Первые звонки. (1/2)

Хёкджэ не сразу решается снова включить мобильный телефон Ынхёка: ему казалось, что если включить сотовый брата, то на него тут же начнут звонить друзья и бывшие пассии барабанщика, с которыми парень не сумеет объясниться, особенно после пресс-конференции, на которой для многих явно стал открытием факт того, что у артиста был брат-близнец. Но Хёку хочется смотреть на совместные фотографии с братом не только в фотоальбоме, но и на экране мобильного, потому, немного успокоившись спустя пару дней после прошедшего мероприятия, Хёкджэ, сидя на краю кровати Ынхёка, которую теперь Хёк, наверное, должен считать своей, нерешительно берёт модный смартфон брата и включает его.

— Ох… — Хёкджэ закусывает губу, нервно дёрнувшись от обилия уведомлений и сообщений, что тут же посыпались на несчастный телефон, отчего этот девайс негромко пиликает и вибрирует, практически не переставая. Более того, помимо сообщений, некоторые незнакомые Хёку контакты начинают непрестанно звонить на этот номер, явно желая не то получить от «Ынхёка» подробности, не то — в самом деле его утешить и поддержать. Хёкджэ явно не готов ни к первому, ни к второму, но он всё равно, не желая беспокоить чужих ему людей, начинает принимать все эти звонки, по большей части молча в трубку и отвечая на понятные ему вопросы односложно и тихо.

За одним из таких «разговоров» его застаёт Донхэ, неожиданно заходя в комнату за каким-то своим делом. Практически застыв на пороге, этот рассудительный лидер группы в полном молчании наблюдает за Хёком, вяло ведущим беседу с кем-то из собеседников, и, казалось, даже вслушивается в негромкие ответы «барабанщика»:

— Да… Да, я благодарен тебе за твоё сочувствие… Я? Нет… кажется, я в порядке… Мне просто нужно время, чтобы одному пережить всё это… Выпить? Нет, пока я не могу… да, я после лекарств, так что у меня строгая диета. Да, наверное, попозже… Конечно, до скорого.

— Что, достают теперь? — несмело спрашивает Донхэ, дёрнув плечами, когда Хёк завершает вызов и кладёт мобильный телефон рядом с собой. — И ты… наверное, хочешь с кем-то встретиться?

— Я… нет, не хочу, — Хёкджэ не в восторге от мысли, что, рано или поздно, ему придётся отправляться на встречи со знакомыми Ынхёка и, более того, парню придётся выкручиваться от каких-то естественных вопросов, на которые у него может не найтись ответов. Да и при этом тон голоса Донхэ такой обеспокоенный и нервный, что Хёк понимает — сейчас ему лучше не покидать общежитие, ведь ребята наверняка будут переживать за «Ынхёка», когда он в таком состоянии, потому, чуть подумав, парень несмело добавляет:

— На самом деле… я даже рад, что пока все репетиции сдвинуты. Наверное, мне лучше повременить с возвращением в общество. Пока я хочу остаться здесь, чтобы и вы, и Чонсу-хён знали, где я. Новые проблемы нам ни к чему.

— Разумное решение, — Донхэ резко выдыхает, неосознанно ослабив напряжение своих плеч, словно парня безумно беспокоила перспектива выпускать «Ынхёка» в таком состоянии на улицу одного. — Хотя бы до первых репетиций… тебе было бы лучше оставаться здесь, Ынхёк. А если мы можем чем-то помочь тебе, то просто скажи об этом, ладно? Мы все беспокоимся о тебе.

— Да, я это понимаю, — Хёкджэ медленно покачивает головой, непонятно почему надеясь, что его ответы успокаивают лидера группы. — И я благодарен вам за это, правда. Просто… мне пока сложно.

— И никто не будет тебя торопить, — торопливо добавляет Донхэ, неожиданно порывисто двинувшись вперёд, ближе к Хёку, останавливаясь где-то на середине дороги между порогом и кроватью Ынхёка. — Шивон обещал, что больше никаких мероприятий перед репетициями не предвидится, так что никто больше нас не побеспокоит в ближайшие дни. А ты… ты не думал сходить в душ? Тебе, наверное, не до этого, но…

— В душ? — Хёкджэ часто моргает от неожиданности и осматривает себя, понимая, что Донхэ прав: несмотря на тот сухой шампунь, которым покрыли корни его волос, Хёк уже выглядит весьма неопрятным, да и водолазка Ынхёка уже больше хранит запах пота Хёкджэ, чем парфюм Ынхёка, и эту вещь уже давно необходимо постирать. А если вспомнить, сколько времени Хёк провёл в больнице, без возможности как следует промыть голову и принять нормальный душ, то неудивительно, что даже Кюхён косится на него со странным выражением лица — парню действительно давно пора принять душ и постирать свои вещи.

Удивительным достижением, по мнению Хёкджэ, уже считается то, что ребята не забывают про аквариум: парни своевременно чистят его, кормят рыбок и приводят сам аквариум в порядок, словно временно вычеркнув «Ынхёка» из своего расписания, ровно как и из графика уборки и готовки, и от понимания этого Хёку становится не по себе.

Конечно, Хёкджэ слышал, как ребята обсуждали то, что после происшествия у «барабанщика» были долгое время забинтованы израненные запястья и руки, из которых врачи практически ювелирно извлекали стеклянную пыль от лобового стекла, разбитого на мелкие и крошечные осколки, но даже ужас пережитого не позволяет ему пользоваться этой собственной беспомощностью. К тому же, Хёк чувствует себя намного лучше, по сравнению с первыми мучительными днями в больнице, которые своей жестокой правдой фактически рвали его душу на части, так что Хёкджэ уверен, что ему следует вливаться в распорядок общежития, даже если парни будут против такого решения. — «Значит, пришла пора и мне привести себя в порядок и вновь учиться быть частью этого маленького мира…» — понимает Хёкджэ, потому, задумчиво кивнув, парень поднимается на ноги, спокойно посмотрев на растерянного Донхэ, и согласно отвечает:

— Да… пожалуй, ты прав. Мне давно следовало принять душ. Ванная ведь свободна?

— Насколько мне известно — свободна, — Донхэ пытается пошутить, нервно улыбнувшись и пожав плечами. — Если её опять не занял Хичоль, конечно. Но он вроде грозился, так что советую поспешить.

— Спасибо за совет, — Хёкджэ печально улыбается и, пройдя к шкафу Ынхёка, осторожно открывает его, ухватившись за дверцу, чтобы не покачнуться от нахлынувших чувств и эмоций. В шкафу находится столько вещей его брата, которые теперь будут считаться его вещами, что Хёку снова становится тяжело на сердце — в груди болезненно сжимает и с силой давит вниз, отчего дыхание перехватывает и становится трудно дышать. Дрожащей рукой Хёк хватается за первую попавшуюся вещь, что оказалась одним из его свитеров — Хёкджэ даже не помнит, когда он снова успел разложить свои вещи в шкафу, но его голову некстати посещает мысль, что этим вполне могли заняться Хичоль или даже Донхэ, пока парень был в больнице.

— Ынхёк? Ты… в порядке? — тихо спрашивает Донхэ, подойдя немного ближе и продолжая оставаться за спиной Хёка, не решаясь ни подойти совсем вплотную — ни остаться на безопасном расстоянии. — Пока ты был в больнице, нам отдали вещи, что были в машине… Мы не знали, что из этого твоё, потому мы…

— Это… всё моё, — с печалью резюмирует Хёкджэ, оглядывая и уже бесполезный фиксатор, и аккуратно сложенные свитера на одной из полок высокого шкафа. — А я уже и забыл об этих вещах… Спасибо вам.

Такая невероятно осторожная забота от Донхэ и ребят одновременно и греет Хёку сердце — и почему-то приносит даже больше терзаний и боли. Хотя, о причинах последнего факта Хёкджэ догадывается довольно быстро, ведь с этой мыслью парень засыпает и просыпается, остаётся наедине со своими мыслями — и сидит среди ребят за обеденным столом, улыбается и грустит. — «Здесь должен быть Ынхёк, а не я… Всё это так нечестно…»

Но сейчас Хёку нельзя об этом думать — ему нужно принять душ, как следует отмыть свои жирные корни волос, и, наверное, привести себя в порядок. — «Кажется, я ужасно зарос… Ынхёк бы не одобрил», — с сожалением понимает Хёкджэ: он не видит никакой нужды в удалении лишних волос, пусть даже щадящим способом, с помощью бритвы, но если близнец принял решение оставаться для всех Ынхёком, чтобы не разрушить всё то, чего достиг его брат, то этот вопрос всё равно всплывёт, особенно когда Хёку придётся выходить на сцену.

— «Сцена…» — мысль об этом пугает Хёкджэ ещё больше, но вернуться в пекарню и обо всём забыть после появления «Ынхёка» на публике уже не получится — его раскрытая ложь только создаст проблемы и ребятам, и агентству в целом. И только эта мысль заставляет Хёка двигаться вперёд, принимать пищу, даже если ему не очень хочется, слушать ребят во время их бесед, кротко улыбаться и терпеливо сносить этот непривычный для него интерес и внимание к «Ынхёку». К «двигаться вперёд» входит и поддержание чистоты, не только в комнате, но и своей собственной, так что, прислушавшись к словам Донхэ, Хёк отправляется в ванную комнату, уже не думая о том, что ещё недавно он боялся даже справить нужду, пока ребята в квартире — всё-таки щеколда, которую привинтил лидер группы на внутреннюю сторону двери, оказалась для Хёкджэ настоящим спасением.

***</p>

Горячий душ и тепло душевой кабины немного расслабили Хёкджэ, ведь недаром говорят, что чистота полезна не только для тела, но и для души — парню кажется, что даже его мысли стали немного яснее после того, как Хёк привёл себя в порядок.

Конечно, чёрную водолазку брата пришлось закинуть в стирку, так как ходить в ней и выглядеть (и пахнуть) прилично Хёкджэ уже не мог, но тёплый свитер после душа — это то, в чём парень, как оказалось, нуждался уже очень давно. Да и бритвой, всё-таки, удалять нежелательные волосы намного легче и безболезненнее, чем теми ужасными восковыми полосками. Правда, Ынхёк предупреждал брата, что таким образом корни волос остаются под кожей, и потому бриться парню придётся чаще, чем при вырывании волос с луковицами, но Хёкджэ категорически отказался снова пробовать воск на своём теле, а вдаваться в варианты удаления нежелательных волос ему совершенно не хочется, так что выбора у Хёка особо не остаётся.

Хорошенько протерев волосы полотенцем, чтобы просушить их, Хёкджэ, убедившись, что никто из ребят не сидит в коридоре «в засаде», тихо возвращается в комнату, рассчитывая немного обсохнуть, а после — заняться стиркой. Но все планы Хёка летят крахом, когда он открывает дверь в комнату Ынхёка и Донхэ: лидер группы стоит рядом с постелью барабанщика и, держа в руке мобильный Ынхёка, недовольно рявкает, явно ответив на новый звонок:

— Нет, он не хочет никого видеть сейчас. И не звоните сюда больше.

Опешив, Хёкджэ слишком громко хлопает дверью, не придержав её после себя — и, испуганно дёрнувшись, Донхэ резко поворачивает голову к своему соседу, не ожидав, что тот вернётся так скоро. Торопливо завершая звонок, парень неловко поводит мускулами и, чуть ли не съёжившись под растерянным взглядом Хёка, Донхэ протягивает ему мобильный, упорно глядя Хёкджэ под ноги:

— Извини, я просто… Ты сказал, что ни с кем пока не хочешь видеться, так что…

— «Он лазил в телефон Ынхёка», — у Хёкджэ, несмотря на его только восстановившееся умиротворённое состояние, моментально сдают нервы, точно по щелчку пальцев. — «Он знает пароль Хёка?! Как он смеет трогать чужие вещи?!» — парень шумно выдыхает и резко выхватывает телефон из подрагивающих пальцев Донхэ, старательно игнорируя его умоляющий взгляд. — «А завтра он полезет в фотоальбом? Его желание контролировать всё происходящее переходит все границы!»

— Не трогай. Мои. Вещи, — Хёкджэ с трудом сдерживается от желания закричать, потому после каждого слова ему необходимо брать паузу, чтобы не сорваться. Но его сердитый взгляд явно не скрыть, так как Донхэ спешно отступает назад, уставившись на Хёка и виновато сгорбившись, словно желая смотреть на «Ынхёка» снизу вверх, признавая свою ошибку:

— Ынхёк, прошу тебя, не горячись. Я просто хотел помочь тебе…

— Мне не нужна твоя помощь! Мне ничего от тебя не нужно! — не выдержав, Хёкджэ мотает головой, прижимая мобильный телефон к груди, и кричит, впервые осмелившись повысить голос на этого строгого лидера группы. Хёка фактически трясёт от охватившей его вспышки злости: парень убеждён, что Донхэ не имел права прикасаться к вещам Ынхёка, особенно когда это последнее, что осталось у Хёкджэ от брата в качестве «живых» воспоминаний.

Более того, Хёк только сейчас начал понимать, как его выводит из себя сложившаяся ситуация: все эти звонки желающих встретиться с «Ынхёком», чтобы обсудить с ним невесть откуда взявшегося брата-близнеца, всё это внимание окружающих, неуместные и категоричные слова менеджера, неожиданная агрессия Кюхёна в сторону Хёка… Но больше всего Хёкджэ выводит из себя поведение Донхэ: несмотря на всю эту осторожность и заботу, попытку защитить «барабанщика» от всего, что творится снаружи, Хёк не может не думать о том, что лидер группы таким образом лишь пытается приглушить голос собственной совести, после того, что произошло в этой комнате.

— «Что с того, что он вертится вокруг меня и пытается помочь, если тем утром Донхэ прямо сказал, что я для него ничего не значу?» — Хёкджэ снова хочется расплакаться, но уже от злости. — «И не только я — Донхэ плевать на Ынхёка, ведь, как он думал, той ночью в комнате был Хёк, а не я…» Если всё дело в сочувствии, которое хочет выказать Донхэ — то это Хёкджэ не нужно. Возможно, все эти необходимые фразы, которые обычно выказывают близкие и сопереживающие, скорбящие способны оценить по достоинству, но явно не в такое время, а намного позже.

Слёзы застилают Хёку глаза, он упрямо поджимает свои губы и, задержав дыхание, чтобы не всхлипывать, парень в упор смотрит на Донхэ, замечая, как тот сжимает руки в кулаки и шумно дышит полной грудью. — «Сейчас ударит…» — понимает Хёкджэ, и, приготовившись к любой реакции лидера группы, парень рефлекторно напрягает плечи, желая сжаться в крохотную точку, только бы не видеть столь суровый, рассерженный и разочарованный взгляд этих шоколадных глаз. Хёк зажмуривается, полагая, что сейчас он получит, возможно, заслуженную оплеуху, но вместо этого парень слышит лишь отрывистое рычание, а после дверь с грохотом захлопывается — таким стремительным вихрем Донхэ вылетел из комнаты.

— Ничего мне не нужно… Мне здесь не место, — тихо шепчет Хёкджэ себе под нос и, помявшись, он садится на кровать своего брата, забираясь на неё с ногами и наваливаясь спиной на стену. Тупым взглядом рассматривая заблокированный экран телефона, Хёк запоздало вспоминает, что для того, чтобы принять вызов, знать пароль совершенно необязательно, и от этого на сердце становится ещё тяжелее.

Злость моментально улетучивается — такой же неконтролируемой волной, какой она и захлестнула Хёка: жадно слизнув те опоры, которые Хёкджэ старательно расставлял в своей голове, чтобы устоять, эмоции накатили мощным приливом — и также быстро настал отлив, оставляя после себя лишь разруху и тину. Парень продолжает молчать, и тишину нарушает только монотонный гул фильтра для воды в аквариуме, никаким образом не отвлекая Хёка и не пытаясь переключить его внимание на себя — к этому звучанию и Хёкджэ, и Донхэ в своё время привыкли довольно быстро.

Хёкджэ не ждёт, что Донхэ после его слов вернётся в комнату так быстро, и в целом не ищет ничьего общества, понимая, что любыми объяснениями он сделает только хуже, и оттого парень изумлённо вздрагивает, когда кто-то негромко стучит в дверь. Сил на то, чтобы откликнуться на стук, совершенно нет, ровно как и нет даже малейшего желания, но его гостю разрешение и не нужно — когда дверь открывается, Хёк видит, что в комнату заходит Хичоль, на которого срываться совершенно не хочется.

— Буянишь, дорогой? — Хёкджэ ожидал было, что старший мембер группы начнёт читать ему нотации или воспитывать «своего лучшего друга», но удивительно красивый корейский солист без тени сомнения проходит к кровати Ынхёка, не опасаясь стать новой жертвой его срыва, и садится рядом с Хёком. — Узнаю нашего Ынхёка. Значит, приходишь в себя, наконец-то.

— Хичоль… — Хёкджэ тихо вздыхает, приготовившись защищаться от колкого языка Хичоля, но это не требуется: длинноволосый парень, прибрав пряди чёлки за ухо, просто сидит рядом и в его словах нет осуждения. Никакого порицания нет и в проницательном взгляде старшего — Хичоль, как и говорил Ынхёк, просто стремится быть рядом, чтобы помочь пережить эту бурю эмоций, закипающую изнутри. Сдаваясь, Хёкджэ сильнее сжимает телефон в своих дрожащих руках и, жалобно покосившись на корейского солиста, несмело признаётся:

— Я так устал, Хичоль…

— Знаю, милый, — Хичоль тянет руку к Хёку, и тот понимает, что не успеет убрать мобильный, чтобы это не выглядело подозрительно — но старший всего лишь мягко хлопает его прохладной ладонью по колену, явно стараясь успокоить «Ынхёка». — Но будет хуже — и ты это прекрасно знаешь, как и то, что один ты всё это не выгребешь.

— Куда уж хуже… — ворчливо отвечает Хёкджэ, покачав головой и легко постучав ногтями по потухшему экрану мобильного телефона. — Что может быть хуже, чем это?

— О, поверь, даже если сейчас ты не можешь это принять, то позднее ты сам с этим согласишься, — Хичоль понимающе смотрит на Хёка и мягко улыбается ему, без привычного задора и энергии, присущей ему и Ынхёку — как будто даже печально и с плохо скрытым сопереживанием. — Знаю, у вас с Донхэ не всё было спокойно, но постарайся не грубить ему, как раньше, ладно? Он беспокоится за тебя.

— Донхэ… — повторяет Хёкджэ, неосознанно сильно сжимая мобильный телефон в своей руке, когда образ лидера группы, держащего телефон Ынхёка в своих руках, фактически застыл перед его глазами. — Он брал мои вещи без спроса.

— Ынхёк, дорогой, ты не хуже меня знаешь, что Донхэ никогда не возьмёт чужие вещи без спроса просто так, — Хичоль не пытается пристыдить Хёка, но тому всё равно становится стыдно, особенно когда старший мембер, чуть помолчав, тихо добавляет:

— Особенно твои.

— «А, может, Хичоль прав?» — остатками злости Хёкджэ не хочется об этом думать, но тот виноватый взгляд Донхэ расставляет всё на свои места: теперь Хёку становится ясно, что лидер группы всего лишь хотел прекратить все эти назойливые звонки, на которые у парня уже не оставалось сил. — «Если Донхэ на самом деле хотел лишь уберечь меня… в смысле, «Ынхёка»… Как же всё это непросто…»

— Кажется, я схожу с ума… — хрипло стонет Хёкджэ и, выпустив мобильный телефон на свои ноги из дрожащих пальцев, закрывает руками лицо, точно стараясь спрятаться от всех проблем, как в детстве. Способ довольно наивный и глупый, но рука Хичоля на плече Хёка немного отрезвляет мысли, особенно когда старший мембер так легко и свободно шутит, негромко засмеявшись:

— А когда мы были в здравом уме и в трезвой памяти в последний раз?

Против этих шуток «в стиле Ынхёка» Хёкджэ никогда не мог устоять, потому, наивно потянувшись к этому невероятно похожему по духу на Ынхёка парню, Хёк убирает руки от лица и расслабленно смеётся, поддаваясь под юмор великолепного Ким Хичоля. Этот проницательный парень тут же замечает, как груз тяжёлых мыслей понемногу притупляется в голове его «лучшего друга», потому, мягко сжимая плечо Хёкджэ, Хичоль с ноткой озорства в своём голосе тихо интересуется:

— Ну что, не будешь больше букой?

— Нет… не буду, — расстраивать Хичоля не хочется, потому Хёк опрометчиво даёт слишком смелое обещание, которое он в итоге старается немного расширить, сделав свои заверения более реалистичными: неизвестно, когда у него снова произойдёт нервный срыв, а обманывать этого доброго парня Хёкджэ не намерен. — По крайней мере, постараюсь…

— Вот так бы сразу, котёнок, — Хичоль одобрительно покачивает головой и мягко ерошит влажные волосы Хёкджэ своими пальцами, продолжая понимающе улыбаться. — Донхэ успокоится, но не отталкивай его больше. У них был… довольно непростой разговор с Чонсу, так что теперь за всех нас полностью отвечает Донхэ самолично. Под ответственностью Чонсу-хёна лишь наше расписание и деловые вопросы, так что Донхэ сейчас тоже нелегко. Вдобавок снаружи — полный ажиотаж, и вынести всё на своих плечах без него ты попросту не сможешь.

— Хорошо… я тебя понял, — вздыхает Хёк, поддаваясь под эту уверенную ласку и немного опуская голову: ему ещё сложно переменить в себе это отношение к Донхэ, но Хичоль прав — Хёкджэ действительно не справится со всей этой тяжестью в одиночку, а на то, чтобы отталкивать ребят от себя, парень потратит намного больше сил. Ещё и новость о том, что Донхэ всё-таки поговорил с менеджером, как и обещал, и тем самым лишь добавил себе проблем из-за переживаний «Ынхёка», вклинивается в разум Хёкджэ, словно кривой ржавый гвоздь. — «Мне следует быть… более терпимым, как и ребята терпят моё подавленное состояние… И я должен быть благодарен Донхэ за то, что он взвалил на свои плечи ещё больше ответственности, чтобы ограничить мои пересечения с Чонсу-хёном…» — решает Хёк, чуть было не прослушав, как Хичоль осторожно добавляет:

— И пожалуйста, для меня — будь с Донхэ помягче, ладно? Он переживает куда больше, чем показывает.

— Хорошо, — тихо повторяет Хёкджэ, и, придвинувшись ближе к Хичолю, слишком смело для себя самого кладёт голову на его острое плечо и закрывает глаза, чтобы не было так стыдно смотреть на старшего мембера. — Я… потом извинюсь перед ним.

— Серьёзно? — Хичоль не двигается, продолжая мягко гладить Хёка по волосам, но, судя по голосу, он явно удивлён, и после его следующего вопроса Хёкджэ быстро понимает, почему. — Мой малыш умеет извиняться?

— Обещаю, — Хёкджэ неосознанно улыбается шире: от старшего мембера обращение «малыш» звучит также привычно, как и от Ынхёка, также по-родному и со сквозящей в этом слове заботой, что парню становится очень уютно и спокойно. — Но… чуть позже, ладно? Мне лучше пока побыть одному — кажется, мне всё-таки нужно личное пространство.

— Нет проблем, дорогой, — Хичоль чуть причмокивает губами, явно удовлетворённый этим ответом, и переводит просьбу Хёка в лёгкую шутку без малейших затруднений, что, видимо, для него уже дело привычное. — Поютится в моих объятиях на диване, сколько тебе нужно.

— Нет, Хичоль, я имел в виду… — Хёкджэ, понимая, что он снова создаёт ребятам проблемы, мнётся, поднимая голову с плеча Хичоля, и несмело добавляет. — Хотя бы до вечера. Не нужно перестановок. Я… сумею справиться с этим.

— Ладно, до вечера, так до вечера, — также легко соглашается Хичоль, ещё раз мягко хлопнув Хёка по колену, после чего этот жеманно красивый корейский солист поднимается на ноги и одобрительно кивает. — Главное, чтобы ты пришёл в себя. Пойду успокою его. Тебя никто не потревожит.