивается ссорой, если весь день все было хорошо?

— Мне так жаль, Алекс, — мама, положив руку мне на затылок, тесно прижимает к себе. — Я все исправлю, — тихо добавляет она, и я несколько раз торопливо киваю, почувствовав дрожь в родительском теле. — Только ты не плачь, милый, не плачь.

Вновь киваю, шмыгнув носом. Я крепко, насколько это возможно, обнимаю маму. Вспоминаю, как часто сдерживал слезы от падений или неудач, а в итоге все равно приходил к маме, раскрывая душу и получая успокоение.

И я хочу отплатить маме тем же.

Я приподнимаю голову, применяя попытку взять себя в руки, и тихо напеваю заученную с детства мелодию, которая в исполнении мамы и служила тем самым успокоением.

— Они точно не злятся?

Пару раз рассеянно моргнув, сбрасываю с себя тягость мрачных картинок.

— Нет. Поверь, Ева, мне, как старшему, доступна премиум подписка на обсуждение родственников с родителями за одним столом, — приподнимаю уголки губ и самодовольно откидываюсь на небольшую спинку барного стула, положив руку на стойку. — Да и кто я такой, чтобы тебе врать?

— Ты самый лучший брат, — признается Ева и соскакивает на пол. Она порывисто обнимает меня за шею, и я слабо поглаживаю ее по голым лопаткам.

— Говори это чаще. Или, стой, повтори, я запишу на диктофон.

— Алекс! Еще слово, и я пошлю тебя в задницу, — недовольно ворчит и с наигранным сопротивлением выскальзывает из объятий. — Значит, они меня любят? — прищуривается.

— И считают самой лучшей.

— Тогда за это надо выпить! — радостно вскрикивает Ева, вновь заняв место рядом. А когда зовет Макса, что неторопливо готовит бар к открытию, просит: — Мохито!

Макс моментально находит мой взгляд, и я согласно киваю, указав пальцем на свой стакан. Он улыбается, невзначай подмигивает Еве и отходит готовить запрос сестры.

— У тебя на сегодня планы? — интересуюсь, следя как Ева, закинув ногу на ногу, бездумно болтает стопой в воздухе.

— С чего ты так решил? — она хитро щурится, прикрывая улыбку ладонью.

Непривычное для Евы розовое платье из приятного коже бархата, смотрится на ней кокетливо, как и незамеченный мной ранее макияж. От блесток на ее веках меня немного слепит. И я не преувеличиваю. Будь я более образован в искусстве макияжа, смог бы четко описать разновидности оттенков, но пока все находится в диапазоне от розового к чуть другому розовому.

Я приоткрываю рот, и мои губы складываются в незамысловатую букву «о», когда, кроме как аргумента с нарядом, я никакой не нахожу.

Сдаюсь и все же молча указываю раскрытой ладонью на платье, за что получаю недовольное цоканье языком.

— Может, это мое альтер-эго?

— Скажи это змее, что так кровожадно смотрит на меня с твоего запястья и тому милому льву у тебя над коленом.

— Алекс! — упрекает, ударив себя по бедру. — Отстань от моих татуировок. Иначе я подумаю, что ты завидуешь.

— Очень.

Ева притворно горько вздыхает и с осуждением смотрит на меня, словно я начинаю ее раздражать. Но буквально за секунду вся спесь спадает, и я замечаю румянец на ее щеках и смущение во взгляде.

— Не совсем планы, — она смотрит вниз, скребя ногтем поверхность стойки. — Больше прогулка.

— С кем?

— Да что ты такой любопытный? — резко подняв голову, Ева в упор смотрит на меня. Я пожимаю плечами и отмахиваюсь, бурча, что не так уж мне и любопытно. — С Сэмом. И не нужно ничего говорить! Он классный.

— Ага, еще может быть заразен от Агаты, — морщусь.

— Ал, ну хватит, — чуть обиженно тянет сестра. — Сэм правда хороший. Он единственный из всех моих друзей видит во мне девушку. Еще он культурный, воспитанный, образованный…

— Я понял, понял.

— Еще у него есть мотоцикл, — тише обычного добавляет и прикусывает губу, виновато смотря на меня.

— Не смей садиться на эту штуковину без шлема! Отскребать потом твое тело от асфальта мне не хочется.

— Выключи режим мамочки, — довольно говорит и хватает поставленный Максом высокий стакан, отпивая. — Это что, спрайт?

Слежу, как Ева брезгливо морщится и высовывает язык, всем своим видом показывая отвращение. Я, стараясь сдержать вырывающийся наружу смех, встаю на ноги, чтобы удалиться работать дальше.

— Два часа дня, Ева, — скрещиваю руки на груди и склоняю голову набок. — Конечно, спрайт.

Сестра резко подается вперед, и я без сопротивления позволяю забрать свой стакан с жидкостью янтарного цвета.

— Яблочный сок. Серьезно? — в голосе Евы слышно осуждение, и меня окончательно пробирает на веселый смех. Пожалуй, такого разочарования я не видел давно. — У нас утренник сегодня?

— Да, поэтому я пришел сюда так рано.

Я развожу руки в стороны и разминаю шею и спину. Когда слышу хруст суставов, мысленно записываюсь на курс массажа.

— Я пожалуюсь маме! — кричит Ева, стоит мне развернуться и направиться в сторону лестницы на второй этаж. — Ты — тиран! Хватит пользоваться властью!

Запрокидываю голову и громко смеюсь от выкриков Евы и ее попыток достучаться до моей совести. Как жаль, что моя совесть находится чуть ниже здравого смысла.

Зайдя в кабинет, прикрываю дверь. В тишине помещения возвращаюсь к разговору с Евой. Она порой действительно переживает за отношения с родителями, ведь в силу своего характера и желания найти как можно больше приключений, прийти к схожести во взглядах сложно.

И да, как бы мама и Габ не поддерживали ее и не проводили беседы со мной, Ева все равно находит причины для беспокойства. За своей дерзостью сестра скрывает ту самую маленькую девочку, что воспитывалась только папой и лишь в пятнадцать поняла, какого это — чувствовать материнскую любовь.

Иногда я задумываюсь и о своих отношениях с мамой. Зачастую между нами возникают разногласия, споры и недопонимания. Но когда я вспоминаю все пройденное мамой, мне становится не по себе. Я ощущаю на плечах груз вины из-за того, что редко провожу с ней время и редко говорю, как ее люблю.

Ведь в потоке вечных дел не всегда находится свободная минута, чтобы увидеться или просто по-человечески поговорить. Рассказать о своих переживаниях, попросить совета или взаимно поддержать. Наверное, именно этого мне сейчас и не хватает.

И какая бы обида не засела в моем сердце, стоит вспомнить о браке, я все равно возвращаюсь к маме. Потому что искренне верю, что всего смог достичь не только благодаря непосильному труду, но и благодаря поддержки со стороны единственной — не считая Евы, конечно, — женщины, которой я могу доверять.

— Привет, — ставлю на громкую связь и расслабленно откидываюсь на высокую спинку кресла. Первый раз за три недели слышу голос мамы и ощущаю слабое покалывание в пальцах: то ли потому что скучал, то ли потому что это родное.

— Что-то случилось?

Я ласково усмехаюсь.

— Почему сразу случилось?

Мама невнятно проговаривает что-то на смеси шведского и английского, а после не без беспокойства говорит:

— В последнее время ты сам не звонишь. Поэтому и интересуюсь, Алекс.

— Все хорошо, мам. Просто хотел узнать, как у тебя дела.

— Работа, Алекс. Вот все мои дела на ближайшие пару месяцев. Но я рада, что ты согласился на предложение Евы отдохнуть.

— Да, я и не сомневался, что ты замешана в этом. Но Агата явно лишняя на этом празднике жизни.

— Алекс! — упрекает. — Считай Агату приятным дополнением. Тем более это отличный вариант познакомиться поближе и стать друзьями.

Закатываю глаза на слове «приятным» и не собираюсь возвращать их в статичное положение, пока речь идет о дикарке.

— Я бы поспорил насчет Агаты, но уже знаю, что это бесполезно. Поэтому, давай оставим?

— Хорошо, — вздыхает мама. — Не хочешь приехать на ужин на этих выходных?

— Хочу, — крайне резко отвечаю и прокашливаюсь, не понимая, откуда во мне столь сильное желание.

Мама, сквозь явную улыбку, задает еще пару стандартных вопросов, удивляясь, что в столь ранний час я не в кровати, а на работе. На что я лишь недовольно морщусь, осуждая людей, встающих с восходом солнца и желая как можно быстрее выпить чашечку кофе; смешать облегчение от приятного разговора с бодрящей горечью напитка.

*** </p>

— Я тебе говорю, это — тема, — Джош заваливается на диван и, повернув голову в мою сторону, закидывает ноги на журнальный столик. Я сердито смотрю на него, взглядом намекая сесть нормально. — Алекс, танцовщицы в клубе поднимут рейтинг до небес, — в подтверждение своих слов, Эванс резко вскидывает руки вверх, наконец замечая мое недовольство.

— Господи, Джош, избавь меня от этого! Мы не будем превращать «Олимп» в стриптиз-клуб только потому, что ты хочешь ходить туда бесплатно, — упираюсь руками в бока. Надеюсь, стоя на кухне, я выгляжу грозно, а не как разозлившаяся на мужа домохозяйка.

— Ну и зря, — обиженно ведет носом Джош и с характерным щелчком открывает банку пива. — Многое теряешь.

— Я теряю лишь поток твоих тупых подкатов к несчастным девушкам. И поверь, это — не самая большая потеря.