Ложь за ложью. (1/2)

«Ничего не вижу, никого не слышу, никому не скажу.

Всё, что было раньше, всё, что будет дальше — я сегодня прощу.

Сколько можно ждать? Ты же видишь — я еле дышу.

Но ничего не вижу, не слышу, не скажу».

© NANSI & Sidorov — Не скажу</p>

Ранним утром Хёкджэ просыпается от ощущения, что он очень сильно хочет пить: шершавый язык как будто полностью высох. Медленно оглядывая палату и пытаясь облизать пересохшие губы, Хёк замечает, что капельницы на его руке больше нет, а место прокола забинтовано эластичным бинтом — видимо, дежурная медсестра убрала капельницу ночью, пока Хёкджэ спал.

Донхэ, перебравшись обратно на пол, судя по всему, так и спал, устроив голову на койке рядом с Хёкджэ. Тупым взглядом Хёк смотрит на свои руки: в левой ладони у него до сих пор зажат кулон вместе с цепочкой, а пальцы правой руки Хёкджэ ночью запустил в волосы Донхэ — и в таком положении он и спал до самого утра. Короткий укол вины навязчиво тукает в груди пекаря: очевидно, что Донхэ практически не спал этой ночью, из-за него. Но Хёк ничего не говорит, потому что, стоит ему осторожно убрать руку с головы лидера группы, как тот тут же просыпается и поднимает голову, потирая свои сонные, покрасневшие глаза, влажные от слёз. — «Донхэ тоже тяжело видеть меня… то есть, Хёка… таким», — понимает Хёкджэ и тихо вздыхает, не зная, что ему теперь делать.

Донхэ молчит: он словно не решается ничего говорить, лишь пересаживается с пола в кресло для посетителей и так жадно, с нескрываемым беспокойством рассматривает Хёка, что тому даже становится немного неловко. — «Наверное, всё-таки следовало отправить его в общежитие…» — думает Хёкджэ, неосознанно поморщившись, так как он понимает, что этой ночью парень просто не смог остаться бы в этой палате в полном одиночестве.

— Помоги мне надеть его… пожалуйста… — тихо просит Хёк, с усилием приподнимая руку с кулоном, которая всё ещё побаливает после капельницы — и Донхэ тут же вздрагивает, послушно кивая и поднимаясь с кресла. Никак не комментируя происходящее, лидер группы аккуратно берёт цепочку с кулоном из руки Хёкджэ, а затем, расстегнув маленький замочек, парень осторожно помогает Хёку надеть это украшение, связывающее его с братом. Более того, темноволосый солист даже заботливо поправляет кулон, чтобы тот лежал на середине груди пострадавшего, а после Донхэ начинает нерешительно убирать руку, в которую Хёкджэ тут же торопливо вцепился своими забинтованными пальцами. Тяжело задышав, парень в панике смотрит на Донхэ, думая о том, что произойдёт далее — в палату снова придут врачи, а вместе с ними мемберы группы в сопровождении того строгого менеджера. Также сюда могут заявиться и журналисты и много посторонних людей, которых Хёк совершенно не хочет видеть. Более того, после успокоительного Хёкджэ ощущает себя таким слабым, таким беспомощным, хотя дело может быть не только в лекарствах — рядом с ним больше нет Ынхёка, без него всё вокруг кажется небезопасным.

— Всё хорошо. Я буду рядом с тобой. Ничего не бойся, — успокаивающе произносит Донхэ, догадавшись, что означает этот испуганный взгляд — и снова садится на самый край постели, внимательно оглядывая Хёкджэ и нерешительно добавляя:

— Может, ты хочешь сесть?

Хёк робко кивает, выпуская руку Донхэ из своей хватки — и тот невероятно бережно просовывает ладонь под поясницу Хёкджэ, помогая тому приподняться до полусидячего положения, а затем подставляет под спину пострадавшего подушку, чтобы парню было удобнее. В то же время темноволосый лидер сам придвигается ещё ближе, садясь уже у самого изголовья койки, чтобы быть совсем рядом с Хёкджэ. Не находя слов для благодарности, Хёк медленно кивает головой и, немного повернувшись, упирается виском в плечо Донхэ, прислушиваясь к своим ощущениям: всё вокруг него кружится и расплывается, он не может сфокусироваться на чём-то надолго, слёзы то и дело подступают к глазам, а при этом от лидера группы по-прежнему веет теплотой, такой необходимой, в которой Хёкджэ нуждается, как никогда. Парень прислушивается к ровному сердцебиению Донхэ — и устало осматривает свои забинтованные руки, которые до сих пор побаливают, словно тот сон, в котором Хёк видел брата в последний раз, осуществился в реальности. Хёкджэ неуклюже пытается пошевелить своими руками и с горечью ощущает, что пальцы реагируют на его желания и всё-таки поддаются, сгибаясь в фалангах, но так медленно и тяжело, как заржавевший механизм, как будто что-то очень тяжёлое тянет их вниз, не давая пальцам двигаться свободно.

Донхэ тяжело вздыхает над его головой, явно наблюдая за попытками Хёка пошевелиться, и, не выдержав, лидер группы аккуратно и почти невесомо накрывает его правую руку своей тёплой ладонью, поглаживая костяшки пальцев, столь бережным и ласковым движением стараясь успокоить его и расслабить. Хёкджэ прикрывает глаза и прислоняется к Донхэ ещё плотнее, чувствуя, как свободной рукой темноволосый солист бережно приобнимает его за талию, словно пытаясь спрятать парня от реальности. — «Тепло…» — думает Хёк, стараясь дышать полной грудью. — «Пожалуй, тепло — это всё, в чём я сейчас нуждаюсь…»

— Ты… можешь разбудить меня, когда придёт врач? — тихо просит Хёкджэ, надеясь, что Донхэ позволит ему немного вздремнуть в таком положении, чтобы пострадавший не ощущал себя настолько разбитым и одиноким. В такой ситуации Хёк совершенно не способен себя контролировать, потому сейчас ему крайне важно, чтобы рядом был кто-то, на кого можно положиться, а Донхэ, так или иначе, не считая того, что произошло прошлым утром, ещё не давал Хёкджэ повода сомневаться в том, доверять ему или нет.

— Конечно, Ынхёк, обязательно разбужу, — обещает Донхэ, тепло дыша над головой Хёкджэ, что тот ощущает своей макушкой, и мягко добавляет. — Я буду рядом с тобой. Отдыхай — и ни о чём не думай сейчас.

Хёкджэ поворачивает голову немного больше, тычась носом в тёплую кофту Донхэ — и постепенно засыпает в таком положении, чувствуя, как успокаивающе лидер группы гладит его по руке, нежно прикасаясь к забинтованным пальцам. Так ему становится немного спокойнее. — «Пока Донхэ здесь, я в безопасности…»

***</p>

Через несколько часов Хёку всё-таки приходится проснуться окончательно: врач и медсёстры принялись суетиться, собирая необходимые анализы, чтобы, как они пояснили, убедиться, что нет никаких внутренних повреждений. Хёкджэ бы хотел поспать ещё немного, но врач, молодой мужчина лет тридцати, пояснил, что нужно срочно сделать некое МРТ, чтобы убедиться, что у «Ынхёка» нет сотрясения и возможных повреждений мозга после аварии.

— Это может подождать? Он так слаб сейчас, — возражал Донхэ, наконец, протянув Хёку стакан долгожданной воды, который парень осушил практически залпом — так сильно хотелось ему пить.

— Медсестра отвезёт его в кресле, не беспокойтесь, — пояснил врач, заканчивая осмотр, который показался Хёкджэ практически бесконечным, и нахмурился, замечая кулон на шее парня. — Только перед МРТ нужно будет снять все украшения. В кабинет нельзя с металлическими предметами. У Вас ведь нет никаких металлических штифтов в организме или пирсинга?

Нервно вздохнув, Хёкджэ ухватился за кулон и беспокойно покосился на Донхэ, который тут же бережно погладил его по плечу, мягким тоном успокаивая парня перед собой:

— Не беспокойся, Ынхёк. Это ненадолго, но это нужно сделать, чтобы убедиться, что ты в порядке. Я пойду вместе с вами и буду ждать тебя за дверью, с твоим кулоном, хорошо?

На такое условие Хёкджэ был согласен, потому он послушно наклонил голову, чтобы Донхэ мог расстегнуть украшение на его шее, так как руки пока плохо слушались Хёка. Парню уже не страшно, он цеплялся взглядом за Донхэ скорее рефлекторно, так как чувствовал, что лидер группы на его стороне, что он никому не позволит причинить ему вреда. Мысли об этом немного успокоили Хёкджэ, хотя он по-прежнему думал о многом — и сразу, что только путало его. — «Проводить анализы… А есть ли смысл? Какой смысл теперь вообще жить? Кому я здесь нужен?»

Но, наконец, и эти утомительные исследования позади — и теперь Хёкджэ приходится столкнуться с новой опасностью: очная ставка со всеми, с кем он успел познакомиться за эти дни. Донхэ сидит рядом с ним, явно не намереваясь уступать своё место никому другому, но палата при этом наполняется людьми: в кресле, в углу палаты, устраивается строгий менеджер, Чонсу, который не так давно угрожал «Ынхёку», что выгонит его из группы, если тот попадёт в неприятности. — «Наверное, этот случай не считается его понятием «неприятностей», да?» — Хёкджэ нервно сглатывает, покосившись на молчаливого менеджера, но его отвлекают другие гости: Йесон и Кюхён держатся у противоположного края койки, а вот Хичоль с опаской подбирается с левого бока Хёкджэ, обеспокоенно глядя на него. Кажется, парни даже приехали во вчерашней одежде — Хёк не может утверждать это определённо, но ему складывается ощущение, что ребята выглядят очень помятыми и не выспавшимися.

Также парень замечает и новое, незнакомое ему лицо — какой-то высокий мужчина, в чёрной водолазке с высокой горловиной и в тёмных брюках, проходит к свободному стулу рядом с койкой и садится, внимательно посмотрев своими тёмными глазами на Хёкджэ и спокойно произнося:

— Ынхёк, как хорошо, что ты очнулся. Как ты себя чувствуешь?

Замявшись, Хёк решает потянуть время, переводя взгляд на Хичоля, который обеспокоенно прикасается к его ноге, чуть поглаживая парня по колену через тонкое одеяло. Понимая, что никто не подскажет ему ответ, Хёкджэ старается мыслить логически: этот мужчина явно из стаффа агентства, но кто именно — Хёк не может понять. — «Это директор? Или кто-то из охраны?» — парень понимает, что перед ним точно не Сонмин, которого Хёкджэ помнит по фотографиям, которые ему показывал Ынхёк, но больше он не получает ни единой подсказки.

— Что такое, Ынхёк? — также осторожно спрашивает высокий широкоплечий брюнет, немного наклоняясь вперёд и внимательно всматриваясь в выражение лица пострадавшего. — Ты не узнаёшь меня?

— А с чего он вдруг должен кого-то не узнать, Шивон? — испуганно охает Хичоль, нервно продолжая поглаживать парня по ноге, словно не замечая, что ему не удаётся скрыть беспокойство. — «Так это Шивон — начальник службы безопасности», — наконец, понимает Хёкджэ, благодарный старшему мемберу группы за подсказку, но громкий голос из угла палаты заставляет Хёка вздрогнуть от неожиданности, когда строгий менеджер коротко поясняет ситуацию:

— Судя по результатам анализов, у Ынхёка есть небольшое сотрясение. Врачи не исключают частичную или даже полную потерю памяти.

— Чонсу, ты его пугаешь, — тут же огрызается Хичоль, недовольно зыркнув взглядом в сторону менеджера, а затем, вернувшись своим вниманием к пострадавшему, старший мембер робко подходит ещё ближе, с надеждой глядя в глаза Хёкджэ:

— Ынхёк, ты как? Ты… ты же узнаёшь нас, правда? Ты же узнаёшь, котёнок?..

Хёкджэ медлит с ответом, когда слышит, как подрагивает голос Хичоля, всего уверенного в себе и такого оптимистичного, судя по рассказам Ынхёка. С другой стороны, брат всегда говорил и про Донхэ, что этого парня невозможно сломать, что это сильный и рассудительный лидер, но, вспоминая эти слёзы, застывшие в уголках погрустневших глаз темноволосого солиста, Хёк понимает, что эта авария задела ребят намного глубже, чем могло показаться на первый взгляд. — «Ребята переживают… я должен что-то сказать…» — думает Хёкджэ и, приподняв голову, медленно поворачивает руку, цепляясь за пальцы Донхэ, сидевшего рядом, и безмолвно прося у него хоть немного поддержки, так как ему до сих пор трудно сосредоточиться. И Донхэ его понимает: парень осторожно наклоняется к нему и предельно мягко произносит, не отводя от Хёка своего внимательного взгляда:

— Ынхёк, ничего страшного, если ты что-то не помнишь сейчас. Мы тебе обязательно поможем, так что не волнуйся и не торопись. Кто здесь тебе знаком?

Нежный голос лидера группы немного успокаивает Хёкджэ, потому, ещё раз оглядывая всех присутствующих, парень копается в своей памяти и в рассказах Ынхёка, чтобы собраться с мыслями. Сейчас Хёкджэ уверен, что он помнит имена всех присутствующих, в том числе и Шивона, которого упоминал брат, и даже Ёнуна, который, приоткрыв дверь, обеспокоенно заглядывает в палату и, еле заметно кивнув парню, также тихо закрывает дверь, судя по всему, на всякий случай охраняя палату от возможных журналистов и случайных зрителей. — «Они так заботятся обо мне…» — думает Хёк и, прочистив горло, старается спокойно ответить:

— Конечно, я узнаю вас, Хичоль, но мне… пока сложно собраться с мыслями. Шивон, а что ты здесь делаешь? Ты же бы в командировке, кажется…

— Он и привёз вас сюда, Ынхёк, — Хичоль с явным облегчением на лице подходит ещё ближе, касаясь левой руки парня, совсем легко похлопывая по незабинтованной части плеча. — Мы сами только здесь, в больнице, узнали, что Шивон вернулся в Сеул…

— Правда? Ты нашёл нас на трассе? — осторожно спрашивает Хёкджэ, поворачиваясь в другую сторону и обращая внимание на серьёзного мужчину, который вместо ответа согласно покачивает головой. — Что… что там произошло? Тебе что-то известно?

— Ынхёк, может, поговорим об этом позже? — предлагает Шивон, протягивая руку и аккуратно поправляя край одеяла пострадавшего, точно медля перед своим рассказом. — Ты такой бледный, да и ты только после успокоительного…

— Я хочу знать… Пожалуйста… — шепчет Хёкджэ, умоляюще глядя на начальника охраны: он сам помнит крайне мало, только бешеную карусель из металла, когда машину снесло с трассы, и испуганные глаза Ынхёка, до последнего выкручивающего руль. — Я мало что помню… Мы слетели с трассы и…

— Я возвращался в Сеул, и увидел твою перевёрнутую машину. Вы слетели в кювет на обледенелом участке. Я остановился и увидел, что вы оба выпали из машины. Я сразу позвонил в скорую и начал оказывать вам первую помощь, но… — негромко рассказывает Шивон, поморщившись из-за того, что ему приходится рассказывать такие тяжёлые новости. — Ох, Ынхёк, твой брат… его сердце уже не билось. Мне жаль.

— И ты привёз нас в больницу? — глухим голосом спрашивает Хёкджэ, уже догадываясь, что так оно и было: скорее всего, Шивон в такой опасной ситуации просто отвёз их обоих в ближайшую больницу, чтобы спасти хоть одного из пострадавших, и по горькому и ужасно несправедливому закону судьбы выжил именно Хёкджэ. Начальник службы безопасности лишь покачивает головой, подтверждая догадку парня:

— Да, я решил не дожидаться скорой. У тебя был очень слабый пульс, и ты еле дышал… Твой брат, он… ударился головой о большой камень, когда выпал из машины. Там было столько крови, его и твоей. Всё это так ужасно… Мне жаль, что я не приехал раньше.

— Ты спас мне жизнь. Спасибо тебе, — устало произносит Хёкджэ и, чтобы снова не расплакаться, он отворачивает голову, снова желая просто уткнуться в тёплую кофту Донхэ — и спать, спать, пока сердце не перестанет так болезненно сжиматься при мысли о том, что Ынхёк погиб. — «Сколько ещё вопросов они будут задавать? Я так устал…»

— Почему ты не рассказывал нам, что у тебя есть брат? — Хёк безошибочно узнаёт недоверчивый голос Кюхёна и, понимая, что об этом его сейчас будут спрашивать совершенно все присутствующие, уже готовится придумать хоть какой-то ответ, потому что в его голове сейчас — пустота. Но Донхэ на удивление реагирует быстрее, тут же вскинув голову и отчётливо прорычав:

— Кюхён, отстань от него. Никаких вопросов. Ынхёк сейчас и так в шоке.

— Донхэ, тут молчанием не отделаться, — в разговор вступает менеджер, привычным жестом закидывая ногу на ногу и продолжая говорить громко, строго и уверенно. — Мне нужно сообщить хоть какую-то официальную информацию прессе, пока они не придумали что-то похуже. Да и фанаты в панике, их тоже необходимо успокоить. И родственников Ынхёка нужно найти. Я так понимаю, ты нам не всё рассказывал, верно, Ынхёк?

— А мне плевать, — Хёкджэ ощущает, что Донхэ начинает нервно закипать, шумно дыша, и, как только менеджер снова открывает рот, чтобы вразумить лидера группы, парень хрипло добавляет, процедив сквозь стиснутые зубы:

— Мне. Плевать. Оставьте его в покое хотя бы на день.

— Донхэ, это не дело, — мягко возражает Хичоль, продолжая медленно поглаживать Хёкджэ по руке, словно он сам старается успокоиться. — Может, мне позвонить Хангёну? Пусть поднимет на уши всю полицию и займётся этой историей.

— Не надо мучать сейчас Ынхёка, он и так натерпелся, — вздыхает Шивон, отрицательно покачав головой и явно обдумав такой вариант развития событий. — Я бы, наоборот, предложил решить это дело как можно тише, чтобы не тревожить Ынхёка. Ему придётся давать показания, и не один раз, ему придётся ездить в участок и на опознание. Не надо ему этого.

Хёкджэ испуганно вздрагивает, когда до него доходит смысл слов, сказанных начальником службы безопасности. — «Снова ехать на ту трассу… Видеть то место, где разбился Ынхёк… Нет, я не готов, нет…» — паника охватывает Хёка, он хрипло хватает ртом воздух, понимая, что сейчас у него снова начнётся истерика, и, мотая головой, парень жалобно скулит, пытаясь сжать пальцами край одеяла:

— Нет… Нет, я не хочу… я не могу…. Не могу…

— Нет, Ынхёк, никто тебя никуда не повезёт, — обещает Донхэ, разом сбавляя свой пыл — и, мягко обнимая парня за плечи, чтобы успокоить его, лидер группы взволнованно произносит:

— Всё будет хорошо, Ынхёк. Тебя никто не потревожит, не волнуйся. Мы сделаем всё, чтобы твоё присутствие в этих вопросах практически не требовалось. Шивон, вы же можете с Чонсу заняться всем этим от имени Ынхёка, правда?

— Я могу заняться организацией похорон и постараться упростить общение Ынхёка с полицией, а Чонсу может заняться показаниями, связями с общественностью и пообщаться с его близкими, как представитель Ынхёка, — произносит Шивон, согласно покачав головой и красноречиво посмотрев на замолчавшего менеджера. — Так ведь, Чонсу? Проблем не возникнет?

— Я сделаю всё возможное, — сухо отвечает менеджер, многозначительно кивнув головой. — Но мне нужны будут все показания Ынхёка, да и про родственников его хотелось бы послушать. Без этого ни ты, ни я, не сможем ему помочь. Ынхёк, у тебя остался кто-то из родственников, кто мог бы провести похороны? И кем был твой брат?

Хёкджэ вздрагивает, зажмурившись изо всех сил: его пугает этот строгий тон менеджера, его страшит мысль о том, что нужно рассказывать всё, что произошло на трассе, а также об Ынхёке и о нём самом. Более того — Хёк думает о предстоящих похоронах, и от этого на сердце становится ещё тяжелее. Поёжившись, парень решает быть отчасти правдивым, потому он осторожно произносит:

— У нас с братом больше нет близких, правда…

— Ынхёк, не дури, — хмыкает менеджер, пока все присутствующие в полном молчании и с плохо скрытым любопытством слушают их разговор. — До этого момента у тебя и брата не было, по официальной версии. Я ещё раз тебя спрашиваю — у тебя остался кто-то из родственников, которым нужно сообщить о смерти твоего брата?

— Чонсу, замолчи, — громко произносит Донхэ, которому этот разговор нравится всё меньше, хоть он и старается это не особо успешно скрыть. — Всё это подождёт. Дай ему прийти в себя.

— Донхэ, это не подождёт — и ты это прекрасно знаешь, — строго отвечает Чонсу, поднимаясь с места и подходя к окну, поворачиваясь к нему спиной и глядя на притихшего Хёкджэ на койке. — Вы хотите, чтобы я был представителем Ынхёка, а для этого мне нужно дать ответ общественности.

— Может, общественность всё-таки немного подождёт? — тихо спрашивает Хичоль, покосившись на менеджера и поёжившись от его пристального взгляда. — Ты слегка перебарщиваешь…

— Хичоль, помолчи, — категорически отрезает менеджер, скрещивая руки на груди и внимательно оглядывая пациента перед собой. — В отличие от вас, у меня есть обязанности, которые я должен выполнить.

— Я сказал — это подождёт! — практически рявкает Донхэ, неосознанно сильно, но не болезненно прижимая к своей груди Хёкджэ, точно стараясь закрыть его своими руками от недовольного взгляда Чонсу. С опаской покосившись на мрачного менеджера, Хёк испуганно оглядывает присутствующих, и тихо произносит:

— Не нужно ругаться… пожалуйста…

— Никто не ругается, правда, Донхэ? — Шивон первым решается ответить пострадавшему, протягивая руку и осторожно похлопав Донхэ по плечу, прося его успокоиться этим жестом. — Мы все подождём, пока ты не поправишься, Ынхёк. Твоё здоровье сейчас важнее всего. По крайней мере, на какое-то время мы сможем оставить тело твоего брата здесь, в морге, чтобы ты смог принять участие в прощальной церемонии. Но будет намного проще, если ты уже сможешь что-то сообщить нам, чтобы этот ужас закончился как можно быстрее. На тебя никто не давит: подумай хорошенько и, когда будешь готов, мы внимательно тебя выслушаем, так ведь, Чонсу?