Глава 7. Сохранность олимпийского спокойствия (2/2)

Она, насупившись, расправляет плечи и поправляет длинный вьющийся локон, мило улыбаясь. Но я знаю, что за этой невинной красотой прячется слишком много пороков, а легкий румянец на ее щеках — далеко не признак смущения.

— Раньше тебя это не останавливало, Алекс, — Купер присаживается на край моего стола, когда я занимаю место в кресле.

Жгучего цвета платье неприлично оголяет смуглую, загорелую кожу, открывая вид на россыпь мелких родинок на бедре. Раньше я мог бы долго соединять их между собой линиями, проводя кончиками пальцев или языка.

— Это было когда? — наигранно откидываюсь на спинку кресла и потираю подбородок. Мы пересекаемся взглядами: дерзкими, развязными. — Год назад? Неужели, ты думаешь, что я все еще хочу тебя?

— Неужели, в тебе ничего не вспыхнуло? — спрашивает Моника и упирается ладонями позади себя, словно ждет, что я привычно прильну к ее оголенной шее губами.

— Кроме чувства голода — нет.

Моника на мгновение поджимает губы, рассеянно бегая взглядом по моему лицу, но быстро возвращает себе былое величие. В ней нет и капли того сожаления, что появляется в глазах. Нет и капли жалости, лишь расчет твоих будущих шагов.

— Мы были вместе, Алекс! Это должно много значить для нас, — Моника вскидывает руку вверх, и я, усмехнувшись, поднимаюсь на ноги, встав к ней вплотную.

— Были, — накручиваю черный локон на палец и неотрывно смотрю в глаза. — А потом мы просто занимались сексом. Без обязательств, без привязанностей. Как это было и в наших отношениях, — Моника морщит нос. — Что? Разве я не прав? — наклоняюсь вперед и упираюсь ладонями в стол по бокам от бедер девушки. — Почему ты пришла сейчас, спустя почти год?

— Я хочу все вернуть. Ты много для меня значишь, Александр, — Моника закидывает руки мне на плечи, сгибая их в локтях. Она кокетливо улыбается. — Ты — мой мир, Александр.

Я дергаюсь и скидываю мерзкие объятия.

— Где же ты была год, Моника? Что, самолеты из Шри-Ланки в пробке стояли? Или, может, не все туфли в Милане перемерила? — вскипаю я. — Год я не был твоим миром, а сейчас резко стал?

— Ты изменился, Алекс, — отстраненно говорит Купер, и нижняя губа немного подрагивает.

— Да. Я повзрослел и научился слушать себя и свои желания. А ты так и осталось той, для которой я был запасным вариантом.

— Не говори глупостей, Александр, — Моника спрыгивает со стола и тянется к моему лицу, но я быстро перехватываю ее ладони. Выражение лица Моники сразу меняется: становится каменным и безжизненным. — Я смотрю, ты завел серьезные отношения.

Я усмехаюсь и запрокидываю голову назад, сжав переносицу. Конечно, как я сразу не понял, в чем дело.

— Скажу больше: я женюсь, — приподнимаю подбородок вверх и придаю голосу строгость, добавив нотки гордости за себя и свои «планы».

Моника удивленно распахивает глаза и приоткрывает губы. Вижу, как нервно она сжимает и разжимает пальцы, стискивающие края короткой юбки.

— Не видела тебя на одном колене, — хрипит Купер.

— Скоро увидишь. Могу лично прислать все медиафайлы. Или, постой, на Карибских островах есть интернет? — подхожу ближе, язвлю, за что получаю толчок в грудь.

Моника, до последнего, сдерживая наигранные слезы, вылетает из моего кабинета так же быстро, как когда-то из моей жизни.

У нас правда были отношения. Жгучие, страстные, наполненные бессонными ночами и дерзкими поступками. Они держались лишь на обоюдном желании потратить вместе время, порой, не выходя из спальни.

Мы познакомились в университете, когда я перешел на второй курс, а Моника стала новоиспеченной студенткой престижного факультета журналистики. Я долго ловил на себе ее заинтересованные и соблазнительные взгляды, слышал наигранные смешки ее подружек, пока та лишь смущенно прикрывала розовые от румянца щеки ладонями.

Не скажу, что я был тем самым парнем университета, о котором мечтает каждая первая, но и в списке лузеров не числился. Я был самим собой, периодически включая свою соблазнительную сторону, чтобы подцепить девчонок. Ну, а Купер просто случайно угодила в мои сети и осталась в них на два года.

Нам было хорошо вместе, наверное, потому что ни о чем серьезном мы не разговаривали. Мы не строили планы на будущее, не думали, как будем жить вместе или какой ковер выберем в спальню нашего дома. Мы просто создавали условную видимость принадлежности друг другу и трахались. Много. Мы ценили момент, который не отнимал нашей свободы.

Спустя два года нескончаемых одинаковых дней и ночей я понял, что странно, когда секса в отношениях больше, чем самих отношений. Расставаться было… Мне было все равно, честно. Я не прочувствовал той самой тоски, о которой твердят многие. Я лишь понял: закончить то, что не дает развития — нормально.

Монику мое предложение тоже особо не задело и в ответ она предложила другой вид отношений — без обязательств. Я согласился, потому что мне было удобно, как и Купер. Наши встречи происходили каждый раз, когда кому-то из нас было плохо, скучно или наоборот некуда было деть энергию.

Так тянулся еще год, пока Моника с чего-то не решила, что я должен уделять время лишь ей. Почему-то она стала считать меня своим, будто мы снова вместе; будто мы снова дали друг другу какое-то обещание. Но нет, такого не было. Как и оказывается, не было доверия раньше. Купер, сама того не подозревая, надломила во мне и без того тонкий стержень доверия, когда по университету поползли слухи о количестве моих рогов.

Только вот должной реакции вся та тусовка, активно рассылающая сообщения, от меня не получила. Наверное, потому что не вспыхнула искра, а, быть может, потому что мне было все равно: на Монику, на ее дела за моей спиной, на пустую трату времени и на ее перевод в другой вуз.

Мечтал ли я после о любви? Не думаю. Хотел ли я ее? Это уже другой вопрос. Наверное, в то время, как и сейчас, я боялся, что мои отношения не станут чем-то бóльшим. Тем надежным каркасом, способным помочь мне пережить не один сценарий бренной жизни.

Копаясь в себе и своей нечастой влюбленности, я пришел к выводу, что она никогда не переходила в любовь. Все отношения тянулись монотонно, неизменно, словно поставлены на паузу. А девушки, которые вечерами ходили со мной на свидания, зачастую мечтали о золотом ободке на пальце, словно не видя в моих глазах пустоты.

Отсюда и возник вопрос: какой смысл от отношений, что перерастают в брак, просто потому что надо? Потому что об этом мечтают? Зачем мне портить жизнь другому человеку, а после и, возможно, ребенку, лишь потому, что долгие отношения подразумевают под собой брак?

Я искренне не понимал общественных установок, кричащих о важности обременить свою жизнь узами брака. Будто без них ты неполноценный и наплевать, что как таковой любви между вами нет. Я — пример отсутствия той самой любви, и я знаю, какого это находиться в семье, где один другого любит лишь по выходным, знаю, как сложно сдержать слезы, когда плачет мама, прижимая к груди руку с тем самым кольцом. Кольцом, что является мечтой многих. Но все мы знаем, что мечты порой разбиваются о скалы той самой реальности.

Тяжело вздыхаю и прикрываю глаза, услышав через щелку приоткрытой двери нарастающую мелодию и знакомый звонкий голос. Как бы сильно Ева не обижалась, свою работу она не бросит, а меня не подставит.

Даже становится противно от себя самого. Я не заметил, как потратил несколько часов на броски скомканной бумаги в урну и путешествие в чертоги воспоминаний. Стягиваю с себя рубашку и кидаю ее на край стола, принимаясь за работу.

***</p>

Возвращаюсь домой на несколько часов раньше, воспользовавшись статусом босса и уладив конфликт с Евой. Если, конечно, попытки заговорить с не обращающей на тебя внимание девушкой называются улаживанием конфликта, то тогда я справился.

Только вот закрыв входную дверь, в зону своего комфорта я не вернулся. Заметив включенный в гостиной свет, невольно напрягаюсь всем телом, прислушиваясь к звукам. Не то, чтобы я боялся, но расстояние до кухни и висящих на магнитной полоске ножам я пересек достаточно быстро. Так же быстро, как и поднялся на второй этаж, не понимая, насколько должен быть уверен в себе грабитель, раз так расслабленно напевает Мадонну, обчищая мой дом.

Я застываю на последней ступеньке, аккуратно выглядывая и оценивая масштаб бедствий: у двери спальни валяются раскрытые и заполненные до краев чемоданы с, кажется, всей моей одеждой, стопки с коллекционными пластинками стоят ровно у стенки, а рядом горой навалены мелкие декоративные элементы, вроде кубика рубика и несчастного окаменевшего кактуса. В голове крутится рой мыслей, одна из которых напоминает, что преступник может быть вооружен и что наточенный нож для разделки мяса мне совершенно не поможет.

Но желание метнуться вниз и вызвать полицию отпадает буквально сразу, как из комнаты выходит дикарка с бутылкой вина в одной руке и стопкой моих футболок в другой. Я давлюсь слюной от удивления и того, как безбожно она швыряет вещи в остальную кучу, мягко переключившись на несчастную Кэти Перри, чей хит теперь не отмыть от извращенного исковеркивания пьяного языка Агаты.

Я плотно сжимаю губы и, дождавшись подходящего на мой взгляд момента, — когда дикарка сильнее погрузится в представление себя на отборочном в Х-фактор — вылетаю из-за угла, тыча острым кончиком ножа в застывшую от испуга Агату.

— Какого, мать его хрена, здесь происходит?!