Глава 12. Гибрис (1/2)

Александр</p>

— Не так все и плохо, — отзывается Джош, стряхивая на траву пепел тлеющей сигареты. — Только музыка отстой. Нужно было Еву напрячь.

— Ева предпочла девиз: «Меньше работы — больше выходных», и решила оторваться, как в последний раз, — киваю в сторону шатра, в надежде найти силуэт сестры среди быстро движущейся толпы. Но не уловив знакомой темной макушки, бросаю это занятие.

— По программе дальше какие-то презентации, вальс и торт, — отмечает Эванс, разряжая напряженную тишину.

— Плевал я на эту программу и торт, — переступаю с ноги на ногу и упираюсь бедром в спинку стоящей позади деревянной лавки. — Быстрее бы это все закончилось. Я устал от наигранных поздравлений и беготни от отца.

— Почему бы тебе просто с ним не поговорить? Разговоры чаще всего решают все проблемы, — Джош приподнимает брови и подносит сигарету к лицу, втягивая в легкие капли яда, уничтожающего изнутри.

Запах табака заполняет и мою грудь. Я неприятно морщусь и подставляю лицо ветру, отгоняя от себя столь отвратный аромат и прикрывая глаза.

Несколько ровных рядов стульев из белесого дерева заполнены приглашенными гостями. Задний двор снятого для церемонии коттеджа украшен белыми и голубыми цветами, выделяются лишь брошенные в проходе лепестки красных роз.

Я прохожусь взглядом по сидящим передо мной людьми и сжимаю кулаки, заметив во втором ряду того, чей образ чаще всего вызывает отвращение. Мне до сих пор не удается принять тот факт, что у меня был отец и что он любил меня самой крепкой любовью. Я не могу принять и то, что этот человек духовно и морально уничтожал мамину душу на протяжении нескольких лет, а она, как невинная овечка, продолжала лезть в пасть к серому волку.

Когда наши взгляды пересекаются, мое тело вытягивается струной. На лице отца образуется скользкая усмешка. Кажется, он издевается, ведь я, по его мнению, так и не послушал его слов о бесполезности брака. Ведь сегодня я изменяю не только своим принципам, но и тем правилам, которые преследовали меня всю жизнь.

На сегодня остается единственный вариант своего спокойствия — бесконечная скрытность и попытки показать свою занятость другими гостями, чтобы избежать нежеланной встречи.

— Идешь?

Выныриваю из обрывистого воспоминания встречи с отцом и смотрю на Джоша, что кивком указывает мне в сторону шатра. Я поджимаю губы и отмахиваюсь, призывая друга пойти без меня. Тот, потушив сигарету о стоящую рядом урну и откинув полы пиджака, молча уходит.

Оставшись в относительной тишине, огибаю скамейку и с шумом присаживаюсь на нее. Я упираюсь локтями в бедра, чуть согнувшись в спине и роняю голову, рассматривая мелкие камни под ногами. Прохладный вечерний воздух, постепенно опускающийся на Лондон вместе с уходящим солнцем, приятно чувствуется в легких, щекотя и остужая.

В голове все события смешиваются, образуя непонятную скользкую смесь, которая собой заполняет все адекватные мысли и решения. Все настолько плохо, что я не исключаю того факта, что прислушаться к совету друга не столь плохо, ведь в конечном итоге он может оказаться прав.

Только нужен ли мне этот итог? И не сделаю ли я хуже самому себе, проявляя инициативу в том, о чем и думать не хочу?

— Не плачь, Алекс, брак — лишь одно из жизненных испытаний, — веселый голос сестры пугает меня, и я вздрагиваю, резко вскинув голову вверх. Ева широко улыбается и делает неловкий книксен, после которого присаживается ко мне. — О чем задумался?

Я небрежно пожимаю плечами и откидываюсь на спинку лавки.

— Думаю, как скоро я оторву руки тому пареньку, который крутится вокруг тебя весь вечер.

Мне не нужно смотреть в сторону Евы, потому что и так становится понятно, что она передразнивает меня, сморщив нос и лоб.

— Этот паренек — друг Агаты.

— В этом-то и проблема.

— Да, боже, Ал, — вскипает Ева и садится полубоком, находя мой взгляд своим. — Прекрати пытаться контролировать то, что тебе не подвластно. Я знаю, как себя вести и что делать. И я знаю, что ты любишь меня, но, пожалуйста, прекрати окутывать меня такой сильной братской заботой. Мне не пять.

Опустив плечи, слабо киваю в ответ на короткий, но строгий монолог сестры.

— Я просто хочу, чтобы у тебя все было хорошо.

— Все и так хорошо, Алекс. Я люблю тебя, и если Сэм меня обидит, ты первый об этом узнаешь. Я, так уж и быть, не буду бить его первая.

Я громко смеюсь, запрокидывая голову назад. В сердце становится тепло, когда Ева быстро обнимает меня, а после поднимается на ноги, потянув за собой.

— Скоро будет торт. Пошли, ты должен отрезать мне самый большой кусок.

Тогда я даже не догадывался, что до торта на этом «празднике жизни» не дотерплю. Сразу после танца, что несмотря на всего одну быструю репетицию, прошел относительно хорошо (не считая специально стоптанных ног), я окажусь в обществе отца.

Я не без раздражения смотрел в его сторону, пока тот лениво осматривает беседку, заполняя ее едким и все так же нелюбимым мной запахом табака. Он совсем не изменился с последней нашей случайной встречи на горнолыжном курорте два года назад.

Все такой же строгий вид, ледяной взгляд и беззаботность в отношениях к другим. Мне он напоминает меня же лет в восемнадцать, когда я поступил в университет и пробовал все, что было доступно, но в пределах разумного. Я не вижу в отце авторитета, и не хочу быть как он. Во мне нет желания вести с ним диалог, однако пытливый взгляд, который я ощущал на себе весь вечер, не давал покоя.

— Кто тебя пригласил? — не выдержав, первый подаю голос я.

Отец поворачивается и встает ровно передо мной, швырнув бычок за беседку.

— Я сам пришел.

— Без приглашения? У тебя плохо с манерами.

— Твой язык все такой же длинный, Алекс. Не забывай, кто мы друг другу. И не забывай, что я все еще твой родитель и слежу за твоими достижениями.

— Поэтому решил испортить мне праздник?

— Почему сразу испортить? Когда я позвонил твоей матери, я узнал, могу ли прийти. Она не отказала, — отец запускает руку в русые волосы, зачесывая их назад.

Я цепляюсь взглядом за ремешок золотых часов, узнавая в них знаменитый и любимый отцом бренд. Который раз убеждаюсь, что отец не изменяет себе и своим принципам, продолжая гнуть свою линию.

— Я одного не понимаю. Ты молодой, успешный, амбициозный. Зачем в столь раннем возрасте ставить крест на себе?

— Может, потому что это моя жизнь? — стараясь сдержать горечь от правды, выпаливаю я, начиная злиться.

— Ты бегал от меня весь день, а сейчас пришел и начал рассказывать, что жизнь твоя?

— Я пришел, чтобы больше не иметь с тобой дела и не слушать тебя и твою точку зрения в тех вопросах, которые тебя не касаются.

— Имей уважение, Александр, — строго произносит отец, и у меня внутри загорается огонь злости, что с каждым словом начинает пылать сильнее.

В какой-то момент начинает казаться, что я окончательно схожу с ума, когда мое открытое желание врезать отцу прерывает дикарка. Она неожиданно вваливается в беседку, опять сверкая голыми пятками и, как ни странно, отстаивает мою позицию.

Изначально все кажется розыгрышем. Что вот-вот из кустов появится ведущий и скажет о моей главной роли в телешоу. Но когда отец принимает поражение, все равно оставив за собой никому ненужное последнее слово, я окончательно теряюсь.

Вся уверенность спадает, и меня обволакивает дымка печали и ничтожности, из-за того, что я не смог дать должного отпора отцу. Хотя и разыграл сценку счастливой семейной жизни.

Благодарности Агате не смогли пройти цензуру, и мой рот не смог их произнести. Однако в глубине души я был рад, что дикарка появилась очень даже вовремя. А ее привычка совать нос в чужие дела наконец пригодилась.

Проводив взглядом удаляющуюся от меня Агату, я сам плетусь в дом. Поднявшись на второй этаж, удивленно осматриваю комнату, замечая на столике пару бутылок дорогого шампанского.

Бросив пиджак на кресло, стоящее у окна, с интересом осматриваю золотую этикетку, знакомясь с новым другом на вечер.

Не то, чтобы я часто прятал свои проблемы за алкоголем, просто… так было гораздо проще. Алкоголь — моя своеобразная терапия. Он каким-то волшебным образом помогал мне забыться, более здраво оценить ситуацию и по возможности найти новый путь решения.

Но сначала нужно было забыться.

Скинуть тяжесть, что оседает на плечи. Выкинуть из головы картинки свадьбы. Перестать чувствовать кольцо на своем пальце.

***</p>

Яркий свет обжигает сквозь закрытые веки, а тугая боль в коленях вынуждает жалобно застонать и повернуться на бок. Щекой чувствую пушистый ковер, сделанный из искусственного меха, и благодарю всех богов, что подо мной не лужа грязи.

Лениво открываю глаза, сразу же натыкаясь на удивленное и обеспокоенное выражение лица дикарки, что уперевшись коленями в пол, наклонилась непозволительно близко ко мне. Она прикладывает ладонь к моему лбу, и я морщусь, сводя брови к центру.

— Если рай выглядит так, то я готов сознаться во всех своих грехах и свалить на этаж ниже. Добровольно, — хриплю, легко тряхнув головой.

— Вряд ли тебя там тоже ждут, — недовольно произносит Агата.

Она горделиво выпрямляется и складывает руки на груди, пока я мельком осматриваю ее, продолжая щуриться от света. Заметив мой взгляд, Агата присаживается, подогнув ноги под себя и дернув вниз длинную полосатую футболку.

Размыкаю губы, желая сказать, что меня она не интересует, как перед лицом появляется собачья морда, и мокрый язык проходится от кончика носа до лба. Я откровенно фукаю и стираю с себя следы собачьих слюней предплечьем, пока Агата тянет Бруно на себя, весело улыбаясь.

— Ну и дрянь.

Раздраженно веду плечами и поворачиваюсь на спину, моментально зажмурившись от света висящей надо мной люстры.

— Ты себя-то видел? — с омерзением в голосе говорит Агата, и я смотрю на нее в надежде, что сейчас она растворится и все окажется глупым сном.

— Я хотя бы держу себя в руках, в отличие от твоей собаки.

— У моей собаки лапы, — язвительно отвечает Агата и явно сдерживается, чтобы не показать мне язык.

Ее фразу я пропускаю мимо ушей, приподнявшись на локтях и наконец оценивая себя и свое состояние. В голове немного гудит от выпитой бутылки шампанского, а перед глазами все двоится, не считая дикарки, которая отказалась опробовать на себе клеточное деление. Разминаю шею и моментально жалею об этом, когда зал начинает кружиться, напоминая, что оказался я на полу не по собственному желанию.

Натыкаюсь на перевернутый журнальный столик и наконец нахожу причину боли в коленях. Даже славно, изначально я подумал о чем-то более постыдном.

Мои наблюдения прерывает Агата, задав вопрос, ответ на который мне давать не хочется.

— Почти четыре утра. Чем ты тут занимался?

— Уж точно не крестиком вышивал.

Кинув мимолетный взгляд на Агату, неловко сажусь и подтягиваюсь к дивану, оперевшись на него спиной. Надавливая кончиками пальцев на уголки глаз, окончательно собираю мысли в кучу и опять смотрю на Харрис, — или мне теперь называть ее Нильсен? — что сидит напротив, гладя пса по боку.

— Я пил, — спокойно говорю. — Твоя комната тоже вся усыпана лепестками роз и соблазнительно заставлена фруктами и дорогим шампанским?

Агата хмурится и отрицательно качает головой. Она удобнее устраивается на пушистом ковре, сложив ноги по-турецки, и я замечаю края ее коротких розовых шорт, что до этого были скрыты под футболкой.

— Тогда я словил куш. Считаю это премией за свое хорошее поведение на свадьбе, — язык чуть заплетался, и несколько слов пропадают в пучине резко появившегося шведского акцента.