Пробуждение. (1/2)

«Ты с ума сошёл? Где же твой стыд?

Время движется дальше — и ты не можешь вернуть его назад.

Кто в этом виноват и где всё это началось?

Есть ли лекарство от твоей болезни? Неужели у тебя нет сердца?»

© 12 Stones — World so Cold</p>

Спустя ещё пару дней Хёкджэ, наконец, сумев поесть самостоятельно, без этих надоевших капельниц, понимает, что ситуация изменилась: теперь родители ребят практически не приезжают, да и сами парни не задерживаются в палате надолго.

Теперь Хёк в основном проводит время в одиночестве — с Кюхёном и Йесоном пекарь в принципе не особо разговаривал, а от Хичоля и Донхэ парень постепенно отстраняется: пациент видит, что солистам группы непривычно и даже неприятно наблюдать за его неразговорчивостью и отрешенностью, но сейчас Хёкджэ считает это единственным верным выходом. — «У меня не было сил держаться от них подальше… но теперь это необходимо, ведь я ещё не решил, что буду делать дальше, когда поправлюсь».

На самом деле Хёк немного лукавил: после того, как он объявил общественности через менеджера, что он — Ынхёк, парень уже не сможет признаться в обмане без проблем для группы. Выбор у Хёкджэ остаётся не очень большой: официально покинуть группу и вернуться в пекарню, проживая остаток жизни под именем Ынхёка, либо — оставаться им и дальше, но в составе группы, и забыть свою прошлую жизнь. В любом случае, пекарь уверен, что от него группа будет получать одни лишь проблемы, потому он по-прежнему ещё не решил, как поступит.

Более того, Хёкджэ беспокоит совершенно другой вопрос, который он не сможет избежать — похороны Ынхёка. Парень уже знает, что в день, когда всё будет готово — его досрочно выпишут из больницы, а также Шивон и Чонсу сообщили Хёку, что место захоронения останется в тайне для фанатов, но, по желанию «музыканта», прощание пройдет в той самой пекарне, точнее, в той, жилой части, где Хёкджэ и ночевал, и место на кладбище в том же городке уже подготовлено. Хёкджэ попытался завести разговор о деньгах, необходимых для проведения и организации похорон, но начальник службы безопасности его мягко прервал, заверив парня, что все расходы полностью оплатит агентство, а распоряжался касаемо всех этих необходимых хлопот Шивон лично, даже съездив в пекарню и пообщавшись с Рёуком.

— Рёук сам вызвался проводить церемонию прощания, так что последние два дня он трудится, не покладая рук, — пояснил Шивон, стремясь успокоить пациента хотя бы той информацией, что всё будет проведено, как положено. — Ты уверен, что ребятам не стоит приезжать туда вместе с тобой? Судя по словам Донхэ, они все готовы понести гроб… если ты позволишь, конечно.

От этих слов Хёкджэ снова чуть было не расплакался: его мутило и рвало изнутри на части от того, как далеко начала заходить эта ложь. Мемберы группы действительно заслуживают того, чтобы оказать их барабанщику последние почести, но, учитывая, что сейчас Ынхёк считается Хёкджэ, а Хёкджэ считается Ынхёком — Хёк не хотел бы, чтобы ребята испытывали такой стресс и эту давящую, обременяющую их скорбь. «Хёкджэ» мемберы группы совершенно не знают, потому их желание связано лишь с попыткой поддержать «Ынхёка», который и вовсе не сможет их там видеть — и оставаться при этом в здравом состоянии рассудка. — «Я должен с этим справиться…» — с печалью думал Хёкджэ, лишь покачивая головой без ответа. — «Я и Рёук… как будто у Хёкджэ есть только мы… Даже не так — у Хёкджэ и были только мы: Рёук и Ынхёк, которым теперь считаюсь я… Всё это так неправильно».

— Ладно, как скажешь. Твои фанаты хотели тоже поучаствовать в оплате, но мы не могли им этого позволить, потому они прислали нам множество сертификатов о проведении благотворительных акций от имени тебя и твоего брата, — рассказывал Шивон, сидя в кресле рядом с койкой и наблюдая за притихшим Хёкджэ. — Нам пришлось принять меры, чтобы снизить возможность появления журналистов и фанатов на кладбище. Ты же не будешь против такого решения, Ынхёк? Фанаты очень беспокоятся за тебя и хотят поддержать, но твоя безопасность превыше всего.

— Да… — тихо ответил Хёк, не понимая всей этой связи артистов с фанатами, но искренне решая, что Шивон, как сведущий в области безопасности, плохих идей не предложит, и сожалея лишь о том, что своему лучшему другу он не сможет рассказать правду в любом случае — что бы ни случилось, для всех он теперь навсегда останется Ынхёком. — Да, пусть так и будет…. Спасибо тебе.

Всё это время Хёкджэ хранил под подушкой кулон Ынхёка и его серебряное кольцо — это были единственные вещи, которые уцелели на погибшем во время аварии, так как одежда обоих близнецов была совершенно не пригодна для дальнейшей носки, но ко дню похорон всё это решилось: Рёук нашёл в комнате Хёка классический костюм, который он и передал для облачения усопшего, а Хёкджэ одежду привёз Донхэ в день выписки.

— Ынхёк… может, я поеду с тобой? — робко спрашивает лидер группы, осторожно взяв Хёка за руку, пока пациент устало оглядывает себя: чёрные джинсы, единственные из гардероба Ынхёка, которые не подраны в различных местах, чёрная футболка без узоров, туфли — и тёмный утеплённый пиджак с красным маком, вышитым на груди, всё то, что будет очень уместно в такой день. — Ты же на ногах еле стоишь. Я… я никому не расскажу о месте захоронения, если ты разрешишь мне…

Но Хёкджэ молча качает головой и, пустым взглядом посмотрев на Донхэ, парень медленно убирает свою руку от него — возможно, позже, спустя время, он сможет подпустить этого темноволосого солиста ближе, но сейчас он не готов. Весь этот обман, который устроили братья, и то, что произошло недавно между ним и Донхэ — всё это ужасно путает мысли Хёка. Парень понимает, что сейчас только обязанности брата, роль которого он изображает, держат Хёкджэ на плаву, иначе он бы просто рухнул в темноту, не желая подниматься.

Выписка «Ынхёка» прошла спокойно — Шивон пояснил на подземной парковке, что он лично отвезёт парня на одной из служебных машин, чтобы не привлекать к нему лишнего внимания, и так и получилось: по дороге их никто не преследовал, мужчина вёл машину очень аккуратно, и из Сеула Шивон и Хёкджэ выехали совершенно спокойно.

— На самом деле, у Донхэ был довольно безумный план, — рассказывает Чхве Шивон, пока со всеми предосторожностями ведёт машину. — Раз ты не разрешил ребятам присутствовать на похоронах, то они уговорили Ёнуна отвезти их всех вместе в совершенно другом направлении, чтобы отвлечь тех, кто захочет проследить за тобой. Мы с Чонсу не считали это хорошей идеей, но, как видишь, сработало — никто нас не преследует.

Хёкджэ согласно кивает, понимая, что Шивон увидит его реакцию через зеркало, которое висит в салоне, но когда Хёк, сидевший на заднем сиденье, так как рядом с начальником службы безопасности он бы попросту не смог сесть, не вспоминая о произошедшем, видит знакомую трассу и тот проклятый поворот с уже растаявшей наледью, ему неожиданно становится плохо. Задыхаясь, парень испуганно хватает ртом воздух, и, не в силах вымолвить ни слова, сильно впивается ногтями в джинсы Ынхёка, чтобы усидеть на месте.

— Ынхёк, что такое? Тебе плохо? — Шивон, услышав подозрительные звуки, смотрит на парня в зеркало на лобовом стекле и аккуратно притормаживает на обочине, обернувшись через плечо. — Нам вернуться в больницу?

Хёкджэ мотает головой и, отстёгивая дрожащими руками ремень безопасности, парень неуклюже открывает дверь машины и фактически вываливается на обочину, где его снова начинает тошнить. Согнувшись пополам, парень скулит от уже позабытой горечи во рту и с тихими всхлипами продолжает оставаться на месте, слыша через собственные рвотные позывы, как Шивон выходит из машины и идёт к нему.

— Ох, Ынхёк… прости, я не подумал, — с явным сожалением произносит начальник службы безопасности, когда парень выпрямляется — и протягивает ему платок. — Это же та самая трасса… Вот, держи. Кажется, ты не испачкался. Может, нам стоит поехать по дороге в объезд? Что скажешь?

— Даа… — Хёкджэ не любит плеваться на улице, но сейчас ему приходится это сделать, чтобы хоть немного избавиться от привкуса желчи, ведь воды в машине Шивона нет и банально прополоскать рот парню нечем. — Да, спасибо, лучше объехать. Там нигде нет магазинчиков по пути? Мне бы воды попить…

— Остановимся у какой-нибудь ближайшей заправки, — мужчина покачивает головой, соглашаясь с предложением своего подопечного «музыканта». — Отдышись немного, не спеши — и мы поедем. Мы выехали рано, так что время у нас ещё есть.

На следующей же заправке, которую они находят, Шивон покупает Хёкджэ небольшую бутылку воды — и парень долго и жадно пьёт, даже жмурясь от приятного ощущения того, как привкус желчи покидает его рот. — «Нужно будет вернуть ему деньги», — думает Хёк: после выписки, разумеется, он остался без кошелька — парень даже не в курсе, уцелело ли хоть что-то в машине после аварии.

— Потом я обязательно отдам тебе деньги, — хрипло произносит Хёкджэ, нехотя убирая бутылку от губ и закрывая её крышкой: им нужно ехать дальше. Но Шивон удивлённо смотрит на него и мягко кладет тёплую руку Хёку между лопатками, чуть погладив его по спине:

— Забудь, Ынхёк. Это меньшее, что я могу сделать для тебя.

***</p>

Хёкджэ собирается с силами, чтобы снова переступить порог пекарни, которая была его домом последние несколько лет. — «Я — Ынхёк», — напоминает он себе, пряча дрожащие руки в карманах, а затем, стараясь не оглядываться, он заходит в непривычно тихое заведение, сразу отправляясь в знакомую ему комнату — туда, где, как он знает, сейчас находится тело его брата.

Когда парень проходит в жилую комнату, ему кажется, что свет в ней померк и вокруг стало очень темно — на самом деле это Рёук включил лишь малую часть света, а окон в этой каморке и не было, так как Хёкджэ довольствовался искусственным освещением. Посередине комнаты на стульях без спинок стоит темный гроб, а около него сидит Рёук, постаревший, как Хёку кажется, разом лет на двадцать — парень в полном молчании вытирает слёзы со своих щёк, и Хёкджэ очень хочется обнять друга, присесть рядом с ним и всё ему рассказать, но при Шивоне парень никак не может это сделать, ведь начальник охраны ходит за ним, словно тень. — «Шивон так за меня переживает…»

Хёкджэ понимает, что Рёук вместо него отвечал за два дня и две ночи прощания с Ынхёком, которого все принимают за пекаря, потому и приходят попрощаться с парнем, которого, как все думают, они хорошо знают. Хёк должен был отвечать за всё это сам, он должен был находиться рядом с братом всё это время, но затягивать с похоронами больше было нельзя, а парня из-за его неустойчивого состояния выписали только сегодня, и то раньше положенного срока. Хёкджэ хочет поблагодарить Рёука за помощь, но не может — слова комком застывают в горле.

Рёук, в траурном наряде, с чёрной повязкой на руке, поднимает голову и тяжёлым взглядом смотрит на Хёка — парень понимает, что тот, как и все, видит в нём Ынхёка, и потому злость и горечь его лучшего друга вполне очевидны. Вдобавок, к чести Рёука, тот не срывается на привычный поток оскорблений, которые пекарь обычно выслушивал о своём брате — парень продолжает молчать, и даже немного двигается, уступая место для пришедшего. Хёкджэ на негнущихся ногах подходит к гробу и, немного наклонившись, опустевшим взглядом рассматривает Хёкджэ… Ынхёка. Себя. Не себя — брата.

Ынхёк, приведённый в приемлемый вид, насколько это возможно, лежит с таким спокойным выражением лица и даже не хмурится, как Хёкджэ привык. То, что терзало Ынхёка всё последнее время, больше не мучает его душу — на лице погибшего поистине ледяное спокойствие, что так неестественно для фактически огненного парня, в котором всегда бушевала буря страстей и эмоций. Нервно сглотнув, Хёкджэ наклоняется ещё больше и, помедлив, несмело прикасается губами ко лбу Ынхёка, закрывая глаза, и, подавляя рвущиеся наружу всхлипы, опускает голову ещё ниже, касаясь места короткого поцелуя своим лбом. — «Хёк такой же холодный, как и всегда…» — понимает парень, зажмуриваясь изо всех сил. — «Вроде ничего не изменилось… Но от этого холода мне больше не тепло. Я не чувствую ничего, только пустоту».

Выпрямившись, Хёкджэ со всей осторожностью достаёт из кармана джинс кулон Ынхёка вместе с цепочкой — и Рёук, замечая это, тут же подходит ближе, явно желая помочь. Избегая необходимости прикасаться к своему другу, которого пекарь считает Ынхёком, Рёук осторожно приподнимает голову Ынхёка, чтобы Хёк мог надеть на него кулон и застегнуть цепочку. Не находя слов для благодарности, Хёкджэ лишь мелко кивает, почти беззвучно щёлкая крепким замочком цепочки и поправляя кулон брата на его груди, но Рёук совершенно на него не смотрит и лишь тихо плачет. — «Я бы хотел рассказать тебе правду, Рёук-а… но я не могу», — с сожалением думает Хёкджэ. — «Я не смогу рассказать тебе, что выжил на самом деле я… ведь тогда ты будешь отговаривать меня от того, чтобы остаться с ребятами и сохранить всё, чего достиг Ынхёк… А я не могу так с ним поступить. Раз я виновен в гибели Ынхёка… я должен нести его дело и дальше. Прости, Рёук…»

Хёкджэ молча опускается рядом с гробом и достаёт из кармана кольцо, которое он подарил Ынхёку во время их последнего разговора в пекарне. Парень уже не соображает, что он делает, и как это воспримет Рёук — Хёк просто берёт Ынхёка за руку и медленно надевает кольцо на его палец. — «Правая рука, средний палец…» — Хёкджэ снова вспоминает, как смеялся брат, с хитрой улыбкой демонстрируя кольцо на пальце и подгибая остальные пальцы — и как он сам возмущённо вскрикнул, одёрнув его. — «Я бы позволил тебе показывать столь неприличный жест всегда, когда ты только пожелаешь… Если бы ты выжил…»

Хёкджэ не обращает внимания на то, в каком изумлении на него таращится Рёук — тот явно узнал кольцо, о котором его друг болтал без умолку последний месяц перед своим днём рождения. Хёк уже не думает ни о чём, он лишь смаргивает слёзы, заставляя себя не сорваться на новую истерику — ему хочется закричать, хочется выть изо всех сил, но не получается, и, возможно, дело в том, что перед выпиской по настоянию менеджера его заставили выпить сильнодействующее успокоительное. Хёкджэ продолжает держать ледяную руку брата, он наклоняется к Ынхёку и порывисто целует его пальцы, совершенно забыв о Рёуке, забыв о Шивоне, который отошёл к двери, но продолжает оставаться в комнате, наблюдая за ним. — «Почему ты… Почему это должен быть ты… Почему это происходит с нами?» — Хёк задаёт столько вопросов в своей голове — и не может найти ответа, потому и раскачивается, как умалишённый, не открывая глаз и прижимая руку Ынхёка к своим губам. — «Я только нашёл тебя — и снова потерял, но в этот раз уже навсегда…»

Из сердца Хёкджэ словно вырвали огромный кусок, оставляя вместо него лишь зияющую черноту. Он продолжает сидеть неподвижно, не находя никаких сил принимать и выслушивать слова соболезнования своих знакомых и соседей, которые приходят проститься и оплакивают его, Хёкджэ. Ему хочется кричать во всё горло: «Вы что, не видите?! Это не я! Всё куда хуже! Умер самый дорогой для меня человек! Оставьте меня одного!» — и, когда кто-то робко прикасается к его плечу, парень резко дёргается в сторону, отшатнувшись и не открывая глаз. Хёкджэ не хочет быть здесь, он не может найти силы на то, чтобы быть организатором происходящего и стойко выслушивать все сожаления знакомых ему людей, но и попросить людей отстать от него он не может.

Рядом раздаются какие-то шаги, звучит тихий, неразборчивый голос начальника службы безопасности — судя по всему, Шивон уводит от него людей, с которыми Хёкджэ хорошо общался, которые от чистого сердца желают выразить ему соболезнования, но на всё это парню сейчас всё равно. Решив высказать слова благодарности Шивону позже, Хёк наконец открывает глаза и видит, как Шивон подходит к Рёуку, сидевшему напротив, и что-то тихо ему говорит. Парень внимательно слушает начальника службы безопасности и приподнимает голову, задумчиво посмотрев на Хёкджэ. Хёк сглатывает подступающие слёзы и снова опускает голову, пустым взглядом таращась на Ынхёка и гладя его холодные пальцы, как обезумевший. Он слышит, что Рёук встаёт с места и тихо выходит из комнаты. Шивон следует за ним, но в итоге мужчина останавливается рядом с Хёкджэ и мягко касается его плеча:

— Мы позаботимся об остальном. Тебя больше никто не потревожит. Если что — я буду сразу за дверью.

— Спасибо, — просипел Хёкджэ, благодарно посмотрев на начальника службы безопасности, который даже не успел снять своё расстёгнутое пальто, так как он сразу последовал за Хёком в комнату. Шивон лишь молча кивает в ответ, и, решив оставить «барабанщика» наедине с телом брата, мужчина тихо выходит из комнаты, прикрывая за собой дверь. Хёкджэ переводит взгляд на Ынхёка и, тихо вздохнув, медленно осматривает его: так непривычно видеть брата в костюме — чёрные брюки и пиджак, галстук и белая рубашка. — «Ынхёк никогда такое не носил…» — думает Хёк, вспоминая их давний разговор с братом.

Это произошло несколько месяцев назад — Хёкджэ и Ынхёк сидели поздним вечером на безлюдной пристани, Хёк был укрыт курткой своего близнеца, а его брат тогда чувствовал себя абсолютно комфортно под прохладным ветром. Хёкджэ тогда очень удивляло, что Ынхёк за годы жизни в Америке стал закалённым до такой степени, что, казалось, тот совершенно не может простыть, расхаживая в любую погоду в тонких майках и рваных джинсах.

— И как ты не мёрзнешь? — поинтересовался Хёк, дрожа от холода и обеспокоенно наблюдая за Ынхёком, но тот лишь засмеялся, придвигаясь ближе к Хёкджэ и приосанившись:

— У меня холодная кровь, но я горячий парень. Что, совсем замёрз?

— Немного, — Хёкджэ тихо хихикнул в ответ, растирая руки, чтобы не замёрзнуть, но Ынхёк ловким движением остановил его, мягко перехватив запястья, и начал греть замёрзшие пальцы брата своим дыханием, насмешливо фыркая над вопросами Хёка, которые, казалось, не прекращаются. — И как ты так живёшь? Вечно ходишь в рваном, драном, кожаном. У тебя есть хотя бы один классический костюм?