Глава 9. Врата в Тартар (1/2)

Агата </p>

Мягко разжав онемевшие от волнения пальцы, неторопливо, почти робко, касаюсь шеи Александра. Его кожа горячая и упругая. Мне удается почувствовать, как быстро пульсирует вена на его шее, прежде чем подняться выше, обхватив гладкие щеки ладонями.

Я склоняю голову набок и прикусываю губу, наблюдая, как Александр не отрывает от меня внимательного взгляда. Сама рассматриваю его, запоминая. Второй раз за день мы находимся непозволительно близко друг к другу, но, кажется, ни я, ни Александр ничего не имеем против.

— Неужели я настолько хорош, что ты потеряла дар речи? — голос Нильсена размеренный и ровный.

Мне становится не по себе от того, как волнительно екает в груди сердце. А когда Александр упирается ладонями с двух сторон от моей головы, я начинаю сомневаться в своей дееспособности.

Прежде чем заговорить, я прищуриваюсь, словно пытаясь считать с лица напротив эмоции. Однако, кроме заинтересованности ничего не замечаю.

— Говорят: от ненависти до любви один шаг, — собравшись с духом, кокетливо произношу я, и Александр едко усмехается.

— Хочешь признаться мне в любви?

Я закатываю глаза, всем своим видом показывая увлеченность лишь в Александре, а не в его фразе. Поглаживая большими пальцами его скулы, перенимаю все внимание на свои нежные, ласковые касания.

— Нет, хочу показать тебе тот самый шаг, — шепча, я подаюсь вперед, намереваясь коснуться губ Александра.

И пока он в полном недоумении застывает, я незаметно, но со всей силой и накопившейся злостью наступаю ему на ногу.

Сдавленный стон разносится рядом со мной, и Нильсен отшатывается назад, позволяя наконец выбраться из импровизированной клетки. Я, борясь с желанием насладиться стремительно краснеющим от боли лицом индюка, ловко проскальзываю мимо, устремляясь вглубь квартиры.

Но мне удается сделать лишь пару широких шагов, прежде чем вновь оказаться лицом к лицу к Александру.

Он, схватив меня за запястье, тянет к себе, зло сводя брови к переносице и кидая искры из глаз. Я непроизвольно вжимаю голову в плечи, пока Александр, кажется, испытывает собственное терпение.

— Ты чокнутая? — шипит сквозь стиснутые зубы Александр. Он делает шаг навстречу, когда я стараюсь выдернуть запястье из крепкой хватки.

Надо было его задушить, пока была возможность…

— Нечего ко мне лезть! — я приподнимаю подбородок и пересекаюсь с горящим от злости взглядом. От него мурашки бегут по коже, но я старательно держу лицо.

— Это я лез? — вновь сжимая руку, прикрикивает Александр. — Между прочим, ты облапала меня, а я и пальцем к тебе не притронулся!

Вспыхнув, надуваю щеки от возмущения. Ладно, может, он и прав, но и я отступать в этой глупой игре не намерена.

— А нечего зажимать меня по углам!

Александр наигранно закатывает глаза. Да так сильно, что на несколько секунд они становятся чисто белыми.

— Ты правда думаешь, что интересна мне? Я лишь насмехался, Агата, — Нильсен склоняет голову набок и победно улыбается.

— Так я тебе и поверила, — поворачиваю голову в сторону, не в силах смотреть на самодовольное лицо индюка, который думает, что получил несколько очков превосходства.

— Как раз таки и поверила, — уже в открытую издевается Александр, вынуждая меня как можно сильнее потянуть зажатую в тисках руку на себя.

— Какой ты самонадеянный. Я быстрее поверю, что земля плоская, чем поведусь на твои смазливые словечки и воспроизведение сцен горе-любовников из сопливой подростковой мелодрамы, — тараторю я, тыкая Александру в грудь указательным пальцем свободной руки. — Хотя я бы не взяла тебя даже на роль дерева в школьной постановке, потому что боюсь, из тебя и бревно нормальное не выйдет!

Тяжело дышу и свожу брови к переносице, не получая должного эффекта: злости, удивления, быть может, открытой агрессии.

— Не могла бы ты говорить медленней? Вы, англичане, всю жизнь твердите скороговорки, — беззаботно произносит Нильсен, натягивая на лицо расслабленную улыбку.

— Мы, англичане, советуем тебе прикупить словарь и подтянуть английский. А лучше из страны свалить, — рыкаю я.

— Может, ты свалишь из моей квартиры?

— Мне здесь нравится, — с вызовом бросаю я, вздергивая подбородок вверх и расправляя плечи.

— Оно и видно, — фыркает Александр и весело смеется, когда вновь подавляет мою попытку к бегству.

Нахмурившись, меняю тактику. Начинаю брыкаться, а когда и такое не помогает, резко застываю. Смотрю Александру в глаза и выпячиваю нижнюю губу, пока тот вопросительно не приподнимет брови.

— Мне… — сжимаю губы в тонкую полоску и, кинув взгляд исподлобья, хрипло говорю: — Мне больно…

Нильсен смотрит на стиснутое в своей лапище запястье, и я шмыгаю носом, чем добиваюсь долгожданного освобождения.

Так резко отшатываюсь назад, боясь, что меня схватят обратно, что чуть не заваливаюсь на пол. Прижимаю руку к груди, баюкая.

— Посмотри, она из-за тебя посинела!

— Не ври. Я даже не сжимал.

Александр складывает руки на груди, не проявляя и капли сочувствия. Лишь холодность и отстраненность, пока я поглаживаю несуществующий на запястье синяк.

— С чего мне врать?

— Мне откуда знать, — небрежно пожимает плечами Александр. — В твоей голове явно творятся необузданные природой и наукой процессы.

— Ты меня сейчас пытаешься оскорбить? — делаю шаг навстречу Нильсену, от досады сжимая кулаки.

Он возносит глаза к небу и шумно выдыхает. Когда наши взгляды пересекаются, Александр качает головой, усмехаясь и брызгаясь ядом.

— Господи, сколько тебе лет? Ты ведешь себя, как ребенок.

— Прости, я забыла, что, чтобы быть взрослой, надо зажимать людей по углам.

— Так часто об этом говоришь, — Александр наклоняется вперед, чем откровенно намекает на разницу в нашем росте. — Неужели понравилось? Повторим?

Он плотоядно улыбается и тянется ко мне, намереваясь схватить. Но я, наконец, беру себя в руки и дергаюсь в сторону, применяя проверенную тактику: отступление. Под громкий, хриплый смех взбегаю вверх по лестнице, боясь, что индюк помчится за мной. Только вот ему все равно. Как только я оказываюсь на втором этаже, входная дверь хлопает, оставляя меня в долгожданном одиночестве.

Влетев в свою комнату, на ходу стягиваю кеды и откидываю их в разные углы. Подошва с грохотом ударяется о пол, и я слегка морщусь.

Во мне бушует необъятный ураган злости, негодования и растерянности от произошедшего. Сердце гулко стучит в ушах от резкого перепада эмоциональной составляющей, а на лбу проявляется испарина: то ли от моего динамичного забега, то ли от волнения за собственную шкуру.

Я так же на ходу стягиваю с себя футболку и расплетаю волосы, с тихим стоном удовольствия разминая кожу головы. Зайдя в ванную комнату, останавливаюсь напротив зеркала, вглядываясь в отражение и не находя там себя.

На меня смотрит не та веселая и жизнерадостная Агата, которую я привыкла видеть. Она не улыбается мне в ответ и не подмигивает, кидая озорной взгляд. Сейчас она серьезна, возможно, даже напугана: ее выдает бегающий взгляд и бледный цвет лица.

Тряхнув головой, отбрасываю мысли о собственном сумасшествии, наклоняюсь и умываюсь холодной водой. Я остужаю горящие от постепенно снижающийся злобы щеки, наконец, чувствуя небольшое успокоение. Но оно исчезает так же быстро, как и появляется, когда причина той самой злобы опять лезет мне в голову, словно крича: «я еще не договорила!».

Александр с каждым днем становится самым сильным раздражителем, действующим на мой организм. Еще немного, и я попаду в больницу с отравлением токсичными веществами.

И я вовсе не преувеличиваю, как может показаться.

Фыркнув своим мыслям, я последний раз смотрю на себя в зеркало. Кончиками пальцев стираю остатки туши под глазами и избавляюсь от оставшейся одежды, скрываясь за стеклянными дверями душевой кабины. Тут, в замкнутом, но безопасном, на мой взгляд, пространстве, я пытаюсь совладать со своими эмоциями, которые вкупе дают взрывной коктейль, что льется через край.

Я всегда была эмоциональна.

Мне нравится чувствовать эмоции, нравится растворяться в них. Я стараюсь не сдерживать себя в любом проявлении чувств (за исключением, конечно, если они могут быть использованы против меня), даже, если они будут чересчур яркими, непонятными никому и вызовут косой, серьезный взгляд моих сверстников, которые так стараются стать взрослыми, или в их понимании — нормальными. Они, в большинстве своем, хотят подстроиться под нормы, да так сильно, что в попытке быть нормальными окончательно сошли с ума.

И отчасти я их понимаю.

Когда вечно зациклен на одном и том же, обзор становится меньше с каждым повторным осмотром. Сначала ты замечаешь крошки, после следуют пылинки, а дальше тебе начинает казаться, что все вокруг грязное, неправильное, не такое чистое, как у другого.

Постоянные попытки вписаться в рамки дозволенного медленно сужают те самые рамки, тем самым уничтожая собственное видение мира.

И всякий раз, когда ты задумываешься о своем, при этом невзначай сравнивая с другим, ты постепенно теряешь интерес к собственному становлению. Что в последующем может сделать тебя безликой тенью общества, которое привыкло к строгости, серьезности, серости. Привыкло, что в мире нет времени на раскрытие своих эмоций. Нет времени на остановку и передышку. Потому что «так» не делали раньше. Тогда зачем им делать «так» сейчас, если можно своим осуждением надавить на новое поколение, стирая то самое «так» еще на несколько лет?

Подставляю лицо под напор горячей воды и зачесываю волосы назад. Сейчас, когда тело наконец расслабилось, я могу полностью отдаться здравой оценке произошедшего и оценить риск, на который пошла.

Имей я возможность быть более разумной, я смогла бы проигнорировать нападку Александра и пройти мимо, дальше занимаясь своими делами. Тогда бы и запястье не привлекало к себе внимание фантомной пульсацией и не жгло бы. Тогда бы я изменила самой себе, подавляя собственные чувства.

Порой я задумываюсь, что с возрастом не мешало бы увеличить перечень категорий, при которых все же надо контролировать эмоции. Иначе велика вероятность нарваться на кого-то похуже индюка или же вовсе потерять достигнутых результатов в том самом ненавистном мне обществе.

Недовольно сморщив нос, насухо вытираюсь и переодеваюсь в пижаму. Совершаю небольшую вылазку на кухню, где без стеснения в качестве моральной компенсации забираю у Александра коробку с готовой лазаньей и бутылку лимонада, с которой вновь скрываюсь за дверью <s>его</s> своей спальни.

На удивление, измученная сегодняшним бесконечным днем, я почти быстро засыпаю. Лишь иногда отгоняю от себя возникающие во сне образы Александра, которые быстро рассеиваются, возвращая меня к ярким картинкам несбывшихся мечт.

***</p>

</p>

Последующие две недели прошли мимо меня. Я не заметила, как время превратилось в сыпучий песок, стоило с головой окунуться в волнительную подготовку к открытию галереи.

Все свободное время я отсиживалась в кабинете за компьютером: рассылала оставшиеся приглашения, контролировала работу сайта, продажи билетов и многие, многие другие рутинные дела, что скрываются за крутым статусом «бизнес-леди».

Помимо приятного и полезного времяпрепровождения на работе, еще одним приятным фактом стало исчезновения индюка из моей жизни. За две недели обитания у него в квартире, нам удалось выработать на удивление слаженный механизм взаимодействия: мы не пересекались от слова совсем.

Я уходила из дома рано утром, когда Александр отсыпался после ночной смены в клубе, а когда возвращалась домой — он уже был на работе. Выходные же я предпочитала проводить у мамы, тем самым сводя вероятность встречи с Нильсеном к минимуму.

Единственное, что указывало на то, что в квартире я живу не одна — перестановка вещей и пополнение продуктов в холодильнике, которые изредка исчезали по моей вине. Но иногда — крайне редко — во мне просыпалась совесть, и я заезжала в магазин или заказывала блюда из ресторана, чтобы заменить ими съеденные мной. Но уточню, это все же было большой редкостью, больше походящей на жест доброй воли в ответ на спокойную жизнь и удобный ортопедический матрас.

Живя так, в конце концов забыв о каком-то браке, что раньше нависал надо мной грозовой тучей, я, в большинстве своем, старалась как можно слаженней организовать открытие галереи и не допустить мелких казусов, вроде задержки фотографа или отсутствия нужного мне цвета шаров. В конечном итоге, я даже не поняла, как оказалась посреди самого большого зала, собирая внимательные взгляды гостей, после краткого приветствия и благодарности за уделенное время.

Стараясь справиться с мандражом, расправляю невидимые складки на бежевых широких брюках, тем самым вытирая о ткань потные ладони. Сцепляю руки перед собой и мельком оглядываю зал, в который раз убеждаясь, как круто я и моя немногочисленная команда все сделали.

Все залы — а их на минуточку целых пять, не считая второго этажа, отданного под мастерские — выполнены в относительно современном стиле. Без лишней роскоши вроде лепнины или царских лилий на стенах. Нет и привычного всем желтого освещения, что исходит от потускневших лампочек во всех ранее посещенных мной музеях.

Картины здесь не обрамлены толстенными рамами, которые своей позолотой привлекают больше внимания, чем само изображение. Лишь черные классические матовые рамки, сделанные под древесину. На потолке, помимо вспомогательного света в виде длинных люминесцентных ламп, вопреки всей кричащей современности, висят хрустальные люстры, добавляя той самой невесомой строгости и отдавая дань уважения классическому оформлению галерей.

Я на мгновение прикрываю глаза, собираясь с мыслями. Последний раз обвожу толпу из знакомых и незнакомых мне людей взглядом, натыкаясь на подбадривающий жест мамы, и, наконец, незаметно прокашливаясь, продолжаю:

— Сейчас мы находимся в самом большом по площади зале, и, как вы могли заметить, здесь, — я взмахом руки указываю в сторону картин, — нет известных вам именем и фамилией. А если вы считаете, что личность художника стоит за его творениями, то и знакомых полотен вы здесь не найдете. Большую часть картин составляют работы молодых и очень талантливых художников, которые только начинают прорываться на арену, отодвигая на задний план устоявшихся классиков, — на секунду замолкаю, набирая в грудь больше воздуха. Успеваю заметить заинтересованность в незнакомых лицах напротив и молюсь всем богам, чтобы это было заинтересованностью, а не осуждением. — Я призываю вас гнаться за красотой, а не популярностью. Научиться ценить искусство не потому, что картина ценна на рынке, а потому что она ценна для вас. И я искренне надеюсь, что здесь вы сможете не только найти подходящие для вас полотна, но и познакомиться с тем, чем сейчас живет новое поколение.

Заправив за ухо выбившуюся из незамысловатой укладки прядь волос, растягиваю губы в широкой улыбке, когда по залу разносятся ритмичные аплодисменты. Кажется, что от радости и нарастающей эйфории подкашиваются колени, и я вот-вот свалюсь на пол, так и не закончив свою короткую, но емкую речь.

С благодарностью кивнув головой, плавно перехожу к самому главному и волнительному. То, благодаря чему галерея будет существовать.

— Помимо сотрудничества с Лондонским университетом искусств, мы находим художников в социальных сетях, на любительских выставках или же в обычных общественных местах, где непризнанные таланты за гроши продают картины, чтобы свести концы с концами, — придаю голосу строгости. Стараюсь выглядеть серьезной, чтобы показать всем, что я знаю, о чем говорю, что я полностью уверена в себе. — У каждой картины вы можете заметить QR-код, который перекинет вас на личную страничку художника на нашем сайте. Там вы сможете ознакомиться с другими его работами, что не представлены здесь, но которые можно приобрести. Все собранные деньги с продажи картин пойдут на развитие галереи и закупку материалов для мастерских. А фиксированные десять процентов будут ежемесячно отчисляться в лондонский приют для животных, — вновь стараюсь считать эмоции гостей, который раз убеждаясь, что на меня не несутся с вилами и раскаленными факелами. — И да, про мастерские, — улыбаюсь я. — Каждые выходные на втором этаже будут проходить бесплатные мастер-классы с нашими художниками. А в рабочие дни здесь будут открыты кружки для всех желающих научиться рисовать или просто провести время с пользой, независимо от возраста и статуса. Подробнее о всех нюансах проведения, расписании и планах на будущее вы можете прочесть на сайте или в брошюрах. Так же и я готова ответить на все интересующие вас вопросы, — киваю своим же словам и улыбаюсь. — А пока, желаю вам приятно провести время и попробовать замечательные ванильные пирожные.

Наконец заканчиваю, вновь поймав рокот аплодисментов и на негнущихся ногах намереваюсь где-нибудь спрятаться, чтобы окончательно прийти в себя и осознать, что дело сделано. Отогнать от себя страхи в провале, вытравить боязнь осуждения и непринятия. Осознать, что я действительно сделала это.

Только вот у судьбы на меня другие планы.

Рвано вздыхаю, когда гаснет главный свет, оставляя лишь натянутые по периметру светлые ленты и подсветки картин. Тело сразу сковывает страх неудачи в самый важный день моей жизни. Гости, все это время внимательно слушающие меня, начинают перешептываться, а я растерянно верчу головой, в попытке найти поддержку.

Но вместо нее нахожу нечто хуже.

Когда из толпы выбивается знакомый мне силуэт, я окончательно и бесповоротно понимаю — это только начало той самой неудачи.

Александр привлекает к себе внимание глухим хлопком в ладони. Он мило улыбается, обводя толпу взглядом, а после, поворачивается ко мне.

— Агата, — голос его твердый и немного хрипит. Возможно, от выпитого алкоголя, а возможно, от волнения. — Любовь всей моей жизни. Мой солнечный луч в кромешной тьме, — с каждым словом Александр приближается. Пока я с каждым его шагом лишь удивленно таращусь на него, сжимая ткань брюк по бокам. — Я неистово благодарен судьбе за такой подарок. За тебя, — он останавливается напротив и игриво улыбается, прежде чем продолжить: — И я хочу узнать, считаешь ли ты нашу встречу судьбой?

Александр запускает ладонь в передний карман брюк, и мои глаза расширяются, когда тот медленно опускается на одно колено.

— Ты что творишь?! — шепчу я, но мой шепот растворяется в возникшей в зале тишине.

— Агата Харрис, готова ли ты разделить со мной не только одну квартиру, но и всю жизнь? — изумрудная шкатулку в руках Нильсена щелкает, открывая вид на золотое помолвочное кольцо с россыпью камней. — Ты выйдешь за меня?

Слова возмущения застревают посреди горла, как и мысли, что помогли бы мне сбежать. Я оглядываюсь по сторонам, натыкаясь на замеревшие в ожидании лица, из-за которых еще больше становится не по себе.

Вновь вернув все внимание Александру, со злостью смотрю в его глаза. В них отчетливо проскакивает издевательство и насмешка. Он понял, что при толпе я не имею права сделать недовольное лицо и не пошлю его в задницу, вместе с глупой попыткой сыграть настоящее предложение.

— Ну же, — шипит Александр. — Не делай вид, что у тебя остался выбор.

Сказанные им слова больно пронзают сердце, вновь загоняя в тупик. Стараюсь не обращать внимание на потемневший в приглушенном свете ламп голубой взгляд, в упор смотрящий на меня. Надеюсь, что возникшая между нами «проблема» растворится сама. По щелчку пальцев. Осталось только дождаться тот самый щелчок. Но по всем законам жанров нас окутывает тишина, тяжестью оседающая на плечи.

Неожиданно почувствовав холодные пальцы Александра на своей ладони, едва заметно дергаюсь. Борясь с желанием ринуться с места, плотно сжимаю губы, но все же кротко киваю, не в силах справиться с напряжением. А когда Нильсен вплотную встает ко мне, так, что моя грудь касается его, я понимаю: пути назад нет.

Все планы на будущее рушатся, когда Александр надевает мне на безымянный палец кольцо. С каждой секундой, проведенной в таком положении, — стоя друг напротив друга и с не скрытой агрессией смотря в глаза — в обществе укрепляется позиция нашей необъятной, опьяняющей и серьезной любви, пока весь мир вокруг меня рушится, как карточный домик.

Александр заправляет за ухо прядь моих волос, пока нарастают веселые возгласы гостей. Он наклоняется ниже, так, что я чувствую тепло чужого тела.

— Ну как? Я все еще плохой актер? — шепчет мне на ухо Александр, и я вздрагиваю, когда кончик его носа касается моего виска.

Со стороны кажется, что он оставляет целомудренный поцелуй, а не откровенно издевается, явно задетый сказанной мной почти две недели назад фразой.