Вверх дном. (1/2)

Когда Донхэ просыпается и открывает глаза, тут же жмурясь от яркого солнца, лучи которого попадают в комнату через большие окна, он не сразу понимает, где находится: по ощущениям парня это та самая комната, в которой он живёт, но почему-то вместо вида на шкафы, аквариум и те самые окна темноволосый солист видит дверь. Более того, на правой стороне его груди что-то лежит, причём довольно тяжёлое. — «Неужели уснул с гитарой?» — сонно предполагает Донхэ и, тихо зевая, он пытается потянуться, пока не понимает, что пальцы его правой руки обнимают что-то мягкое и тёплое. И только после того, как осознание наконец ударяет парня по голове, он приподнимает голову и в полном изумлении таращится на то, как Ынхёк кротко и тихо дремлет на его груди, прижимаясь к боку солиста.

— «Что вчера было?» — Донхэ лихорадочно пытается вспомнить цепочку происходящих событий, не двигаясь, чтобы не разбудить барабанщика. — «Так… мы выиграли премию. Мы выпили, я уснул в гостиной, а потом…»

Замечая, что его колено за ночь высунулось из-за края одеяла Ынхёка, парень, сопоставляя факты, надеется, что они просто уснули в обнимку, спьяну не сориентировавшись в пространстве. — «А потом мне приснился тот волшебный сон… Пока мы спали вместе?» — Донхэ еле слышно ахает, изрядно покраснев. — «Как мне теперь смотреть в глаза Ынхёку, если ночью я дрочил себе в его кровати? Или….» — засомневавшись, парень приподнимает край одеяла и тут же в ужасе опускает его обратно, нервно сглотнув: и он, и барабанщик абсолютно голые. — «Но это значит, что…»

Донхэ, не в силах поверить, что его сон оказался реальностью, поворачивает голову, чтобы глянуть на пол, и цепенеет, замечая рядом с кроватью открытый тюбик смазки, использованный презерватив, валяющееся бельё и испачканные влажные салфетки. — «Это не было сном…» — наконец, понимает Донхэ, отчего его сердце начинает бешено колотиться в груди. — «И что я теперь ему скажу? Как он отреагирует?» — парень совершенно не знает, как ему сейчас вести себя с Ынхёком, с таким острым на язык, наглым и уверенным в себе Ынхёком, но ставшим настолько послушным и кротким в последние дни, что этот контраст спьяну и развязал Донхэ руки, вынудил его стать смелее и попросить Ынхёка… о близости.

Дыхание перехватывает от назревающей паники, взгляд лихорадочно мечется — парень совершенно не знает, как ему вести себя, что сказать, как выкрутиться из этой ситуации, чтобы не оказаться загнанным в угол, и Ынхёк, видимо, слышит это учащённое сердцебиение Донхэ, так как рыженький барабанщик негромко зевает и, рефлекторно потеревшись щекой о грудь темноволосого солиста, сдавленно охает, а после — поднимает голову и сонно таращится на Донхэ, ничего не говоря.

Ынхёк молчит — молчит и Донхэ, жадно всматриваясь в образ барабанщика после секса: весь взъерошенный, со слегка блестящей от пота кожей, парень облизывает свои искусанные, припухшие после поцелуев губы, и, всё-таки, решает завести разговор первый:

— Эм… привет? — голос Ынхёка настолько неуверенный, такой робкий, что солист даже вздрагивает от неестественности этого контраста. Но он благодарен парню за то, что тот первый решился подать голос. — «Ынхёк всегда был смелее, чем я», — с усмешкой думает Донхэ, и, кивнув, нерешительно отвечает ему:

— Привет. Так мы вчера…

— Да, похоже на то, — Ынхёк оглядывает себя и Донхэ — и неуместно и даже отчасти наивно хихикает, продолжая смотреть на лицо солиста, словно дожидаясь от него какого-то определённого поведения. — И как мы не отключились в процессе, после такого количества алкоголя…

— «Почему он такой?» — Донхэ совершенно не может понять, как Ынхёк отнёсся к этой ночи, во время которой по мнению темноволосого лидера они стали ближе на каком-то новом уровне: солист всегда считал себя более чувствительным, чем этот парень, который более, чем положительно относится к интрижкам на одну ночь — редкие отношения Донхэ всегда были длительными, по сравнению с похождениями Ынхёка, и для солиста было бы истинным счастьем, если бы эта дивная ночь переросла бы во что-то большее, не беспокой его одно непреодолимо важное «но». — «А что, если он своими насмешками пытается сказать, что эта ночь для него ничего не значит?» — Донхэ хочется съёжиться в комок, хочется просто взять — и сбежать от взгляда этих тёмных глаз, только бы не услышать столь страшных слов. — «Лучше бы это оставалось сном… просто великолепным сном, которым я бы упивался до конца своих дней, чем позволить ему посмеяться над тем, что произошло этой ночью…»

Вдобавок и Ынхёк, продолжая смотреть на Донхэ, перестаёт улыбаться: он обеспокоенно всматривается в выражение лица солиста, и, опираясь о постель рукой, аккуратно садится, сдавленно охая и пытаясь закутаться в одеяло хотя бы по пояс. — «Чего ты ждёшь от меня?!» — Донхэ очень хочет спросить об этом барабанщика, но он также понимает, что этому рыжему чертёнку не стоит показывать свою беспомощность — один раз парень уже допустил ошибку, и поплатился за это насмешливой улыбкой, до противного понимающим выражением толсто подведённых глаз и теми ужасными словами, о которых Донхэ не переставал думать с момента возвращения из США. — «Я никогда под тебя не лягу», — так просто и жестоко выпалил Ынхёк тем вечером, но при этом ему хватило лишь нескольких банок пива, чтобы переменить своё мнение и согласиться на секс с Донхэ. — «Или же он согласился на это только потому, что был пьян?!» — неосознанная злость закипает где-то глубоко в душе лидера группы, и он заставляет себя не горячиться, но выходит это с огромным трудом. — «То есть, на трезвую голову я по-прежнему его не привлекаю?!»

— И… что теперь с нами будет? — почему-то очень тихо спрашивает Ынхёк, даже затаив дыхание перед ответом Донхэ и неотрывно глядя на него, растерянного и раздражённого одновременно. — «А что теперь будет с «нами», Ынхёк?» — Донхэ приподнимается на локтях и садится на постели, шумно выдыхая и собираясь с силами. — «Ты прекрасно знаешь о моих чувствах, так к чему эти вопросы? Ты решил поиздеваться надо мной, верно?»

— С «нами»? — Донхэ старается быть равнодушным, пока он находит на полу своё бельё и быстро надевает его, поднимаясь на ноги: так намного проще, когда солист занят своими делами — и не смотрит на Ынхёка. — С «нами» ничего не будет. Мы выпили лишнего — и помогли друг другу, вот и всё. Ничего не изменилось. Это просто одна пьяная ночь.

— Одна пьяная ночь… — очень тихим, непривычно понурым голосом повторяет Ынхёк позади Донхэ, начиная копошиться в своём одеяле. — Чтож… да, так будет разумнее всего.

— И будет лучше, если никто не узнает о произошедшем, — противореча себе и собственным желаниям, Донхэ собирает мусор с пола, отходит к мусорному ведру для бумаг, расположенному под столом, и выбрасывает всё туда, отряхивая руки. — Секс по пьяне — это не то, чем стоит гордиться.

— То есть… тебе не понравилось? — почему-то очень тихо спрашивает Ынхёк, ворочаясь на постели и явно пытаясь нашарить своё бельё, выброшенное куда-то на пол. — Я подумал, что…

— Было… нормально, — коротко отвечает Донхэ, сморщившись от непринятия собственной лжи и надеясь, что барабанщик не увидит его замешательства. — «Но сказать Ынхёку, что это была волшебная ночь — я тоже не могу. Чем проще я буду относиться к происходящему, тем больше вероятность, что между нами сохранятся такие нейтральные отношения, без повода для насмешек надо мной…»

Вместо ответа Ынхёк лишь сопит, продолжая шуршать, и, обернувшись, Донхэ наблюдает за тем, как парень натягивает на себя бельё и поднимается на ноги, нахмурившись и тихо постанывая от дискомфорта, который естественен для того, кто был ночью в нижней позиции. Темноволосому солисту даже становится немного жаль Ынхёка, и он, как заворожённый, делает шаг вперёд, ближе к нему, желая мягко обнять этого рыжего бесёнка, прижать к своей груди и всё пояснить, успокоить, признаться в тех чувствах, что гложут его, сделать всё, чтобы тот забыл о той боли растянутых мышц, которая будет преследовать парня ещё несколько часов. Но при этом барабанщик вскидывает голову и так сердито смотрит на Донхэ, что лидер группы решает не рисковать — и остаётся на месте, переминаясь с ноги на ногу.

— Не надо так на меня смотреть. Я всё понял и никому не скажу, — бурчит Ынхёк, прогибаясь в спине, чтобы потянуться, и, поджимая губы и медля с ответом, морщится, сдавленно охнув от дискомфорта. — Как же всё болит…

— Неудивительно, — Донхэ нервно смеётся, не понимая, что так удивляет барабанщика, и опирается рукой о стол, снисходительно наблюдая за ним и забывая, что он сам тоже стоит в одном белье, как и Ынхёк. — Ещё скажи, что ни разу у тебя после такого задница не болела.

Замирая на месте, Ынхёк резко поворачивает голову к Донхэ и от его выражения лица темноволосому солисту становится не по себе: взгляд барабанщика настолько пронзительный, что Донхэ даже боится вдохнуть, а его ноги невольно подгибаются, и парень даже рад, что он опирается о стол, иначе солист бы точно осел на пол. — «Он же не мог… Нет…» — лидер группы отказывается верить в ту мысль, которая приходит в его голову, но, кажется, в этот раз Донхэ не ошибся в своих предположениях. Именно после этого, такого неверящего, преданного и даже обиженного взгляда Ынхёка парень понимает свою ошибку, потому, переставая улыбаться, Донхэ тихо спрашивает, до последнего надеясь, что ему показалось:

— Подожди… Ты в первый раз был снизу? Со… мной?

Ынхёк ничего не отвечает, шумно дыша, но Донхэ догадывается, что сейчас он угадал — рыжий барабанщик никогда не был под кем-то. Только вчера он действительно разрешил солисту быть с ним в такой позиции, а Донхэ… — «И я столько всего тут ему наговорил…» — с ужасом понимает темноволосый солист, медленно протягивая дрожащую руку к Ынхёку, который стоит неподвижно и молча рассматривает его, точно не зная, что стоит ответить на такой интимный вопрос.

— Ынхёк, я… — парень пытается начать разговор, но почему-то при упоминании его имени барабанщик неестественно вздрагивает и, испуганно посмотрев на Донхэ, парень порывисто кидается прочь из комнаты, явно позабыв, что он сейчас в одном белье. — «Хотя прежнего Ынхёка это никогда не смущало…» — с горькой усмешкой понимает темноволосый солист и, опомнившись и побледнев, он срывается с места, помчавшись следом за парнем, жалобно вскрикнув:

— Ынхёк, нет… Подожди!

Но Донхэ не успевает догнать его: практически вывалившись в коридор, парень встречает носом захлопнутую дверь ванной комнаты, за которой заперся Ынхёк, так некстати воспользовавшись щеколдой, которую солист столь опрометчиво ввинтил несколько дней назад. Донхэ напуган, ему становится действительно страшно от того, что, запутавшись в своих страхах, он так глупо обидел Ынхёка, что тот даже не смог находиться с ним в одной комнате — и сбежал, заперся там, где его никто не достанет.

— Ынхёк, открой дверь… Прошу тебя, открой… — хрипло умоляет темноволосый солист, тарабаня по двери и вслушиваясь в шорохи, которые происходят в ванной комнате. — «Он что… плачет?» — Донхэ кажется, что он слышит тихий, сдавленный всхлип по ту сторону двери, и от этого парню хочется взвыть от обречённости, разбить костяшки пальцев о дверь, если бы это помогло достучаться до Ынхёка, попасть к нему в ванную комнату и всё объяснить. Слёзы от Ынхёка — для Донхэ это всегда казалось чем-то немыслимым, и теперь, когда парень думает, что именно из-за его слов этот сильный характером барабанщик сейчас плачет там, за дверью, лидер группы хочет попросту вырвать себе язык. — «Какой же я дурак…»

— Умоляю, впусти меня… Ынхёк… — Донхэ практически скулит, хватаясь за ручку двери и яростно дёргая, как будто это поможет ему попасть в ванную комнату: теперь он понимает, что, вопреки ожиданиям солиста, Ынхёк воспринял то, что произошло прошлой ночью, также серьёзно, как и сам Донхэ. — Дай мне объяснить… Я не это хотел сказать! Ынхёк, пожалуйста!

Но шорохи в ванной комнате прекращаются, сменившись звуком включённой воды в душевой кабине — теперь Ынхёк его не услышит, только если Донхэ не выломает дверь с концами, но на этот отчаянный шаг парень так и не решается. — «И почему я сразу не заметил то, как он нервничал? Почему не прислушался к его вопросам?» — Донхэ осуждает себя, свою недогадливость — и собственную трусость. — «Ведь если бы я мог смело признаться, что это была лучшая ночь в моей жизни, не боясь его насмешек, то сейчас всё было бы иначе…»

— Ынхёк, прошу тебя… — Донхэ ещё слабо надеется, что парень сидит с другой стороны и слышит его, потому он упирается лбом в дверь и закрывает глаза, с силой проводя ногтями по поверхности двери. — Пожалуйста, прости меня… Я такой дурак… Прости…

С сожалением парень понимает, что Ынхёк сейчас не настроен разговаривать, и, более того — из-за шума, который они подняли, в гостиной и в комнате Йесона и Кюхёна слышно, как парни просыпаются и встают со своих кроватей (в случае Хичоля — с дивана), а это значит, что ребята вот-вот покажутся в коридоре и начнут задавать вопросы, на которые у Донхэ попросту не найдутся ответы. Убедившись, что Ынхёк сейчас не откроет ему дверь, парень тихо возвращается в комнату и подбирает свою домашнюю одежду со стула, аккуратно сворачивая её. После завтрака им всем нужно отправиться в тренажёрный зал, но как это сделать, когда Ынхёк так обижен на него?

Решив, что лучше всего сейчас будет просто не трогать барабанщика и обязательно поговорить с ним позже, Донхэ заправляет свою кровать, а затем торопливо одевается в уличную одежду — узкие чёрные джинсы и, натянув на себя белую футболку, парень надевает сверху спортивную кофту на молнии. Возможно, образ не очень сочетающийся, но после произошедшего у Донхэ совершенно нет сил обдумывать каждый свой шаг. Ему едва удаётся помнить о своих обязанностях, ведь с каждым биением сердца в его голове надоедливо стучит одна мысль:

— «Ынхёк. Ты обидел Ынхёка, хотя сам пообещал вчера защищать его перед Чонсу. Как он теперь тебе поверит?»

— Надеюсь, он хотя бы выслушает меня… — шёпотом произносит Донхэ и устало вздыхает, потирая свою шею. Чтобы отвлечься и не встречаться взглядом с озадаченными ребятами, которые собираются на кухне, парень решает занять себя ещё каким-нибудь делом — и по спонтанному наитию он принимается заправлять кровать Ынхёка, прекрасно понимая, что это не загладит его вину, но также считая, что он должен сделать для барабанщика хоть что-то, иначе Донхэ попросту сойдёт с ума.

— И вы тоже… — Донхэ обращает внимание на аквариум и, подойдя к нему, осторожно проводит пальцем по поверхности стекла, наблюдая за рыбками и чувствуя, как ему хочется взвыть от обречённости и осознания собственной глупости. — И почему я не понял, что он изменился? Он же… столько всего сделал для нас после того разговора, помог восстановить распорядок, ругаться со всеми перестал… Он принёс сюда аквариум и вас… для ребят и… А я не понял, не увидел или же не захотел увидеть… И как мне теперь извиниться перед ним?

Снова вздыхая, парень нащупывает пальцами какую-то цепочку и опускает голову, тупым взглядом рассматривая кулон, с которым, как он помнит, Ынхёк не расставался последний год. — «Такой красивый…» — Донхэ бережно придерживает кулон за цепочку, приподняв руку и рассматривая украшение барабанщика. Толстая огранка кулона в виде накатившей волны так пронзительно похожа на жизненный стиль Ынхёка — неумолимо надвигаться и захватывать с головой своими мощью и напором, стирать с лица Земли одной ёмкой, убийственной фразой. — «Ведь вчера он был той самой волной… но не разрушающей, а укутывающей, обволакивающей в своей глубине…» — понимает Донхэ, сморщившись от режущей его голову совести, давящей на чувство вины. — «И это дерево посередине, крепкое и могучее… Ынхёк всегда обладал более стойким характером, чем я или ребята…» Донхэ задумчиво рассматривает прикрытый «корнями» камень малахита, пока ему в голову не приходит, как он думает, отличная идея. — «Вот и будет повод поговорить с ним в зале… Он ведь не захочет снова раздражать Чонсу, так что обязательно приедет в тренажёрный зал чуть попозже, чем мы, правильно?» Убедившись, что его план по крайней мере кажется логичным, Донхэ бережно убирает кулон в застёгивающийся карман своей кофту, ведь он бы не посмел потерять столь важную для Ынхёка вещь, а затем, прихватив свою спортивную сумку, Донхэ выходит в коридор. — «Позавтракаем и поедем. Пусть он побудет один, чтобы остыть и успокоиться… Надеюсь, он не забудет про свой фиксатор… и я очень надеюсь, что в зале он даст мне объясниться».

***</p>

Как только Хёкджэ удаётся остаться в одиночестве, заперевшись в ванной комнате, он обхватывает себя дрожащими руками и, испуганно покосившись на дверь, которая содрогается под ударами Донхэ снаружи, парень переводит взгляд на себя в зеркале и тихо всхлипывает. Разумеется, Хёк понимал, что темноволосый солист продолжает принимать его за Ынхёка, и это бы парень ещё мог вынести, так как он планировал в скором времени вернуться обратно в пекарню, унося с собой их маленький секрет. Но то, как Донхэ говорил, как резко он отзывался о том, что происходило прошлой ночью — всё это попросту выбило Хёкджэ из колеи, и ему стоило больших сил сдержаться и не признаться лидеру группы во всём. Более того, для Хёка эта дивная ночь, наполненная, как он думал, такими личными эмоциями и чувствами, та близость, что произошла между ним и Донхэ — всё это для Хёкджэ было в первый раз, ведь никаких отношений парень в своей жизни не заводил, попросту даже не задумывался о подобном. Только в Донхэ парень был влюблён последние несколько лет, и то пекарь позволял себе лишь немного помечтать, прекрасно зная, что у них бы не вышло отношений. Но, вспоминая, как строго и равнодушно темноволосый солист говорил о том, что все эти головокружительные ощущения, что Хёк испытывал — это всего лишь пьяная интрижка на одну ночь, которую не стоит воспринимать всерьёз, пекарь начинает ненавидеть себя и свою излишнюю доверчивость.

— «И что я скажу Ынхёку… как теперь он будет смотреть Донхэ в глаза?» — он слышит, как Донхэ с силой дёргает за ручку двери, и, перепугавшись, Хёк решает сделать вид, что он отправился в душ, чтобы солист больше не ломился в ванную. Торопливо добежав до душевой кабины, Хёкджэ забирается в неё, включает душ и, с явным облегчением слыша, как Донхэ перестаёт стучать и дёргать за ручку двери, Хёк бездумно подставляет лицо тёплым струям воды, не обращая внимания, что он так и стоит под душем в своём белье — и наконец позволяет себе разрыдаться.

— «Какой же я глупый… как я мог решить, что для такого известного музыканта подобная ночь будет что-то значить…» — Хёкджэ с остервенением принимается растирать свои плечи, надеясь, что вода поможет ему избавиться от воспоминаний того, как Донхэ прикасался к нему, как гладил его кожу, какие слова шептал — и с каким желанием солист смотрел на него, когда рассматривал Хёка, такого обнажённого, такого доверчивого и с восхищением поддающегося под любую просьбу, под любой жест Донхэ. Более того, Хёкджэ думал, что никогда не пожалеет, если свой первый раз он разделит с Донхэ, пусть даже притворяясь Ынхёком, но после таких ужасных слов, которые солист произнёс столь равнодушно и нервно — Хёк совершенно не знает, что ему чувствовать. — «Я… обманут? Но ведь Донхэ ничего не обещал мне», — Хёкджэ пытается рассуждать логично, продолжая тихо всхлипывать и морщась от остаточной тянущей боли в собственной заднице. — «Я… предан? Унижен? Но ведь я играю здесь роль Хёка, а это значит, что во всём виноват только я, а не Донхэ, ведь он считает меня Ынхёком… Как ни крути, а Донхэ мне абсолютно не в чем винить. Только я и виноват…» — понимая это, Хёк вытирает своё лицо, чувствуя, что после слёз его нос неприятно заложен.

Хёкджэ очень хочется написать Ынхёку, чтобы тот забрал его из общежития, но парень не взял с собой телефон в ванную, так как выбегал из комнаты практически в истерике, потому он решает отсидеться в душевой, помня, как долго позволяется принимать душ Ким Хичолю. Хёку сейчас всё равно, что ребятам нужно хотя бы умыться и сходить в туалет — все его мысли совершенно о другом, да и, что странно, в дверь больше никто не стучит и не беспокоит его. Но на это Хёкджэ не обращает внимания, так как сосредоточиться хоть на чём-то ещё ему невероятно сложно. — «Мне нужно было поменяться с Ынхёком ещё вчера… Тогда этого бы не произошло…» — парень зажмуривает глаза, пытаясь изгнать из своих воспоминаний образ обнажённого Донхэ, который нависает над ним, который целует его губы, хрипло дышит и стонет от, как казалось вчера, удовольствия.

Почти через час Хёкджэ, не очень успешно повязавший полотенце на своих бедрах, а другим укрывший свой торс, опасливо открывает дверь ванной комнаты, надеясь, что никто не будет задавать ему никаких вопросов, но в общежитии подозрительная тишина. — «Они ушли по делам?» — Хёк совсем забыл про тренажёрный зал, но отсутствие ребят его вполне устраивает: парень уходит в комнату Донхэ и Ынхёка и находит свой мобильный телефон, решив написать Ынхёку сообщение в Какао, так как он боится, что если позвонит брату, то снова расплачется от жалости к себе:

— «Забери меня отсюда. Пожалуйста».

Хёкджэ ожидает, что Ынхёк начнёт ему звонить и задавать какие-то вопросы, но деловой подход брата-близнеца удивляет его: парень буквально через минуту присылает ему ответ:

— «Через полчаса выходи на наше место. Надень пальто, сегодня прохладно».

— Может, мне не примерещилось, что он был здесь вчера? — Хёкджэ негромко вздыхает и решает занять время тем, чтобы просушить волосы и одеться. Правда, когда он подходит к шкафу, чтобы взять оттуда свои вещи, Хёк замечает на дверце квадратный стикер, на котором написано мелким, но разборчивым почерком:

— «Твой завтрак на столе. Обязательно поешь и приезжай в зал. И надень фиксатор».

— Фиксатор… зал… это единственное, что его волнует, — грустно усмехается Хёкджэ, комкая стикер и выбрасывая его в мусорное ведро, чтобы уже, наконец, одеться и покинуть это место, оставляя все воспоминания и сожаления здесь — для себя парень уже решил, что когда он встретится с Ынхёком, пекарь снова станет мягким и жизнерадостным, как и раньше. — «Я никому не расскажу о произошедшем, как и обещал Донхэ», — убеждён Хёк, решительно открывая шкаф и доставая свои свитера и бельё, чтобы скинуть всё это в сумку, с которой он и приехал сюда. — «А мне давно пора уходить отсюда. Я здесь лишний».

— Ащ, Ынхёку же нужно будет в зал… — вспоминает Хёкджэ, подтаскивая к шкафу и спортивную сумку Ынхёка, чтобы аккуратно сложить туда одежду для зала, тот самый фиксатор, и кеды. — Ни к чему бесить Чонсу ещё больше, особенно сейчас, когда из-за меня Хёку придётся как-то общаться дальше и с Донхэ… Хотя, может, в отличие от меня, он всё воспримет так, как надо?

Переодевшись в уличную одежду, Хёк забирает из ванной свои зубную щётку и бритву, так как брат всё равно не будет ими пользоваться, и, словно прощаясь с местом, к которому он уже привык, парень заходит на кухню, чтобы хоть посмотреть, что ребята ели на завтрак — у него самого нет никакого аппетита, да и из-за постоянного желания снова расплакаться Хёкджэ думает, что от любой еды его сразу же вырвет, потому, приподняв крышку для микроволновой печи, Хёк равнодушно смотрит на тарелку, на которой лежат порция омлета с овощами, пара полосок жареного бекона и немного зелени, и также безразлично опускает крышку обратно, не притронувшись к остывшему завтраку. — «Видимо, готовил Йесон», — понимает Хёкджэ: за всё время, что он находится здесь, парень уже успел запомнить, кто на что горазд в плане кулинарии. — «По крайней мере, они хорошо поели».

Через полчаса, когда Ынхёк написал сообщение о том, что он подъехал, Хёкджэ нахлобучивает кепку на свою голову, накидывает поверх красной футболки пальто песочного цвета, которое нашлось в вещах Ынхёка, и, надев солнцезащитные очки и взяв две сумки, отправляется на их оговоренное место, так быстро промчавшись мимо поста охраны, что никто даже не успел предложить парню услуги водителя до тренажёрного зала.

Но в этот раз машина оказывается дальше, чем Хёкджэ рассчитывал — на уговоренном месте его ждёт только Ынхёк, кутаясь в свою кожаную куртку, и брат, по-прежнему решая не задавать никаких вопросов, ведёт близнеца в сторону следующего квартала, где он смог припарковаться.

— Кажется, после той истории с доставкой охрана сечёт этот угол, так что я решил не рисковать, — поясняет Ынхёк, поправляя на Хёкджэ свою кепку и коротко хмыкая, одновременно со своими словами забирая у брата одну из сумок, как бы тот ни сопротивлялся. — Кепка с пальто… а что, вполне в моём стиле. Представляю себе глаза этих увальней.

— А… не знаю, я так быстро пронёсся мимо них, что даже не обратил внимания, удивились ли они, — честно признаётся Хёкджэ, шагая следом за братом к его красной машине и крепко сжимая лямку своей сумки в пальцах, украдкой оглядываясь, чтобы убедиться, что они не привлекают лишнего внимания. — Да и я собирался в спешке, пока ребята уехали.

— Так ты мне расскажешь, что у вас там случилось? — Ынхёк садится на место водителя и закидывает спортивную сумку на заднее сиденье, предлагая Хёкджэ, который сел на пассажирское сиденье рядом с ним, сделать также. — Ты что, все вещи мои решил оттуда вынести?

— Нет… — от юмора брата Хёк немного улыбается, послушно убирая свою сумку назад, а затем потирая свою шею — хоть что-то приятное в сегодняшнем дне, о чём можно будет вспоминать без сожалений. — Одна сумка с моими вещами, вторая — тебе для зала. Не забудь надеть потом фиксатор на правую руку. Вашего менеджера лучше не злить.

— Ты и фиксатор для меня купил?! — покачав головой, Ынхёк заводит машину, и, оглядывая проезд, чтобы убедиться, что дорога чиста для выезда, парень нажимает какую-то педаль (какую — Хёкджэ и понятия не имеет) и они наконец выезжают на проезжую часть. — И какая муха Чонсу укусила… Так ты не ответил — чего ты так заторопился из общаги? Ребята тебя чем-то обидели утром? Или погоди-ка… дело в Донхэ? Он был с тобой груб прошлой ночью?

— Что?! — вздрогнув из-за удивительной догадливости Ынхёка, Хёкджэ чуть было не подпрыгивает на сиденье, изумлённо уставившись на своего брата, одетого в какую-то растянутую серую футболку, на которую он накинул кожаную куртку, и в привычные синие джинсы, разодранные на коленках. — Откуда ты знаешь?! В смысле, ты же не…

— А ты что, забыл, что я вчера заходил вас проведать? — спокойно уточняет Ынхёк, не отвлекаясь от дороги и не глядя на своего брата, так как им нужно выехать на дорогу, ведущую к трассе. — Так он всё-таки был с тобой грубым, когда вы переспали? Ты учти, я ему ноги переломаю, а член в узел закручу, только скажи.

— Нет, не надо, — Хёк поджимает губы, решив, что его проблемы не должны создавать новых разногласий между братом и лидером группы, потому Хёкджэ продолжает свою неумелую ложь. — Мы решили, что всё, что произошло — лишь пьяная интрижка. Просто… я вспомнил, что в пекарню новые отделочные материалы привезут. Рёук один со всем не справится.

— Хёкджэ, ну мне-то можешь не врать, — судя по тону Ынхёка, тот совершенно не поверил ему, а ведь брату даже не пришлось смотреть на Хёкджэ, чтобы распознать ложь. — «Они» решили, как же. Я сумею защитить тебя и вправить ему мозги, ты же знаешь. Тебе стоит просто попросить.