Идея. (2/2)

Вдобавок, мысль, которая будоражит Хёкджэ больше всего — так это понимание того, что если он согласится, то сможет вживую увидеть Донхэ и даже провести в его обществе несколько дней. — «Так я смогу держать свои чувства под контролем, ведь мне нельзя будет вести себя, как влюблённый идиот, так как мне нужно будет поддерживать манеру поведения Ынхёка, правильно?» — пекарь сам не замечает, как переубеждает себя и без помощи рыжего близнеца. А, думая о том, что в общежитии Ынхёк делит комнату с Донхэ, Хёкджэ ощущает, как он краснеет, изо всех сил надеясь, что его брат не обратит на это внимания. — «Я просто смогу узнать Донхэ поближе… увидеть совсем другим, домашним и более расслабленным… а потом уйду, исчезну, как будто меня и не было никогда», — убеждает себя парень, негромко вздыхая и тихо отвечая, не переставая сомневаться в правильности принятого решения:

— Хорошо, я согласен тебе помочь, но у меня одно условие — мы никому не скажем о подмене, и больше ты не станешь просить меня о подобном. Вот только как мы выдадим меня за тебя, ведь у нас настолько разные стили в одежде, и причёски, и…

— Ну, если ты согласен, то остальное предоставь мне, — довольно улыбнувшись, Ынхёк отправился рыться по своим шкафам и тумбочкам и, заметив, сколько всего его брат достаёт с полок, скидывая всё необходимое в одну кучу на сиденье кресла, Хёкджэ нервно ёжится, понимая, что о своём согласии он определённо пожалеет в ближайшие несколько часов.

***</p>

Хёкджэ уже и не рассчитывает, что ему удастся поспать — сперва Ынхёк долго и придирчиво подбирал для него одежду из того, что есть в этой квартире, и примерка отняла у них больше часа свободного времени, так как некоторые вещи либо болтались на пекаре мешком, так как он не проводит время в тренажёрных залах, либо их едва удавалось натянуть на его более плотное и крепкое, чем у брата, телосложение.

— Ладно, вот эти джинсы и майки тебе подойдут, а из домашней одежды на тебе всё будет нормально смотреться, никто не обратит внимания, — резюмирует Ынхёк, обходя брата со всех сторон и придирчиво оглядывая получившийся образ, пока пекарь вертится перед огромными зеркалами на дверцах шкафа с одеждой, хмуро рассматривая своё отражение. — Ещё кожанку сверху накинешь — и по телосложению нас никто не отличит. А теперь переодевайся и займёмся твоими волосами. Тебе же не приходилось краситься в рыжий, верно?

— Да я вообще ни разу волосы не красил, — признаётся парень, со вздохом стягивая майку через голову и складывая её на постели, снова потянувшись к растянутой футболке брата и снова надевая её, ощущая себя без одежды совсем неуютно. — Но хорошо ещё, что ты в этом альбоме покрасился в рыжий, а не, например, в зелёный. На такие перемены я бы точно не согласился.

— А что, предложу на шестой альбом покрасить Кюхёна зелёнкой, — посмеивается Ынхёк, хватая упаковку с краской с кресла и направляясь в сторону ванной. — Я пока разведу краску, а ты морально подготовься к тому, что теперь ты станешь моей идентичной копией. Но я уверен, тебе это даже понравится. Побудешь немного бунтарём.

И барабанщик не шутил — сперва братья держали краску на волосах Хёкджэ практически целый час, согласно рецептуре, чтобы на его пшеничных прядях рыжий цвет как следует взялся, безо всяких проплешин и прочего. Конечно, Хёк заволновался из-за того, что у Ынхёка, в отличие от него, уже видны светлые корни, но касаемо этого парень быстро успокоил своего брата:

— На тебе будет заметно, что краска свежая. Парни просто решат, что я обновил цвет — и, в целом, не удивятся этому.

Самого же барабанщика больше волновало то, что у Хёкджэ слишком длинные волосы, так что придётся потратить немало времени после мытья головы на то, чтобы придать этим мягким прядям похожую причёску. Да и сам пекарь не на шутку забеспокоился о том, что видеть Ынхёка с острыми ножницами и электробритвой в руках не только опасно — даже страшновато, но парню пришлось довериться своему брату и не шевелиться до конца экзекуции, надеясь на то, что тот не отрежет ему случайно кончик уха.

— Кстати, на всякий случай. Если вдруг вас поведут к стилистам — не давай осветлять тебе волосы, — неожиданно произносит парень, сосредоточенно чикая ножницами у затылка брата и то и дело отступая назад, чтобы получше осмотреть масштаб проделанной работы. — Другая краска — ещё ничего, но для обесцвечивания у нас с тобой довольно чувствительная кожа головы, и это будет адски больно. Второй раз на это они меня не уговорят, да и тебе лучше не испытывать таких ощущений.

— Не осветлять волосы, ясно, — Хёкджэ чуть было не кивает, но вовремя вспоминает о том, что к его шее и вискам то и дело прикасается бритва, потому парень решает, что лучше всего будет посидеть смирно — и не делать резких движений. Пока они занимались примеркой и подбором одежды для «Ынхёка», пекарь уже успел запомнить из рассказов брата, что с Чонуном ему совершенно нечего бояться, только стоит не обращать внимания на его порой слишком таинственные рассуждения, на Кюхёна лучше огрызаться как можно чаще, чтобы тот не расслаблялся, а вот главный принцип общения с Донхэ — ни в коем случае не мямлить и говорить чётко и уверенно. И вообще, в случае чего, Хёкджэ лучше всего держаться рядом с Хичолем.

— Мы с Хичолем во многом похожи, — рассказывает Ынхёк, мелкой насадкой убирая последние штрихи на задней части шеи брата-близнеца. — Он, возможно, заноза в заднице и часто острит по поводу и без, но он никогда не укусит тебя. Только не пытайся выпивать вместе с ним. Меня-то он в жизни не перепьёт, но ты одним глотком выдашь нашу затею с головой. Как мне потом репутацию знатного алкоголика восстанавливать?

— Хорошо, я тебя понял, — устало вздыхает Хёкджэ, дожидаясь, когда брат уберёт бритву от его шеи, а уже после этого поднимаясь с места и, хорошенько отряхнувшись от состриженных волос, которые, кажется, рассыпаны повсюду, начинает рассматривать себя в зеркале, пытаясь понять, насколько они теперь с Ынхёком похожи. — А как же ваша команда? Если вдруг кто-то придёт в общежитие и… Хёк, да я теперь вылитая твоя копия!

— Про наш стафф<span class="footnote" id="fn_32943245_3"></span> я тебе расскажу чуть позже, когда у тебя пройдёт эйфория, — посмеивается Ынхёк, убирая ножницы и бритву в раковину, чтобы случайно не забыть, что они в его руках — и не почесать этими опасными приспособлениями свою шею. — А я и вправду молодец, да? Понабрался опыта за столько-то лет. Может, мне надо было в парикмахеры идти? Или в стилисты, как думаешь, Хёкджэ?

— Я думаю, что ты и вправду знаток своего дела, — признаёт парень, с изумлением осматривая своё отражение в зеркале: Ынхёк на самом деле мог бы пойти работать стилистом, если вдруг работа барабанщиком в группе ему надоест, ведь Хёкджэ смотрит в зеркало, а видит вместо себя своего брата — ярко-рыжего, с зачесанной наверх и уложенной чёлкой, в его привычной домашней одежде; не хватает разве что тонкой чёрной подводки, которой так часто пользуется Хёк, но на улице можно будет использовать солнцезащитные очки, а красить глаза для обычного будничного дня в общежитии будет очень странно и нелепо. — Теперь без каких-либо каверзных вопросов нас не раскусят. Но ведь ничего такого не будет, правда? Ты же не упоминал, что у тебя есть брат?

— Конечно, не упоминал, даже спьяну. Хёкджэ, за кого ты меня принимаешь? Я же обещал тебе, что буду молчать, — рыжий барабанщик даже обиженно пыхтит, скрестив руки на груди и как будто прочитав мысли брата касаемо подводки. — И да, вот ещё покажу тебе, как глаза подводить, на всякий случай — и тебя от меня не отличить будет.

Хёкджэ вяло пытался возразить, но Ынхёк не успокоился, пока не научил уже уставшего пекаря правильно держать жидкую подводку с кисточкой — и как следует подкрашивать глаза, пусть не совсем уверенно и с ещё подрагивающими руками, но вполне приемлемо. Также оказалось, что, усвоив урок прошлых лет, барабанщик пользуется очень стойкой подводкой, которую невозможно смыть простым мылом с водой — необходимо использовать специальное масло, неприятно жирноватое и при не особо тщательном смытии его с глаз как будто накладывающее мутноватую пелену на взгляд Хёка. Ему приходилось буквально опускать голову под душ, чтобы наконец смыть и подводку — и масло, оттирающее чёрную краску от кожи вокруг глаз, фырча и отплевываясь от воды, попадающей в нос, и стараясь не обижаться на беззлобный смех брата за его спиной.

Наконец, и эта пытка закончилась, уставший близнец с покрасневшими после продолжительного урока глазами валяется рядом с Ынхёком и, стараясь не зевать слишком громко, внимательно смотрит на экран мобильного телефона, чтобы запомнить тех людей, которые работают во имя процветания DAEKY.

— Нашего директора, Чон Юнхо, ты точно знаешь, — бубнит парень, листая соцсети в поисках фотографий кого-то из стаффа, кто был замечен рядом с кем-то из ребят. — А, вот Чонсу — наш менеджер. Он редко заявляется в общежитие, но то и дело припирается, чтобы проконтролировать то, насколько мы послушные мальчики. Его лучше слушаться, но иногда за хорошее поведение он может и закрыть на что-то глаза. В принципе, во время перерыва между нашей деятельностью он единственный, кто с большой вероятностью встретится тебе.

Хёкджэ задумчиво кивает, рассматривая высокого молодого мужчину с «деловой», как бы назвал её пекарь, укладкой, который провожает ребят с пресс-конференции, призывая фанатов расступиться и дать охране огородить свободный и безопасный проход для участников группы. Этот строгий менеджер, в костюме и с портфелем в руках, выглядит недружелюбным, невзирая на довольно миловидное и запоминающееся лицо. — «Может быть, мне повезёт и мы вообще с ним не пересечёмся?» — искренне надеется пекарь, рассчитывая, что так оно и будет, ведь ему и без того хватит стресса во время выполнения не самой честной, но всё-таки спасительной миссии. — «Мне только их менеджера для полного комплекта беспокойства и не хватало…»

— Это Ёнун, он один из наших основных охранников, и чаще всего наш водитель, — Ынхёк продолжает свой рассказ, находя небольшое видео, на котором виден крупный мускулистый мужчина, что открывает дверь фургона, в который ребята забираются после какого-то очередного концерта. — Ему ты можешь спокойно и без раздумий доверить свою жизнь. Не самый разговорчивый сотрудник, но зато честный и надёжный. А рядом с ним — коротышка Сонмин, он помощник Чонсу. Он безобиден, но зато почти всегда рядом с нами на мероприятиях, если Чонсу занят или отсутствует.

Хёк негромко зевает, не сдержавшись, и сонными глазами смотрит видео на телефоне Ынхёка, надеясь, что он запомнит это грозное лицо охранника-водителя, и того суетливого помощника менеджера, который практически наворачивает круги рядом с артистами, отгоняя от них назойливых фанатов. Но спать хочется невероятно, потому Хёкджэ надеется, что ему не придётся запоминать всех работников агентства, и, к его радости, так и выходит.

— Это — самые основные сотрудники, которые часто находятся рядом с нами. К остальному стаффу можно не обращаться по именам. Можешь просто говорить «хён» или «нуна»<span class="footnote" id="fn_32943245_4"></span>, так как все они старше нас, — поясняет Ынхёк, лениво пролистывая фотографии и негромко кашлянув перед тем, как продолжить. — Также очень часто к нам заявляется начальник службы безопасности, но сейчас он в командировке в Японии, так что вы не увидитесь. Просто знай, если ребята начнут упоминать некоего Чхве Шивона — это он. Он отвечает за охрану на мероприятиях, в агентстве, на территории общежития, и всё тому подобное. Ну, и он начальник всех наших охранников, в том числе и Ёнуна.

— Чхве Шивон — начальник охраны, ясно, — Хёкджэ откидывается назад, упав спиной на кровать, и неспешно потягивается, продолжая зевать. — А теперь мы можем поспать, а? Я так устал после полного рабочего дня в пекарне…

— Потерпи немного, — посмеивается барабанщик, откладывая телефон в сторону, и наблюдает за тем, как мягко и уютно потягивается его брат, зациклив своё внимание на одной очень важной детали. — Нужно ещё кое-что сделать. Удалим тебе лишние волосы.

Хёку с самого начала не понравилась эта затея, но весь ужас подготовки артиста к сценическому образу Хёкджэ сумел прочувствовать только сейчас, когда Ынхёк налепил на его подмышки разогретые восковые полоски и практически без предупреждения дёрнул одну из них. От непривычной и практически пронзительной боли в области подмышки парень заверещал и, пытаясь избежать повторной экзекуции на другой подмышке, принялся носиться по квартире с истошными воплями, не позволяя хохочущему Ынхёку схватить его и остановить.

— Я не дам тебе вторую! — капризно и жалобно кричит Хёкджэ, отпихивая брата от себя и размахивая руками, как испуганная наседка. — Почему ты не предупредил, что это так больно?! Это издевательство! Пусти меня в ванную! Зачем это?!

— Эти полоски нельзя мочить. Ну Хёкджэ, подожди, правда нельзя, — парень старательно подавляет в себе хохот, пытаясь всё-таки ухватить брата за руки и остановить перед новыми решениями, которые могут стать непоправимыми. — Ты тогда потом отмыться от липкого слоя не сможешь, и убирать его будет ещё больнее. Мы не можем отправить тебя в общежитие с волосами по всему телу, ты тогда сразу нас выдашь с головой. Хватит капризничать, нам тебе ещё ноги брить.

— Я не дам тебе свои ноги! — вопит Хёкджэ, переставая рваться в ванную, но однако продолжая хмуро смотреть на своего брата-близнеца, пытаясь таким образом его хоть немного укорить. — И вообще, отойди от меня!

— Ладно-ладно, всё остальное просто сбреем бритвой, договорились? — предлагает Ынхёк, еле сдерживая смех, и успокаивающе выставляя руки перед собой, чтобы его брат не волновался. — Это безболезненно, клянусь. Но вторую полоску всё равно придётся дёрнуть.

— Ладно… — нехотя соглашается пекарь, поджимая губы и, поднимая вторую руку, чтобы барабанщику было удобнее сдёрнуть с его подмышки восковую полоску, старается задержать дыхание, чтобы не закричать от боли, но удержаться у него всё равно не выходит, потому когда брат резко дёргает за полоску, Хёкджэ снова взвизгивает, радуясь, что это будет последняя пытка на сегодня:

— Иууу!