Ложь за ложью. (2/2)
— Так, — менеджер хочет возразить, но, внимательно посмотрев на Хёкджэ, Чонсу всё-таки поджимает губы и коротко кивает. Слова Шивона немного успокаивают пекаря, да и ощутимая защита от Донхэ, который обещал быть на его стороне и до сих пор держит своё слово — всё это помогает Хёку мыслить более ясно, потому, помолчав, парень несмело произносит:
— Спасибо вам. Но… наших родителей на самом деле уже давно нет в живых, а других родственников у нас не было. А про брата я не говорил, потому что мы встретились с ним не так давно.
— Ынхёк, это очень серьёзно, — менеджер словно заставляет себя говорить более мягким тоном, так как Чонсу явно понимает, насколько взбешённый сейчас Донхэ, готовый сорваться в любой миг из-за неправильно подобранного слова, потому строгий мужчина сейчас растягивает слова, чтобы пострадавший понял его правильно. — В любом случае, новости о тебе уже разошлись в прессе. Я не хочу, чтобы у тебя в дальнейшем были проблемы. У тебя точно не осталось близких, которые могут приехать сюда? Твой брат не был женат? И вы с братом жили порознь? Как так вышло?
— Мы… мы встретились с братом два года назад, но наши родители умерли намного раньше, — признаётся Хёкджэ, чувствуя себя неловко из-за возникшей тишины: все сейчас ловят практически каждое его слово, так как никто и представить не мог, что у барабанщика окажется брат-близнец. — Нет… нет, он не был женат. Мы встретились после тринадцати лет разлуки, и мы… Мы…
Перед глазами парня снова возникает пекарня, уютное и безопасное место, а также образ Ынхёка, вернувшегося с тура: уставшего, но так светло и мягко улыбающегося — и от воспоминаний глаза Хёкджэ снова наполняются слезами, которые он не может стереть со своего лица. Вздохнув, парень пытается сказать хоть ещё одно слово, но вместо этого из его глотки вырывается лишь булькающий всхлип. — «Хёк… Хёк, как же так…»
— Так, всё, хватит, — Донхэ прерывает эту пытку, принимаясь мягко гладить парня по волосам, бережно растирая его плечи и что-то ласково бормоча около уха Хёкджэ, стараясь успокоить его своим монотонным голосом, что немного помогает пострадавшему. Остальные продолжают молчать, с явным сочувствием глядя на Хёкджэ, и менеджер первый решается нарушить молчание, покачав головой:
— Тогда у нас прибавилось проблем. Нужно будет решить, где мы проведём похороны. Ынхёку нужно будет сообщить адрес, где жил его брат.
— Чонсу, да прояви ты хоть каплю сочувствия! — в этот раз нервы сдают уже у Хичоля, так как тот тоже начинает закипать из-за бестактности Чонсу, но Шивон приподнимает руку, прося таким образом корейского солиста помолчать и успокоиться:
— В какой-то мере он прав, Хичоль, но я сам займусь этим вопросом, так что об этом не стоит беспокоиться. Когда Ынхёк сможет сообщить нам все данные и контакты тех, кто связан с его братом, я всё организую без его присутствия. Чонсу решит вопрос с СМИ, а эту палату теперь будут охранять от журналистов наши сотрудники. Так что, Ынхёк, ты поправляйся, и ни о чём не беспокойся, хорошо?
— Хорошо… Спасибо всем вам, — с облегчением отвечает Хёкджэ, протягивая руку Шивону, которую тот тепло пожимает. — Я постараюсь поправиться как можно скорее. Простите, что доставляю вам хлопоты…
— Остался последний вопрос — что мне сказать журналистам о твоём брате? — Чонсу снова поднимает непростую тему, на которую Хёкджэ до сих пор не знает, что отвечать и в чём признаваться, но в этот раз реагирует первым молчавший до этого Чонун, говоря спокойно, но с явным раздражением:
— Хён, да можешь ты помолчать хоть минуту? Ынхёку отдых нужен, он после лекарств.
— Итак, поясняю в последний раз: вы сами согласились, что я должен стать его представителем. Нам нужно снизить весь ажиотаж, иначе пресса доберётся и до вас. Оно вам надо? — мрачно вопрошает менеджер, скрестив руки на груди. — Как будто мне самому приятно стоять тут и вытягивать из него по одному слову в час.
Донхэ снова начинает злиться, сильно сжимая пальцы на плечах Хёкджэ, но тот негромко вздыхает и сухо кашляет, привлекая к себе внимание остальных. — «Пожалуй, стоит сказать им правду прямо сейчас…» — считает Хёк, и уже открывает было рот, чтобы признаться в обмане, но что-то его останавливает. — «Тогда… группа распадётся и всё то, чего добился Ынхёк… Всё это будет уничтожено моей никому не нужной правдой…» — думает парень и, сомневаясь, что всё это реально, а не галлюцинация после лекарств, он практически слышит уверенный голос брата в своей голове и повторяет за ним, глядя в глаза строгого менеджера и прикасаясь рукой к кулону на своей груди:
— Моего брата зовут Ли Хёкджэ. Он жил с нашей матерью в Корее, когда в детстве нас разлучили при разводе родителей, и я уехал с отцом в Америку. Я не хотел показывать брата публике, чтобы защитить его от лишнего внимания. У нас давно нет других близких родственников. У меня есть только он. Это всё, что ты можешь рассказать прессе, Чонсу-хён.
После того, как менеджер получает необходимую для него информацию, Хёкджэ уже спокойнее и осторожнее сообщает Шивону, этому внимательному мужчине, который отвечает за безопасность артистов агентства, где «Хёкджэ» жил, где работал и что «его брат» был очень близок с Рёуком. В глубине души Хёк думает о том, что он должен сообщить своему лучшему другу о том, что случилось нечто куда более страшное, чем «смерть брата Ынхёка», но слов он так и не находит: у парня нет знакомого, который мог бы передать информацию Рёуку, да и если Хёкджэ решил притворяться Ынхёком и дальше, то его друг обязательно постарается его отговорить, а это пекарь никак не может допустить. — «Я должен продолжить дело Ынхёка, чтобы все его труды не были напрасными…» — убеждает себя парень, задумываясь лишь над тем, почему врачи ещё не распознали обман. — «Может, у нас с ним одинаковая группа крови, потому никого и не смутили мои анализы, не похожие на данные Хёка?» — предполагает Хёкджэ, успокаиваясь окончательно: раз его анализы не смущают никого из медперсонала, значит, всё в порядке.
Дальше Хёкджэ надеялся, что его оставят в покое и наконец дадут ему поспать, но спустя пару часов, после того, как Чонсу дал прессе официальный ответ о состоянии «Ынхёка» и его брата «Хёкджэ», парень снова просыпается от звучания негромких голосов: в палате, помимо ребят, он видит ещё двух незнакомых ему женщин и одного мужчину. По тому, что эти люди не в медицинской форме, Хёк понимает, что это не врачи и не медперсонал, потому ему снова становится страшно. — «Это… репортёры?» — думает Хёкджэ и, неловко вздрогнув, он чуть было не падает с койки, оказавшись слишком близко у края.
— Ох, милый, осторожно, — одна из женщин, которая оказалась ближе всего к койке, тут же протягивает к Хёку свои руки, явно стараясь удержать его, но Хёкджэ, не понимая, что происходит, тут же отшатывается от неё, нервно задрожав и хрипло начиная хватать ртом воздух, испуганно оглядывая присутствующих: ребята негромко разговаривали с незнакомыми пекарю женщиной и мужчиной, но, заметив, что Хёкджэ уже проснулся и что ему очень страшно, Донхэ тут же бережно отодвигает женщину назад от койки, мягко потянув её за плечи, и, подойдя к пострадавшему, лидер группы садится на самом краю койки, успокаивающе погладив Хёка по волосам:
— Прости, мы тебя разбудили. Тут все свои, Ынхёк, не бойся. Всё хорошо, ты в безопасности.
Хёкджэ растерянно моргает и начинает медленно рассматривать женщину, которая пыталась удержать его, наблюдая за тем, как она тут же отступает назад, вопросительно покосившись на ребят — и мужчину и женщину, застывших у дальнего края койки, точно боявшихся пошевелиться, чтобы не напугать его ещё больше. Все, кроме Донхэ, смотрят на него с таким подозрением, что у Хёка снова сдают нервы: он зажмуривает глаза и доверчиво придвигается к лидеру группы, надеясь, что у него лишь начались галлюцинации и они скоро пройдут.
— Донхэ, кто это? — жалобно и очень тихо спрашивает Хёкджэ, понимая, что он своим вопросом делает только хуже: ребята начинают перешёптываться, от бессилия и непонимания парню хочется снова расплакаться, а голову продолжает кружить от лекарств, которые он уже успел принять за этот день. Но руки Донхэ на его плечах немного успокаивают Хёка: лидер группы не теряется и мягко принимается гладить Хёкджэ по спине, расслабляя и отвлекая его своим ощутимым присутствием поддержки, осторожно поясняя парню всё, что происходит в палате:
— Всё хорошо, Ынхёк. Это наши родители. Ты их совсем не узнаёшь, да?
— «Родители? Чьи родители?» — не сразу понимает Хёк — и отрицательно покачивает головой, желая накрыться одеялом с головой, чтобы спрятаться от этих любопытных взглядов. Ещё и другая женщина, которая стоит поотдаль, обеспокоенно произносит:
— Донхэ, может, нам прийти в другой раз? Ынхёк так напуган сейчас…
— Да, мам, это будет лучшим решением, — соглашается Донхэ, тихо вздыхая и продолжая бережно обнимать Хёкджэ за плечи. — Спасибо, что пришли.
— Постойте… — нерешительно говорит Хёк, решившись отстраниться от лидера группы и уже более внимательно оглядывая говорившую женщину, из-за чего мужчина, который стоит рядом с ней, тут же кладёт руку ей на плечо, настороженно глядя на парня на койке. — «Так это… родители Донхэ?» — предполагает Хёкджэ, подмечая общие черты с этими людьми и с лидером группы: глаза женщины такие же глубокие и как будто печальные, такие же понимающие, как у Донхэ, а у мужчины также ложится складка на лбу, как у Донхэ, у него такой же бархатно-золотистый цвет кожи и те же строгие черты лица.
— Так вы… господин и госпожа Ли<span class="footnote" id="fn_33120774_0"></span>? — тихо спрашивает Хёкджэ, внимательно глядя на своих гостей, и по тому, как явно расслабляются присутствующие, он понимает, что угадал. Вдобавок и женщина с сочувствием улыбается ему, мягко отвечая:
— Да, дорогой. Мы не причиним тебе вреда, не бойся.
— Кажется, нам следовало приехать попозже, Ынхёк, — отец Донхэ тоже решает вступить в разговор, немного смягчившись:
— Но нам никто ничего не сообщил. Мы узнали об аварии из новостей — и очень за тебя испугались. Как ты себя чувствуешь?
— Если честно… пока я даже не знаю, как чувствую себя, — признаётся Хёкджэ, благодарно кивая родителям Донхэ и с любопытством обращая внимание на женщину, от которой он отшатнулся, когда проснулся. Она выглядит ещё более ошарашенной, чем все присутствующие, но при этом женщина удивительно красива: у неё полноватые губы, красивая светлая кожа, и густые тёмные волосы, которые слегка вьются. Сходство с одним из участников группы настолько пронзительное, что Хёку даже становится стыдно, что он не подумал об этом раньше:
— А Вы… госпожа Ким?
— Да, Ынхёк, это я. Ты совсем нас не помнишь, да? — обеспокоенно отвечает мама Хичоля, явно сдерживая желание подойти ближе к пострадавшему, после того, как он её испугался. — Прости, я подумала, что ты вот-вот упадёшь — и так напугала тебя…
— Мам, не обращай внимания, он и от меня так шарахается последние сутки, — старший мембер группы явно пытается разрядить обстановку, напряжённую до невозможности, за что Хёкджэ ему более, чем признателен, благодарно улыбаясь корейскому солисту и наблюдая за тем, как все посмеиваются.
— Чонун, а твои родители не прилетят сюда? — осторожно спрашивает мама Донхэ, повернувшись к гитаристу, который, не раздумывая, отвечает женщине:
— Думаю, они тут ничего не смогут сделать, госпожа Ли. У Ынхёка явно провалы в памяти, так что их он вряд ли вспомнит, только ещё больше испугается.
Хёкджэ хотел было поинтересоваться, а почему никто не спрашивает Кюхёна про его родителей, но красноречиво мрачное лицо макнэ группы говорит ему всё без слов, что об этом лучше даже не заикаться. Так что парень отвлекает себя тем, что он молча слушает, о чём разговаривают родители ребят, продолжая при этом держаться за руку Донхэ, чтобы не волноваться. — «Так проще… так действительно проще…»
А дальше вокруг Хёкджэ начинает происходить полнейшая неразбериха: он знает, что деятельность группы временно приостановлена, так как ребята по очереди начинают дежурить в палате, практически не оставляя пострадавшего в одиночестве даже на ночь. Подобное внимание невероятно смущает и беспокоит Хёка, особенно когда в больницу заявился сам директор агентства, Чон Юнхо. Правда, с ним Хёкджэ практически не говорил — сославшись на необходимость хорошенько вздремнуть и отдохнуть, парень по возможности стойко принял соболезнования и дежурные слова поддержки от мужчины средних лет, и, убедившись, что агентство проявит полное содействие в переносе расписания группы, попросту притворился уснувшим, чтобы не мучать ни себя, ни директора этим ненужным им обоим разговором ещё больше.
Но больше Хёка беспокоит лучший друг его брата: Хичоль, приехав на очередную «смену» в полном молчании наблюдает за тем, как «барабанщик» пытается сесть. — «А что, если лучший друг Хёка догадается, кто перед ним?» — волнуется Хёкджэ, но задать вопрос вслух не успевает: не выдержав, старший мембер группы садится на край кровати и порывисто обнимает парня за плечи, капризно выдохнув:
— Я так больше не могу! Дай я уже обниму тебя наконец, мой бедный малыш!
— Хичоль? — парень даже не успевает отпрянуть, потому он озадаченно застывает в неловкой позе, нерешительно погладив длинноволосого солиста по спине и вопросительно покосившись на Донхэ, который устало позёвывает, намереваясь наконец отправиться в общежитие, чтобы поесть и вздремнуть. — Всё… всё хорошо, Хичоль…
— Ынхёк, нам всем правда жаль твоего брата, но мы так за тебя испугались, — без обиняков произносит Хичоль, как и всегда, говоря всё, что он думает и чувствует, как Ынхёк и рассказывал о нём. — Я до сих пор не могу поверить, что ещё бы немного, и…
— Хичоль, — Донхэ многозначительно покашливает в кулак, останавливая порыв излияний старшего, чтобы тот снова не вывел пострадавшего на неконтролируемую истерику, но Хичоль уже сам отстраняется от Хёкджэ и с нежностью гладит его по волосам, прибирая торчащую чёлку:
— Да знаю я, Донхэ. Дай старику хоть немного нюни распустить, а? И ведь не нажраться теперь, а то от беспокойства точно с ума сойду.
— Тебе необязательно сидеть со мной, Хичоль, если всё дело в этом… — Хёкджэ понимающе покачивает головой, но Хичоль в полном изумлении выпучивает на него свои большие кошачьи глаза, чуть было не покрутив пальцем у виска:
— Дорогой, ну ты точно головой ударился. Как я тебя тут оставлю? Ничего со мной не будет, устрою отпуск для своей печени. Вот тебя выпишут, ты вернёшься в общагу — и мы с тобой хорошенько оторвёмся, договорились? А, может, тебе что-нибудь сюда пронести? Что ты хочешь?
Хичоль лукаво подмигивает парню — и тот негромко смеётся, прикрывая рот забинтованной рукой. Шутки старшего мембера, как оказалось, превосходно поднимают настроение, несмотря на то, что Донхэ восторга Хёка не разделяет: лидер группы недовольно хмурится, явно намереваясь отчитать Аску, но Хёкджэ его опережает, разрешая назревающий спор ещё до возникновения конфликта:
— Нет, Хичоль, не нужно. Я на лекарствах сейчас, так что алкоголь мне запрещён. Только за рыбками не забывайте присматривать, хорошо? Будет очень грустно, если в заботах обо мне аквариум превратится в грязное болото.
— Донхэ, ну ты посмотри на него — он даже сейчас думает об этих треклятых рыбках, а не о себе, — Хичоль покачивает головой, сжимая руку в кулак и беззлобно погрозив Хёкджэ расправой, но в итоге парень ограничивается лишь словесными угрозами, тут же сменив гнев на милость. — И ведь знает, паршивец, что не могу я на него долго злиться. Смотрим мы за этим живым уголком, не волнуйся. И моем, как положено, ведь некому нас пока за уши таскать. Так что поправляйся скорее.
Хичоля же сменяют Йесон и Кюхён, которые почему-то сидят с Хёкджэ вдвоём: Чонун по большей части молчит и лишь изредка подаёт голос, тогда как Кюхён всегда садится в кресло максимально далеко от него — и неотрывно смотрит на пострадавшего, практически не моргая. Поза макнэ группы выглядит агрессивной, но Хёкджэ даже не обращает на это внимания и не пытается защититься — у него совершенно нет на это никаких сил. Но зато, в целом, эта парочка кажутся Хёку наиболее подходящими для присмотра за ним — ребята не достают Хёкджэ расспросами, не пытаются его как-то развлекать, и не суетятся вокруг него, как встревоженные наседки. Благодаря этому, парень чувствует себя менее обязанным.
В одну из таких «смен» Хёкджэ, проснувшись от громкого голоса Кюхёна, устало наблюдает за тем, как тот, приложив трубку к уху, разговаривает с кем-то на незнакомом для парня языке. — «Это не английский», — убеждается Хёк, так как этот язык он хорошо знает — парень выучил его, когда пытался найти хоть какую-то информацию об Ынхёке в Америке, ещё до дебюта барабанщика, потому, задумавшись, он снова старается уснуть, слыша лишь обрывки фраз своенравного макнэ:
— Дозо оки во варуку шинаиде кудасаи…. Ынхёк-сан?.. Мама десу… Со десу соно кото га шинпаи нано десу… *
Незнакомые слова по-своему усыпляют Хёкджэ, поскольку чужой язык для него звучит, как музыка, ровно до той поры, пока Кюхён бесцеремонно не расталкивает Хёка за плечо, с хмурым выражением лица протягивая ему свой мобильный телефон и, в ответ на удивлённые глаза пострадавшего, нервно поясняет:
— Это Сузука. Скажи им, что ты не в коме и не протянешь ноги в ближайшую неделю, а то они уже с ума там с девочками сходят.
— «Сузука… это солистка японской группы?» — припоминает Хёк, сонно потирая свою шею: он не особо представлял, каким образом придётся разговаривать с девушками, особенно учитывая то, что Кюхён, судя по всему, говорил на японском, но отказаться Хёкджэ не может, потому, послушно взяв телефон, он нерешительно произносит в микрофон:
— Алло?
Кюхён почему-то смотрит на него, как на идиота, но, судя по всему, Сузуке хватило и этого: обеспокоенный голос девушки начинает быстро тараторить, и Хёкджэ даже не может полностью расслышать, что та говорит, особенно с учётом того, что он совершенно не знает японский язык:
— Ынхёк-сан, гуаи ва икага десука?.. Осасши иташимасу… Нанте фуко на кото дешо… Го кенко во ойнори иташимасу… Ынхёк-сан, наника ояку ни татсу кото га аримасука?.. Гошушо сама десу… **
Хёк молча слушает, держа мобильный телефон около уха, и от того, как часто девушка произносит имя Ынхёка, считая того, кто сейчас её слушает, своим старшим товарищем и довольно близким другом, горло Хёкджэ снова спирает от острой тоски. — «Ынхёк…» — Хёк тихо всхлипывает, даже вздрогнув от раздражённого голоса Кюхёна:
— Ну не молчи, ответь уже им.
— Да погоди ты… — более проницательный посетитель, Ким Чонун, подходит ближе и внимательно смотрит на пострадавшего. — Ынхёк, ты как? Тебе нехорошо?
Хёкджэ пытается покачать головой, но мобильный телефон выпадает из ослабевшей руки парня на его колени, заглушая таким образом взволнованную болтовню Сузуки, наверняка милой девушки, которая и не подозревает, с кем она разговаривает. Перед глазами Хёка снова всё начинает расплываться и он неуклюже вытирает свои мокрые от слёз щёки, понимая, что он снова потерял контроль над ситуацией. — «Главное — дышать… Только дышать глубже — и не наговорить лишнего…» — напоминает себе Хёкджэ, наблюдая за расплывающимися силуэтами: Йесон забирает сотовый Кюхёна и, отдавая его в руки макнэ, негромко произносит:
— Ступай в коридор и поговори с ними снаружи.
После громкого хлопка двери Хёк испуганно вздрагивает, снова пытаясь вытереть свои слёзы, но холодные руки Чонуна мягко касаются его запястий, заставляя парня опустить руки обратно на койку, пока неразговорчивый гитарист продолжает говорить:
— Извини его, Ынхёк. Просто девочки очень волновались. Они нам все телефоны оборвали, не зная, что с тобой. Кюхён не хотел нервировать тебя.
— Да… — сипло отвечает Хёкджэ, поморщившись и негромко вздыхая. — Да, я… Мне просто нужно время. Спасибо вам.
— Ладно, давай тебе воды налью, а то сидишь белый, как мел, — Йесон за всё то время, сколько Хёк его знает, практически не касался парня, потому для Хёкджэ становится удивительным то, что гитарист медленно приглаживает его встормошенные рыжие пряди волос, ободряюще кивнув пациенту. — О, у тебя уже светлые корни немного отросли. Но это не страшно. Вот скоро тебя выпишут — и снова сможешь перекрашиваться, как ты любишь.