Глава 10. Мы все — жрецы Мельпомены (1/2)

Александр </p>

— А папа точно не будет ругаться? — спрашиваю я, передавая маме самый крупный осколок стекла.

— Нет, это всего лишь рамка.

— Вчера вы ругались, когда что-то разбилось.

Обнимаю новенький футбольный мяч, чувствуя небольшую вину за свое буйственное поведение. Но идея играть в мяч в гостиной была чересчур привлекательной, чтобы я мог упустить ее, променяв на поход во двор.

— Алекс, тебе не стоит переживать, — мама мягко треплет меня по макушке и поднимается на ноги, направляясь к выходу из гостиной. Я иду за ней, следя, как аккуратно она несет осколки в руках. — Это взрослые дела, в которые тебе не нужно лезть.

— Ладно, — обгоняю маму и разворачиваюсь спиной к проходу. Мелкими шажками, стараясь не споткнуться, проделываю знакомый путь на кухню. — А папа меня любит?

— Конечно, милый, — мама слабо улыбается и выкидывает в урну стекло, что с грохотом ударяется о железное дно.

— А тебя? — интересуюсь я, придерживая мяч одной рукой.

Я не помню, что мне ответили. Но точно помню, что четкого ответа я не получил. Лишь уцепился за застывший голубой взгляд мамы, в котором часто видел свое отражение и который всегда был наполнен любовью.

Любовью, что на тот момент была подарена двум самым главным мужчинам в ее жизни. Любовью, что зачастую не возвращалась в ответ ни от одного.

— Иди собирайся, Алекс, скоро идти на занятие, — мама опускается на корточки передо мной, прикасаясь большим пальцем к щеке.

— Я больше не хочу ходить на сольфеджио. Может, запишешь меня на футбол? — с надеждой в голосе спрашиваю.

Мама молчит несколько секунд, внимательно всматриваясь мне в лицо, а после, улыбнувшись, говорит:

— Хорошо, футбол, так футбол, — она поднимается на ноги. Прежде чем выйти из кухни, спокойно продолжает: — Но сегодня все равно сходишь на занятие. Тебя ждут. А после, я найду подходящий футбольный клуб.

Я радостно киваю и в предвкушении новых ярких событий, напрочь забываю про разбитую фоторамку в гостиной, про недавний разговор, про вчерашний вечер.

Мама всегда соглашалась на все мои просьбы, лишь бы я не задавал провокационных вопросов; лишь бы я не думал, что наша семья с каждым днем рушится. Только тогда я был слишком мал, чтобы это понять и просто восторгался огромному количеству подарков как от мамы, так и от отца.

Их споры блекли на фоне нового дорогущего конструктора, а крики заглушались благодаря набору видеокассет с недавно вышедшими мультфильмами.

Редко меня окутывал страх. Он чувствовался едва заметным облаком горечи, что окутывало тело и сковывало движения.

Но самым страшным для меня были ни ссоры, ни ругань родителей. Самой страшной для меня была наступающая после них тишина.

Она была такой громкой, тяжелой. Иногда казалось, что замолкал весь мир, и только я имел возможность издать тихий, незаметный звук, который со временем становился постыдным и был скрыт глубоко внутри. Где-то в душе я продолжал редко всхлипывать, пока в реальности крепче сжимал в руках джойстик, убегая от наступающей на пятки правды.

— Гадство, — шепчу я, смотря на порезанную ладонь.

Прикрыв на секунду глаза и шумно выдохнув, выкидываю собранное стекло. Подставляю раскрытую ладонь под поток холодной воды и упираюсь лбом в навесной ящик на кухне, следя, как изначально алые разводы, постепенно бледнеют, а после и вовсе пропадают.

Я прикладываю бумажную салфетку на небольшую, но глубокую рану, чувствуя, как вместе с ней что-то кровоточит и в душе. На языке растекается привкус предательства.

После сделанного Агате предложения, я, как кажется, самый старший, получил выговор от мамы. И я бы его понял, будь он обоснован и подкреплен аргументами, сильнее, чем просто: «Зачем ты сделал это в такой важный для Агаты день? Зачем ты перетянул все внимание на себя? Почему так эгоистично поступил?».

Как будто у меня до этого где-то в кармане находилась методичка по правильному ведению фиктивного брака, на который я, собственно, и не соглашался. Не спорю, что во мне сыграла вредность еще в тот день, как кольцо оказалось у меня. А когда вместе с ним в руке красовался билет на открытие галереи, пазл сложился сам, предвкушая нечто, на мой взгляд, грандиозное.

Только вот удовольствие, полученное в первые тридцать минут, улетучилось так же быстро, как и прошел момент моего триумфа над Агатой. На смену радости пришли те самые грубые вопросы и осуждающий взгляд мамы. Словно из-за меня продуманный задолго сценарий пошел не по плану.

Тогда у меня возникает встречный вопрос: если вы так хотите играть в жизнь, то почему бы не раздать правила всем игрокам?

Уборка оставшегося после устроенного Агатой погрома занимает у меня небольшое количество времени, но тем не менее отнимает слишком много сил и энергии. К концу, когда последняя подушка оказывается на диване, я окончательно валюсь с ног.

Достав из холодильника бутылку пива, недолго думая, заменяю ее на тяжелый граненый стакан, в котором плещется виски с парочкой кубиков льда. Поднявшись на второй этаж, в последнюю секунду дергаю себя, отскочив от двери теперь уже чужой спальни. Да, я мог бы привычно лечь там, сыграв одну из сцен сказки про семейство медведей и заглянувшую в их дом девочку. Но боязнь после покрыться аллергической сыпью или словить приступ какой-нибудь краснухи от проведенного в спальне Агаты времени не позволяет мне этого сделать.

Я кидаю последний взгляд в сторону двери и, выждав драматичную паузу, захожу к себе. Тут практически все точно такое же, как было в моей привычной комнате. Просто не столь уютно.

Бросаю рубашку в кресло, не беспокоясь за ее внешний вид, и занимаю место на кровати, скрестив ноги. Остаток вечера я провожу в компании виски, тишины и мыслей, что зачастую возникают в момент разочарования в самом себе.

***</p>

Пыль блеклым полотном поднимается у моих ног, когда я ловко спрыгиваю на землю. От песка в горле немного першит. От резких движений металлическое стремя тихо гремит, привлекая к себе внимание.

Пару раз хлопнув коня по боку, наблюдаю, как тот жадно отпивает воду, перегнувшись через невысокий деревянный забор, огибающий манеж. Сегодняшний день наполнен непривычной для Лондона жарой. В скопе с душным воздухом, кажется, что вместо Темзы Англию пронзает портал в ад с быстро бегущими потоками лавы.

Снимаю бейсболку и протираю лоб низом черной спортивной футболки, стирая пот. Руки немного не слушаются после пары часов езды верхом, в попытке выгнать из головы злобу, ненависть и желание убивать.

Взяв Каприза за поводья, выхожу с ним за пределы площадки и направляюсь к конюшне. Ржание других лошадей перебивает хруст песка под ногами, когда я захожу в небольшое помещение, наполненное солнечным светом.

Конь, несмотря на свое имя, послушно заходит в стойло. Прежде чем начать есть, он терпеливо ждет, когда я закончу перекидывать смесь овса и овощей в кормушку.

— Если бы ты во время прогулок таким послушным был, — сквозь улыбку говорю и глажу шею коня, ладонью чувствуя гладкую шерсть.

Каприза подарил мне Габриэль на двадцать первый день рождения. Узнав от мамы о моем пристрастии к конному спорту (это единственное хобби, оставшееся со мной с детства), он решил, что молодой жеребец — лучшая инвестиция в развитие будущих отношений с пасынком.

Спокойный, на первый взгляд, конь, сразу же приглянулся мне. Я испытал чувство, схожее с исполнением детской мечты, вроде встречи с зубной феей или же прогулки по облакам с Питером Пэном. С радостью приняв подарок, я пару дней не мог поверить, что Каприз настоящий; что он не плод моего разыгравшегося воображения.

Статный. Красивый. Волевой.

Цвет его шерсти растягивается от белой морды, ушей с вкраплениями светло-серых пятен до цвета мокрого асфальта на шее, груди, ногах. Бедра усыпаны редкими яблоками. Дымчатая короткая грива жесткостью проскальзывает между пальцев.

Он с самой первой встречи устраивает мне взбучки, скидывая с себя прямиком в грязь. Потребовалось немало времени, чтобы борзый, местами дикий конь, привезенный из Испании, стал моим другом.

За все четыре года нашей с ним дружбы, Каприз, кажется, смог проникнуться всеми моими проблемами. Он терпеливо выслушивал долгие монологи во время прогулки в лесу, явно смирившись со своей участью и моим длинным языком.

Хотя периодически моя задница встречалась с землей, когда Каприз оправдывал свое имя или я ему просто надоедал.

Но это не делает его плохим. Наоборот, так я не расслабляюсь и не позволяю себе полностью довериться даже близким. Каприз держит меня в узде.

Иронично, правда?

Раньше, когда в моей жизни не было клуба, я проводил в конюшне, находящейся неподалеку от дома мамы, почти каждый день. Габ снял здесь несколько мест для Каприза и своих лошадей, за которыми ухаживаем не только мы, но и работники конюшни.

Габриэль сам увлекается ездой верхом. Пару раз, во время совместного отдыха, мы выбирались в чащи лесов Ирландии, бесконечные луга Франции и горы Румынии, взяв лошадей напрокат. Во время наших прогулок непроизвольно сближались, хоть и не смогли до конца стереть те границы, позволяющие нам стать родными.

Мистер Скай появляется в конюшне чаще, — почти каждый вечер. Он ответственно проверяет своих лошадей и моего Каприза, а после пишет короткое сообщение или звонит, рассказывая, как здесь происходят дела.

Порой мне становится стыдно, что я навещаю своего друга лишь в редко появляющееся свободное время, когда есть возможность доехать на другой конец Лондона. Или же, когда мне хочется забыться, отвлечься, выплеснуть скопившуюся злость путем долгих тренировок.

Как произошло сегодня.

Когда я днем подошел к своей машине, чтобы спокойно отправиться на работу, во мне вспыхнул такой сильный огонь ярости. Мое сердце так быстро колотилось от негодования, а рот то и дело приоткрывался, как у выброшенной на берег рыбы, пока я ходил вокруг автомобиля, осознавая, что мне даже не нужно просить запись с камер, чтобы понять, кто именно это сделал. Я, мать его, был готов лично притащить Агату за шкирку и заставить убирать царапины собственными руками.

Глянцевая черная поверхность была исполосана настолько сильно, что любой тигр обзавидовался бы количеству полос. Особенно интересно на их фоне смотрелись ругательства, выцарапанные так глубоко, что, кажется, проще заменить капот целиком, чем попытаться это закрасить.

Гнев был таким мощным. Но разум смог перебить красную пелену, возникшую перед глазами. С желчью, подступающей к горлу, я свалил сюда, чтобы, прежде чем разобраться с Харрис, разобраться в себе и, в первую очередь, выплеснуть всю энергию.

Я не заметил, как мысль о мести, кружившаяся в голове несколько часов, постепенно бледнела, ходила волнами, а после и вовсе исчезала. На смену ей пришло понимание, что чем больше я буду вспыхивать, обращать внимание и как-то показывать свою заинтересованность, тем больше буду получать от Агаты. Она как маленький ребенок, готовый нашкодить еще раз, лишь бы увидеть всплеск эмоций.

И если я действительно прав и смогу держать себя в руках, не показывая полный спектр чувств (хотя желание убить ее все еще растекается в груди), то смогу снизить риски на несколько процентов. Придется свыкнуться со статусом терпилы. Но чего не сделаешь ради счастливой семейной жизни?

Главное, на практике не сорваться и не закатить очередной спор, который повлечет за собой тюремный срок.

— Эй, Мулан! — знакомый голос раздается над ухом, и я вздрагиваю, чуть не выронив из рук вилы, которыми раскидывал сено. — Что у тебя на лице? — весело произносит Джош, уперевшись локтями в дверцу стойла.

Я растерянно хлопаю глазами, пересекаясь взглядом с другом. Но быстро натянув самодовольную улыбку, выпрямляюсь.

— Красота.

Эванс закатывает глаза, и я весело хмыкаю, вновь принимаясь за дело.

— Нет, на нем зло. Темное, глубокое. Я вижу, Алекс, с тобой что-то не так. Тем более ты взял выходной, чтобы что, убирать навоз?

— Я взял выходной, чтобы отдохнуть, — ускоряю свои движения, но ловлю ироничный взгляд друга. — Да, и убирать навоз, — встаю ровно и упираюсь одной рукой в бок, а другой придерживаю вилы.

— И дело вовсе не в помолвке?

— Нет.

— И твоей невестой тут не пахнет?

— Нет. Тут пахнет лошадьми и твоим необоснованным любопытством.

— Поэтому ты так пафосно садился в красный Mini Cooper под слова Арианы про бывших <span class="footnote" id="fn_32130206_0"></span> в истории Евы?

Раздраженный стон слетает с моих губ, и я, отбросив вилы в сторону, вытираю лоб тыльной стороной ладони. Просить Еву взять у мамы ключи от машины — было ошибкой. И я знал, что что-то подобное всплывет. Один ее ехидный взгляд чего стоил.

Эванс вопросительно приподнимает брови, дожидаясь моего ответа и явно игнорируя сердитость, появившуюся на моем лице.

— Агата испортила мою машину, и мне пришлось взять мамину, потому что такси в Лондоне — убийство собственного времени.

— Как ты понял, что это была именно она?

— Потому что только она могла выцарапать на капоте «пернатый импотент»!

На секунду Джош застывает, в упор смотря мне в глаза. Начинает казаться, что он ушел в астрал, но когда помимо ржания лошадей раздается ржач моего друга, я начинаю сомневаться, друг ли он мне.

Шмыгнув носом и дожидаясь, пока припадок Эванса закончится, я складываю руки на груди и выхожу из стойла, чтобы выйти на улицу. Джош, утирая слезы, следует за мной.

— Мне даже интересно, почему именно такая кличка к тебе прицепилась. Чем вы занимаетесь вместе? — отсмеявшись, спрашивает Эванс.

Он щурится от ярких солнечных лучей и поправляет рыжую челку.

— Обычно мы не пересекаемся, но, когда встречаемся, происходит «бум», — изображаю руками взрыв. — Как видишь, страдаю в большинстве своем я. А всему виной — взаимное желание прикончить друг друга.

— И что ты сделал ей взамен на машину?

— Ничего. Позже вышлю счет, — спокойно говорю я и открываю стоявшую на деревянной скамейке бутылку с водой, жадно отпивая.

— В смысле ничего? Она буквально испоганила машину. Да я бы шею свернул!

— О, я бы тоже так сделал, — беззаботно отвечаю. — Только вот, в итоге же сам останусь виноватым. С меня хватило выслушивания возмущения матери из-за того, что бедная Агата осталась обижена.

— Неужели, ты так сильно ее обидел? — с откровенным непониманием интересуется Джош, пролистывая фото автомобиля на телефоне.

Черт, да там настолько все плохо, что мне пришлось вызывать эвакуатор. Потому что проще пройтись голым рядом с Букингемским дворцом, чем выехать со двора на когда-то дорого выглядевшим «Range Rover».

— Не то, чтобы сильно, — небрежно пожимаю плечами и забираю мобильник, просунув его в передний карман спортивных штанов. — Думаю, это все ретроградный Меркурий. Ева как-то упоминала о нем.

— А ты знаешь… эм… что это значит?

— Нет, — хмыкаю я. — Но, кажется, не самое приятное время года. Обычно Ева оправдывает им свои психи, прогулы и импульсивные покупки, — замолкаю на долю секунды и задумчиво добавляю: — Слишком часто он случается…

Джош согласно кивает и неловко чешет затылок.

— Тебе надо расслабиться, — выдает Эванс, и я свожу брови к переносице. Я так сильно расслабился здесь, что мне теперь нужен отдых. — Вчера в клубе был аншлаг, и я провел вечер с такой… Алекс, да ты бы сам не устоял. Она еще и с подругой была. Мы весь вечер… — Джон мечтательно прикрывает глаза.

— Избавь меня от подробностей, — отмахиваюсь от друга, как от надоедливой мухи. — Надеюсь, ты хотя бы работал.

— Конечно, — широко улыбается Джош. — Я не отлыниваю, в отличие от некоторых директоров, которые меняют работу на помолвку.

Я цокаю языком и закатываю глаза, готовый начать отстаивать свои позиции, впрочем, Джош меня перебивает, вцепившись мне в руку.

— Алекс, это конец нашего братства, — с наигранной серьезностью произносит Эванс. — Ты теперь помолвлен и любой твой промах сделает тебя козлом отпущения.

Выдергиваю руку и морщу нос, когда на лице друга появляется сочувствующее выражение.

Мне правда было не до размышлений о своих будущих вылазках в клубах или на каких-либо мероприятиях, с целью развлечься с девушкой, которая не против отношений на одну ночь. Как-то в голову не стучались мысли об ограничениях, да и в прочитанном мной несколько раз договоре пункта о сторонних связях я не помню.

— Тебе надо съездить к Агате.

— Не думаю, что она хороший вариант для расслабления, — фыркаю я.

— Фу, Алекс, что за мысли? — Эванс морщится, сдерживая улыбку. — Поговорить с ней о правилах отношений.

Я сжимаю переносицу, надавив на уголки глаз.