Глава 11. Узы Гименея (1/2)

Агата </p>

Прошло буквально пару минут, которые я потратила на то, чтобы разуться и оставить свои вещи в прихожей, а я уже жалею о своем приезде. Грубая мелодия, с примесью таких же грубых голосов, больно ударяет по голове и пульсирует в висках, напоминая, что вернулась я не в спа-салон, а в настоящий ад.

Откидываю волосы за спину, смотря на свое отражение в высоком зеркале, и расправляю невидимые складки на спортивных штанах. Словно готовясь к новому бою, разминаю плечи, в надежде, что это поможет избежать новых ударов судьбы.

Интуитивно идя на звук из самой преисподней, останавливаюсь у кухонного островка, с одной стороны которого стоят мягкие стулья, а с другой мне открывается вид на спину Александра.

Голая кожа, покрытая созвездиями родинок, невольно притягивает мое внимание. Я откровенно пялюсь на то, как перекатываются мышцы, когда Александр, слабо качая головой в такт музыки, помешивает что-то на плите.

Несколько дней назад мне выпала честь рассмотреть фигуру Нильсена, обтянутую мокрой футболкой. И хоть я в большей степени наслаждалась превосходством, сидя сухая на террасе дома и наблюдая, как красиво Александр несется мимо под проливным дождем. Мои глаза — чтоб их! — смогли сохранить в памяти картинку, способную привлечь внимание.

Каплю внимания. Не больше.

А сейчас…

Ладно, он правда хорош собой. Точно занимается спортом, несмотря на полный холодильник полуфабрикатов. И точно помимо замороженных фрикаделек предпочитает что-то из ряда вон выходящие: кровь девственниц, змеиную кожу или курагу. Это единственное объяснение, почему за смазливым личиком прячется такой выводящий из себя одним взглядом индюк.

Возвращаюсь в реальность, лишь когда Александр тянется рукой к рядом стоящей бутылке пива. Он неспешно делает глоток и возвращает ее на место, продолжая заниматься своими делами.

Шумно выдохнув, понимаю, что так дело не пойдет и проскользнуть к себе в комнату незамеченной — не интересно. Я торопливо осматриваюсь. Цепляюсь взглядом за беспорядок на поверхности островка: разделочная доска, на которой лежит ломтиком нарезанный цветной перец и яркие полоски моркови, рядом длинные ленты очисток от картофеля и сухая шелуха лука; в ворохе пакетиков со специями валяются грязные ножи, а в небольшой миске намешана пародия на маринад.

Я бы назвала это не беспорядком, а полным хаосом. Но если в конце получится что-то вкусное, потому что пряный аромат начинает манить, то издержки в виде грязной посуды не так страшны.

Наконец, увидев на углу стола черную колонку, из которой теперь льется нечто, похоже на смесь джаза и рока, я широко улыбаюсь. А когда вижу, что и Александр оживился, пританцовывая, я с энтузиазмом нажимаю на кнопку выключения и наслаждаюсь возникшей тишиной.

— Да что за? — бурчит Нильсен и поворачивается. Он моментально находит меня взглядом, и я игриво машу ему кончиками пальцев, упиваясь гримасе на лице напротив. — Нет, — Александр качает головой. — Не говори, что ты вернулась.

Наигранно закатываю глаза и упираюсь ладонями в мраморную поверхность островка.

— Я же говорила, что мне у тебя нравится. Тем более, смотреть как кривится твое лицо — одно удовольствие.

Александр пытливо всматривается мне в глаза, словно пронзая насквозь, а после, сведя брови к переносице, отряхивает руки.

— Так дело не пойдет, — он широкими шагами огибает преграду и хватает меня за локоть, чуть приподнимая его. Из-за тупой, — а, на мой взгляд, незначительной, — разнице в росте, кажется, что я безжизненной куклой болтаюсь в руке Александра.

— Эй! — пихаюсь я, пытаясь вырваться.

— Ну-ка тихо, — Нильсен уверенно тянет меня к выходу, быстро пересекая гостиную. — У меня сегодня выходной, я уже выпил бутылку пива и планирую продолжить. Ты — помеха для моего отдыха. Так что, проваливай, — от выпитого алкоголя его голос звучит весело и непринужденно, однако лицо серьезное.

— Ну и жених мне достался. Импотент и алкоголик! — говорю я и поправляю упавшие на лицо волосы, стоит Александру резко отпустить меня.

Кидаю злой взгляд в сторону Нильсена, но тот, не обращая внимания на мою фразу, кивает в сторону двери. Он складывает руки на груди, а я повторяю его позу. Чувствую себя бунтующим подростком, однако сдаваться не собираюсь. В конце концов я потратила свое личное время на дорогу сюда, и никакой идиот не посмеет меня выгнать.

Александр резко вздыхает.

— Дверь разучилась открывать? Ручку вниз опусти и толкай. Дальше, я думаю, разберешься сама, — с пренебрежением говорит и разворачивается на пятках, возвращаясь к своим делам.

Провожаю спину Нильсена все таким же злым взглядом. Черт, да как у него получается быть таким спокойным? Я же, не получив должного эффекта, возмущенно ахаю, наконец осознав, как грубо он отозвался о моих способностях пользоваться обыденными вещами, вроде открывания и закрывания дверей. Сжав ладони в кулаки, следую за Александром на кухню, где опять включается музыка.

— Если ты забыл, то здесь мои вещи! — перекрикиваю мелодию, потому что Нильсен подготовился и поставил колонку рядом с собой.

— Ну так забирай их и проваливай, — повернувшись через плечо, говорит Александр. — Могу лично вызвать машину, лишь бы ты свалила.

— Ой, а твоя машина не пригодна больше? — часто моргаю, состроив невинное выражение лица.

Вижу, как губы Александра сжимаются в тонкую полоску, а скулы, которые и без того отчетливо видно, становятся более острыми. Он разворачивается ко мне и делает шаг вперед, встав напротив. Нас разделяет забросанный продуктами островок и капля здравого смысла, что не позволяет нам обоим схватиться за ножи. Хотя выражение лица Александра говорит об обратном.

— Слушай, ты сама ко мне лезешь, а потом обвиняешь! — Нильсен тычет в меня деревянной лопаткой, которой помешивал что-то в сковородке.

Свободной рукой он упирается в стол. На его предплечье вздуваются вены от напряжения, и я на секунду засматриваюсь на них, прежде чем вскинуть подбородок вверх и нагло сказать:

— Такова моя натура. Люблю экстрим.

Александр горько усмехается и склоняет голову набок. Невольно напрягаюсь, заметив в его взгляде каплю сожаления, о котором я, кстати, не просила.

— Скорее, у тебя какой-то комплекс и ты пытаешься его оправдать своей надоедливостью. Может, папа на выпускной не пришел, а, может, мама про день рождения забыла, — Александр пожимает плечами, и я чувствую, как вокруг моей шеи стягивается тугая веревка, не дающая и слова сказать. — Я не психолог и в людях особо не разбираюсь, поэтому могу лишь посоветовать сходить к специалисту.

— Взаимно, — рыкаю я, игнорируя хрип в голосе. — У тебя горит.

— О, еще как, горит, — самодовольно отвечает Александр, приподняв брови.

— На плите горит, придурок, — яростно бросаю и быстрым шагом направляюсь к лестнице, напоследок насладившись громким ругательством.

Влетев к себе в комнату, привычно закрываю дверь и чувствую, как внутри в очередной раз что-то надламывается. По телу приходится мелкая дрожь, и сковывает озноб.

Александр промахнулся с предположением о маме, ведь она ни разу не пропустила ни один важный для меня день. Мама никогда не находила отговорок и не выбирала вместо меня работу, наоборот, искала компромисс и находилась рядом.

А вот с папой он попал четко в цель. Я давно обещаю себе не плакать просто так, не тревожить воспоминания и папу, но каждый раз сдаюсь. Как и сейчас, сидя на чужой кровати, в чужой квартире, я шмыгаю носом, получая за свое же желание кому-то навредить. Наверное, это и есть мгновенная карма, потому что слишком больно.

После смерти папы, я отчаянно приняла детскую сказку об облаке, с которого он за мной наблюдает. Не хочется верить, что после смерти ничего нет. Хотелось, чтобы папа видел меня и гордился мной.

Хоть и на все выпускные приходила мама, окутывая своей заботой и с радостью и гордостью смотрела на меня, я понимала, что отцовскую любовь никто не заменит. Как никто не сможет вытравить из души горечь потери.

Надавив пальцами на глаза до белых пятен, призываю себя успокоиться. Прислушиваюсь к тишине и хмурюсь, последний раз утерев нос воротом футболки.

Похоже, мое появление все же испортило Александру настроение, раз его дискотека прекратилась. Только вот ничего кроме опустошения я не получаю. Никакого тебе удовольствия, веселья и чувства превосходства. Лишь тугая боль, связанная с воспоминаниями.

Я долгое время провожу стоя под горячим душем, вытравляя из себя всю возникшую внутри скорбь и разбираясь со своими мыслями. Долго не могу и уснуть, ворочаясь на широкой кровати, то и дело касаясь помолвочного кольца, что обжигает и напоминает о приближающейся свадьбе.

***</p>

Рваный вздох слетает с моих губ, и я провожу рукой по талии, наслаждаясь, как приятно кожей чувствуется дорогой шелк. Он облегает мое тело, идеально подчеркивая изгибы, а разрез выше середины бедра добавляет дерзости.

Я, смотря на себя в окантованное резной рамой зеркало, стягиваю с головы белоснежную фату и распускаю прическу, над которой трудились несколько часов. Легкие локоны ложатся на мои плечи, перекрывая широкие бретели платья и закрывая обзор на обнаженную спину.

Наклоняюсь чуть ближе, чтобы убедиться, что алого цвета помада дальше моих губ никуда не ушла, и вновь выпрямляюсь, вспоминая про последний элемент своего образа. Достаю небольшую сумку, которую я взяла с собой в снятый для празднования коттедж, и вынимаю из нее длинные перчатки. Они как вторая кожа обтягивают мои руки, доходя чуть выше локтей.

Стук в дверь отвлекает меня от самолюбования, а после, не дождавшись разрешения, Ева вваливается в комнату. Она нерасторопным движением зачесывает короткие волосы назад и встает ровно, уперевшись в меня взглядом. Ее губы приоткрываются, и кроткое «о» заполняет тишину.

— Погоди, оно же черное, — неприлично тыча в меня пальцем, говорит Ева.

— Ага.

Она делает несколько шагов ко мне, осматривая. Я чуть расправляю плечи и расслаблено смотрю на Еву, что сегодня будет подружкой невесты.

— Обалдеть! Ставлю сотню фунтов, что это может взорвать интернет, — она закатывает длинные шифоновые рукава своего голубого платья и широко улыбается.

— Пусть так, — я пожимаю плечами и торопливо запихиваю выпавшие для ночевки вещи обратно в сумку.

Моя небольшая спальня находится на втором этаже. Здесь, из большого окна, я могу наблюдать за собравшимися гостями, занявшими просторный задний двор. Там помимо бесконечных рядов белых стульев, которые почти заполнены, неподалеку расположен шатер. В нем будет проходить неофициальная часть торжества, или как сказала моя мама: «Накорми людей, и они забудут обо всех твоих косяках».

Не знаю, насколько это верное утверждение, но разбираться с ним ей, а не мне. В любом случае сегодня я вновь играю роль пешки. Как и буду ей последующие несколько месяцев, доказывая всем, какая мы с Александром хорошая семья, окутанная взаимной и сильной любовью.

От одной мысли, что меня с индюком может связывать нечто большее, чем просто игра, меня воротит. В горле встает неприятный ком желчи, как только перед глазами всплывает спокойный голубой взгляд.

Александр обладает способностью держать себя в руках, и это бесит.

Пока во мне сегодня утром бушевал психоз, Нильсен лениво смотрел в мою сторону, макая в яичный желток своей глазуньи кусочек ржаного хлеба. Он будто пропускал мимо ушей мои возмущения, направленные не только на него, но и на родителей, сидящих с нами за завтраком.

В какой-то момент, мне начало казаться, что они все сошли с ума, а я вовсе не существую. Может, так и есть? И все это игра моего воображения?

— Агата, ты идешь? — Ева смотрит на меня, задержавшись в дверном проеме.

Я растерянно моргаю и киваю. Последний раз кидаю взор на выбранное в салоне пушистое платье, висящее на дверце шкафа, и направляюсь к выходу из комнаты невесты.

Минуя пустые коридоры, оказываюсь перед дверями, ведущими на задний двор, где гудят голоса гостей. Подготовка с свадьбе заняла три недели. И хоть я особо не касалась этого показушного праздника, периодически приходилось встречаться с мамой и Оливией, обсуждая какие-то мелочи. На этих встречах был и Александр, общение с которым после того вечера состояло лишь из гневных сообщений с претензиями перестать есть чужие йогурты от него, и красноречивыми посыланиями в задницу от меня.

Видеть индюка мне не хотелось. Выходные я, как всегда, проводила дома или выбиралась на прогулки с Сэмом и уехавшей несколько дней назад на отдых Рейчел. Я продолжала делать вид, что ничего не происходит, пока реальность не догнала меня и не ударила в затылок.

Под мелодию, напоминающую летящую ткань, нежно окутывающую тело, распахиваются двойные двери, ведущие в сад. На секунду щурюсь, когда яркий солнечный свет слепит, но быстро беру себя в руки. Крепко сжимаю в руках букет из алых цветов и делаю первый шаг.

Я самодовольно усмехаюсь, когда все взгляды устремляются на меня. Практически в каждом читается восхищение и удивление. Лишь несколько незнакомых смотрят на меня с нескрываемым осуждением, скользя по моему наряду. Но я лишь гордо вскидываю подбородок вверх и поправляю упавший из-за теплого ветра на лицо локон. С высоко поднятой головой следую на свой личный публичный костер инквизиции по усыпанной лепестками алых роз дорожке.

В конце меня ждет Александр. Он ровно стоит рядом с наряженным священником, в руках которого толстенная книга.

Принимаю руку Нильсена, помогающего мне подняться на небольшой подиум и отгоняю от себя мысль, как в детстве мечтала стать невестой и провести этот день с любовью всей своей жизни.

— А где обещанная голубизна? — шепчет мне на ухо Александр.

— Я посчитала, что тебя достаточно, — дерзко смотрю на Александра, заметив, как его губы растягиваются в слабой улыбке.

— Туше.

Я хмыкаю. Что-то болезненно проскакивает в глазах Нильсена, но он быстро возвращает себе непринужденный вид.

Стоя под аркой из живых цветов, я внимательно рассматриваю Александра. В темно-изумрудном костюме, с матовыми черными пуговицами на пиджаке и рукавах, он выглядит, откровенно говоря, привлекательным. Первые две верхние пуговицы на белой рубашке небрежно расстегнуты. Я точно помню, как Оливия говорила про галстук и паше на оттенок светлее костюма, но ни того, ни другого я не наблюдаю.

Наверное, он, как и я, решил исправить выбор наших родных. И если у меня он более радикален, то Александр не так сильно кричит о своем протесте. Возможно, такова его натура, а, быть может, это мои личные догадки.

— Мы собрались здесь, — слова священника громом разносятся у меня в голове, и я позволяю себе зажмуриться, прежде чем кинуть взгляд на сидящую перед нами толпу.

Все гости одеты в оттенки синего и изумрудного, от темных тонов до нежных пастельных. Все, как было указано на красивых пригласительных, рассылка которых меня никак не интересовала. Как и не интересовала рассадка гостей, начинка торта и развлекательная программа.

В нашей церемонии нет ничего настоящего. Я убеждаюсь в этом, стоит мне взглянуть на скучающего Александра. Он, смотря куда-то в небо, немного хмурится, словно задумываясь над священными словами, обещающим нам нечто большее, чем просто брак. Восхваление любви, окутанное неимоверно большим количеством эпитетов, заставляет заскучать и меня.

Я смотрю на стоящего сзади Александра незнакомого мне рыжеволосого парня. Он с таким же грустным видом наблюдает за представлением, созданным для удовлетворения чужих потребностей и развития еще больших сплетен.

Однажды мне удалось заглянуть в желтую прессу, где я вычитала чересчур много теорий о нашей с Александром свадьбе. Все начиналось с банальной любви с первого взгляда, а заканчивалось чуть ли не трагедией в трех актах со скрытой беременностью, неизлечимой болезнью и борьбой за наследство.

Серьезно, я в который раз убеждаюсь в огромнейшей фантазии журналистов и готова лично проспонсировать сериал по мотивам их статей.

Отвлекаюсь от своих рассуждений, когда гости начинают хлопать. Я поворачиваю голову в сторону дорожки и широко улыбаюсь, увидев мчащегося ко мне Бруно.

Идеальная картинка теперь собрана полностью: счастливые влюбленные, одетые с иголочки, и их верный пес, который несет в зубах плетеную корзинку с кольцами.

Бруно послушно отдает ее Еве и садиться рядом со мной. На нем надета забавная футболка с рисунком фрака и галстук изумрудного цвета, который болтается на шее. Мысли, что это галстук Александра, веселят меня, и я не замечаю, как все приблизилось к своему концу.

У нас нет клятв вечной любви. Нет громких обещаний быть вместе и никогда не сдаваться. Нет взаимной поддержки и нет желания находиться рядом. Есть только душевная пустота, что, может быть, когда-то нас и объединит.

— Да, — четко говорит Александр.

Я пропускаю вопрос от священника мимо ушей, в надежде, что он растворится. Но пытливый взгляд вынуждает ответить:

Нет.

— Да.

В шуме аплодисментов теряются все возникшие внутри меня чувства. Наигранная, в большинстве своем, радость заполняет собой все пространство, и я наконец сдаюсь, окончательно и бесповоротно принимая факт, что теперь на моем пальце не только помолвочное кольцо, но и кольцо обручальное.

Оно тяжестью чувствуется на руке. И, кажется, вот-вот сломает мне палец, раз с мечтой в сердце давно расправилось.

Когда я надеваю кольцо Александру, то обжигаюсь об холод его рук. Сама же стараюсь сдержать слезы, рвущиеся наружу. Хотя, может, добавить драматизма сцене и сыграть неподдельное счастье перед всеми?

— Теперь вы можете поцеловаться, — говорит мужчина, и я удивленно выпучиваю глаза.

Я совсем забыла об этом. Да, черт возьми, это в целом было последнее, о чем я могла подумать, отвлекаясь все три недели на работу и отдых.

— Что, страшно? — Александр улыбается и делает шаг ко мне ближе.

Я отзеркаливаю его движение, с вызовом смотря в голубые глаза, что сверкают от яркого летнего солнца.

— Нет, — хмыкаю и напрягаюсь всем телом, стоит руке Александра лечь мне на талию.

Другой он касается моего предплечья, пока я крепко сжимаю в руках букет. Внутри бушует ураган сомнений и горит табличка с экстренной эвакуацией отсюда. Но я как вкопанная остаюсь стоять равно, пока Нильсен наклоняется ко мне.

— Удивительно, какая ты неугомонная, — тихо говорит Александр, но я не успеваю ответить.

Его губы касаются моих легко и непринужденно. Словно он каждый день целуется с фиктивными женами.

Я прикрываю глаза и мягко выдыхаю. Сама позволяя углубить поцелуй, чуть запрокинув голову назад. Александр целует меня медленно, растягивая момент, а я открыто отвечаю ему, замечая, как сбивается дыхание. Свободной рукой хватаюсь за пиджак Нильсена и приподнимаясь на носочки.

С каждой секундой поцелуй становится более страстным и жестким, переходя на агрессию. Все эмоции смешиваются, и я не понимаю, чего хочу. Лишь жар, постепенно разносящийся по телу, позволяет мне опомниться и с мокрым звуком разорвать поцелуй.

Я растерянно смотрю на Александра, который протирает губы кончиками пальцев, а после смотрит на них, замечая следы от помады. У меня моментально вспыхивают щеки от накопившегося смущения, а в голове звучит голос, осуждающий меня за такое поведение.

Мы пересекаемся взглядами. Мой — немного испуганный, а его — хмурый и непонимающий.

От взаимных переглядываний нас отвлекают гости, что по-очереди подходят с поздравлениями, желая миллион всего и маленький чемоданчик с костюмами для Бруно. Знали бы они, что гардероб моей собаки достаточно обширен, тогда бы и слова не сказали. А если бы знали, для чего вся церемония, то точно бы не пришли.

— Агата, какая же ты красивая, — тетушка целует меня в щеку и счастливо улыбается. Она поправляет пиджак своего брючного костюма и протягивает в приветственном жесте ладонь Александру. — Аннет — тетя Агаты.

Тот кивает, обмениваясь взаимностью и улыбается, продолжая играть роль моего мужа вот уже на протяжении тридцати минут после окончания церемонии и перемещения в шатер.

— И как ты умудрилась скрывать от всех такого красавчика?