III. Скелеты в шкафу (1/2)

— Итак, что мы имеем? — Хосок неожиданно обратился к Юнги во множественном числе.

— Если ты не заметил, — тот развернулся на пятках и зашагал к столу, попутно разведя руками, словно призвав собеседника оглядеться. — Нас тут только двое.

Хосок проработал с Юнги слишком долго, чтобы обращать внимание или воспринимать всерьёз подобные насмешки, однако оба не скупились обмолвиться парой колкостей, если к тому располагала атмосфера. Хосок был умён и проницателен. Отличить уместный юмор от тонкой иронии ему не составляло труда, поэтому язвительные высказывания коллеги явно намекали на желание уклониться от прямого ответа.

— Оставь свой сарказм на потом, — раздражённо процедил Хосок, громко цокнув языком.

В психотипе напарника он разобрался давно; Юнги, к слову, тоже. Циничные ответы последнего свидетельствовали о его попытках вербально абстрагироваться от неприятных рассуждений — своего рода защитный механизм, позволяющий скрыть истинные чувства и эмоции.

— Непременно, — протянул Юнги, присаживаясь напротив и принимая расслабленную позу.

Комната допроса опустела очень быстро. После шокирующих новостей, подкреплённых графичными фотографиями, Чонгук поспешил удалиться, чтобы хоть как-то отвлечься от пережитого потрясения. Сокджин никогда не оставлял друга наедине с мыслями, — особенно в моменты нестабильного эмоционального состояния, поэтому вскоре нагнал его, когда тот выходил на балкон, расположенный на этом же этаже.

Тэхён остался сидеть возле помещения, где ранее наблюдал драматичную сцену. Сначала он хотел последовать за Чонгуком, когда тот вылетел, как ошпаренный, и понёсся на поиски свежего воздуха, но, заметив, как прокурор сиюсекундно выскочил за ним, отказался от попыток поддержать господина Чона. В конце концов, за имитацию приёма психотерапевта ему не платят, поэтому любые проявления заботы и эмпатии могут исходить исключительно из личного желания, над которым в последнее время он стал задумываться всё чаще.

— Ну говори уже, — Юнги запрокинул голову и прикрыл веки, демонстрируя утомлённость ожиданием.

— Что говорить? — у Хосока плохо получалось изображать неведение.

— Да брось, — хмыкнул Юнги, выставив одну ногу вперёд в качестве опоры. — Я тебя слишком хорошо знаю. В жизни не поверю, что тебе вдруг захотелось помолчать со мной, — он принялся раскачиваться на задних ножках стула. — Ты это делаешь только в двух случаях.

— И в каких же? — детектив старался показывать увлечённость исчерпывающей темой.

У долгих лет тесного сотрудничества всё-таки есть побочные эффекты. Вместе с безусловной поддержкой следует патологическая неспособность скрывать переживания. За годы совместной работы Юнги досконально выучил все поведенческие особенности Хосока. Тот, в свою очередь, также мог прочесть весь спектр эмоций напарника по одному лишь взгляду.

— Когда тебя что-то тревожит, — Юнги резко прервал покачивающие движения и, придвинувшись к столу, пристально заглянул Хосоку в лицо. — Или когда ты пьян, — он самодовольно ухмыльнулся и, откинувшись на спинку, вернулся к воспроизведению колебаний, словно маятник. — Сомневаюсь, что ты заявился на работу в нетрезвом виде, — Юнги говорил размеренно, не открывая глаз. — Значит, что-то тебе не даёт покоя. Вот я и говорю — расскажи.

«Братья по оружию» — так окрестили в участке их скромный союз. Процент раскрываемости дел с каждым годом стремился к абсолютному, и всё благодаря неповторимому симбиозу рациональности детектива Чона и поразительной оперативности Юнги.

Хосок брал на себя аналитическую часть расследования — изучал улики, выстраивал хронологию событий, исходя из заявлений, штудировал отчёты о вскрытии. Он днями мог пропадать в архиве, чтобы воссоздать целостную картину с места преступления с точностью вплоть до минуты.

Мин Юнги отвечал за координирование ресурсов — допрос вовлечённых людей, обыски, — временами несанкционированные, захват объекта. Больше всего Юнги нравилась вседозволенность, подкреплённая законом. В его распоряжении были даже группы специального назначения, если ситуация требовала грубого вмешательства.

— По-твоему, всё нормально? Посмотри на Чонгука, — сердито фыркнул Хосок, но Юнги по-прежнему разглядывал потолок, игнорируя возмущение коллеги. — Посмотри, как ему больно, как он сорвался! Думаешь, это адекватная реакция?

— Вполне, — Юнги не пытался скрыть свой скепсис под осуждающее мотание головой Хосока.

— Посмотри на Сокджина! — не унимался тот.

— Он держался профессионально, учитывая, что его деятельность не связана с…

— Да? — несмотря на восклицательную интонацию, Хосок не позволял себе повысить голос, однако всё же перебил собеседника. — Знаешь, почему он так безразлично отреагировал?

— Просвети, — Юнги прикрыл глаза и настроился на очередную гениальную догадку детектива.

— Потому, что он, в отличие от всех вас, понимает, что произошло на самом деле, — Хосок тычет указательным пальцем в стопку сложенных снимков. — Он думает то же, что и я, — Юнги остановился и, медленно возвращая стул в вертикальное положение, раскинул локти, приблизившись к Хосоку непростительно близко.

— А что ты думаешь? — игриво спросил Юнги, следя за обеспокоенным и даже напуганным коллегой. — Я же и сам прекрасно знаю, что это не было убийство с целью ограбления. Так что ещё тебя тревожит?

Высокая мораль Хосока была одновременно для него и спасательным кругом, и каторжной гирей, тянущей ко дну. Каждое дело, попадающее в крохотный процент нераскрытых убийств, раз за разом оставляло засечки на его сердце, заставляя того прибегать временами к отчаянным мерам в надежде отыскать преступника. Юнги понимал это, но никак не мог помочь другу избавиться от непосильного чувства вины за безнаказанность некоторых людей.

— То, что дело закроют без разбирательств, — досадно пробубнил в руку Хосок, подпирая ладонью подбородок. — Спишут на неблагополучный район, криминальную активность, а потом закинут в общий архив, где оно затеряется среди десятков таких же.

— Мы не врачи, чтобы давать клятву Гиппократа, — хладнокровно произнёс Юнги. — Нельзя спасти всех, Хоби.

— Мы помогаем народу, — вступился Хосок. — Мы не расставляем приоритеты. Если произошло убийство, то виновника нужно найти и наказать, Юнги. Но это… — он кинул взгляд на фотографии. — Это припишут к очередному грабежу, хоть ничего и не пропало. Вон, в одном Чхондаме пострадали 26 людей за последний месяц и у всех то взлом, то ограбление и ни одного покушения на убийство! — Хосок негодующе всплеснул руками. — Хотя, если читать заявления, можно узнать много чего интересного. Вот только начальство, кроме лейтенанта Кима, предпочитает закрывать на это глаза. Так скажи мне, какова вероятность, что убийца будет найден? Какова вероятность, что кто-то возьмётся за это расследование?

— Невелика, — поддержал Юнги. — Хочешь предложить свою кандидатуру? Ты ведь даже не знаешь, как сообщить об этом Намджуну.

— Ты понимаешь, как это работает, — Хосок открыто проигнорировал домыслы коллеги. — Проще закрыть это дело и…

— Послушай, — прервал его Юнги. — Тебе не кажется, что это странно?

— Что именно? — напрягся Хосок.

— Нападение на господина Хона. Понятное дело, это было умышленно. Но кому это надо? Почему сейчас? Может, Чонгук влез в долги?

— На него работают лучшие финансовые аналитики Сеула, — усмехнулся Хосок. — Так что сомневаюсь.

— Тогда что? Личные счёты? Месть? И записка эта, — он разворошил снимки в поисках нужного. — «Вышел месяц из тумана», — Юнги вскинул брови и повертел фотографию в руках. — Что это за бред?

— Теперь ты понимаешь, почему я не хочу идти к Намджуну? Что я ему скажу? У нас нет ни улик, ни свидетелей. Одна детская считалка и изувеченное тело. Поэтому…

— Начальство потребует закрыть дело за недостатком доказательств, и лейтенант Ким не станет перечить, — завершил за него Юнги. — Вот только, как на это отреагирует Чонгук? Он может настоять на расследовании. С его возможностями он весь Сеул перевернёт, только чтобы найти убийцу.

— У меня плохое предчувствие, — тяжело выдохнул Хосок. — Что-то мне подсказывает, что не стоит копать под это дело.

— Я бы посмотрел, как ты сообщишь это Чонгуку, — истерично хихикнул Юнги. — Попросить того забыть о том, что его почти родного дедушку убили, — съязвил собеседник. — Ты вообще соображаешь, что говоришь?

— Если возьмёмся за это дело… — предположил Хосок, избегая претензий коллеги.

— А мы возьмёмся, — решительно повторил Юнги.

— То придётся начинать допрос уже сейчас, пока они здесь, — нехотя заключил Хосок. — Показания будут объективными. Если даже кто-то из них замешан, то…

— Хочешь сказать, что наш гений, — саркастично подметил Юнги, бесцеремонно перебив напарника, — подозревает кого-то из них?

— …то у них не будет времени придумать общую историю, так как появятся расхождения в мелочах, — закончил мысль Хосок, в который раз пропуская скептичные замечания в свой адрес. — Мне казалось, ты знаешь процедуру опроса контактных лиц, — иронично отозвался детектив.

— И что, по-твоему, скажет Чонгук? Он час назад узнал, что господина Хона убили, а ты прямым текстом обвинишь его в убийстве?

Юнги не любил спешные допросы, ведь подозреваемый, находясь в шоковом состоянии, мог вполне замолчать существенные детали.

— Он уже взрослый, — оборвал его Хосок. — Он уже не тот подросток, что заходил к нам и терпеливо ждал, пока лейтенант Хван обговорит всё с его отцом.

Тэхён, хоть и не вслушивался в состоявшийся разговор, отнюдь не ошибся, когда предположил, что все присутствующие на допросе знакомы не первый год. Чон Донджин, отец Чонгука, часто наведывался к Хван Дон Суну — действующему в то время начальнику государственной полиции. Были на то личные причины или же юридические разбирательства фирмы — Чонгук не ведал, хоть и давно уже интересовался деятельностью председателя «Solomon Corporation». Он знал лишь то, что позволял отец. Или хотел, чтобы знал.

Чонгуку было семнадцать, когда тот впервые заявился в участок в сопровождении телохранителей и, непосредственно, под эгидой объекта столь пристальной охраны. В тонкости бесед с Хван Дон Суном его, разумеется, не посвящали, поэтому он оставался ждать возле кабинета, рассматривая мелькающих перед глазами сотрудников.

— Я помню, как ему понравилась твоя форма. Тебя как раз в кадеты записали. Он ещё удивлялся, что вы почти ровесники, — Юнги вспомнил их первую с Чонгуком встречу.

— Ну, два года это не ровесники. Мне тогда было девятнадцать, — Хосок вскинул подбородок. — Я с такой гордостью притащил домой китель с нашивками. Мама так радовалась, всех родственников позвала. Рассказывала, что сын теперь полицейский, — он грустно улыбнулся, сверля взглядом столешницу. — Я пытался её переубедить, мол, я пока кадет и до ближайшей значимой должности мне ещё пара лет, но мать было не остановить, — через силу рассмеялся Хосок. — Про тебя всё расспрашивала: «Как там мой Юнги поживает?» — он специально искажал интонацию, дабы придать той схожести с голосом матери.

— Мало того, что мы с тобой в одной песочнице играли, так ещё и работаем вместе, — покачал головой Юнги. — Хоть в армии не пересеклись, так бы и там доставал меня, — он легко пнул напарника под столом.

— Тебя морпехи и так знатно потрепали, куда уж там мне, — кинул в отместку Хосок, потирая ушибленную голень.

— Пока меня, как ты говоришь, трепали морпехи, ты всё кофе начальству носил. До сих пор так и варить его не научился, а прошло уже сколько? Десять лет?

— Десять лет, Юнги, — Хосок вдруг остановил монотонные растирания, осознав протяжённость их сотрудничества. — Десять лет, — он повторил незаметно для самого себя. — Спасибо хоть на том, что в гости заходил.

— Я же всё равно присоединился к тебе, — приободрил его Юнги. — Пусть и не сразу.

— Когда лейтенант Ким увидел, что ты служил в «Морских котиках», то сразу принял тебя на должность, — Хосок отвернулся, понимая, что открыто намекнул на давнюю обиду. — В отличие от меня.

— Эй, — Юнги придвинулся ближе. — Я думал, что…

— Это было давно, — перебил Хосок. — Я больше не злюсь, — он поднял на него честный взгляд. — Только чуть-чуть, — Хосок медленно расплылся в улыбке, заставляя Юнги расправить напряжённые плечи.

— Я почти купился, — хмыкнул Юнги, дёрнув уголками рта.

Несмотря на многолетнюю дружбу, разногласия на почве рабочих аспектов подпортили их отношения в самом начале профессиональной деятельности. Хосок прошёл весь путь по карьерной лестнице, начиная с кадета, которого не брезговал шпынять только ленивый, заканчивая главным детективом. Юнги, заявившись в участок с выдающимся послужным списком, а именно — пятилетним стажем в «Силах Специального назначения», быстро поравнялся в должности с Хосоком.

Последнего же такой расклад не устраивал. Поначалу он злился на коллегу за то, что тот пошёл по пути наименьшего сопротивления, в то время как ему самому пришлось разносить кофе напыщенному начальству. Откинув личные предрассудки, Хосок понимал, что служба в спецназе<span class="footnote" id="fn_33280528_0"></span> и рядом не стоит с обязанностями местного официанта, которым он себя чувствовал всякий раз, когда кофе оказывался слишком горьким для лейтенанта Хвана, отчего его злость постепенно уступала безусловному уважению к другу.

— Пойду позову всех на допрос, — оживился Юнги, по примеру Хосока занимающий себя размышлениями последнюю минуту. — Кого первым?

— Без разницы, — пожал плечами Хосок.

— Может Чонгука? — аккуратно предположил Юнги. — Из всех тяжелее всего будет беседовать именно с ним, — он приподнялся с места и направился на выход. — Хот-я-я, — растянул тот противительный союз, — может лучше… — он остановился в проёме и начал перебирать возможные варианты последовательности допрашиваемых.

— Иди уже, морской котик, — поторапливал детектив.

— Не зови меня так, — процедил Юнги, переступая порог.

— Хорошо, — бросил в спину Хосок и, дождавшись, пока тот закроет дверь, дополнил: — Морской котик.

*****</p>

— Чонгук, — Сокджин решил первым прервать затянувшееся молчание. — Чонгук!

Председатель замер в одной позе и, опираясь локтями о металлическое ограждение балкона, устремил взгляд вдаль, рассматривая очертания неродного Сеула, в который раз разбившего ему сердце. Шок понемногу спадал, сменяясь подступающим осознанием трагедии.

Вопросов было много, догадок — ещё больше. За пять лет в руководящей должности он нажил себе немало врагов, — те же, в свою очередь, с удовольствием бы воспользовались возможностью поквитаться. Чонгук заработал репутацию беспристрастного предпринимателя — без ценностей, семьи и друзьями, которых можно пересчитать по пальцам одной руки.

Холодное равнодушие к сотрудникам, не выходящее за рамки формальностей, которое он проявлял ко всем без исключения, с кем не имел непосредственных дружеских связей, не распространялось на господина Хона. Для Чонгука он был не просто очередным работником, кому нужно успеть выплатить зарплату до конца месяца, а тем, кто заменял ему дедушку. О своём родном он никогда не слышал. Отец не рассказывал о родственниках, да и вообще уклонялся от любых расспросов маленького Чонгука про семью.

В глубине души у него теплилась надежда, что смерть господина Хона была лишь несчастным случаем. Однако трезвая оценка ситуации и рациональное мышление привели все его домыслы к одному выводу — с Чон Чонгуком сводят счёты.

О том, что господин Хон, неприметный парковщик, входил в узкий круг дорогих ему людей, знали немногие. Можно сказать, что почти никто. Это приносило ему некоторое облегчение, ведь расследование не затянется на долгие месяцы из-за крайне малого числа подозреваемых. Вместе с кажущимся успокоением пришло более пронзительное чувство.

Предательство.

Никто так хорошо не разбирался в психотипе Чонгука, как господин Хон, и то, какие тёплые отношения связывали председателя Чона с обычным парковщиком, говорили о его редкой эмоциональной привязанности к человеку. Тот, кто провозгласил себя палачом и забрал жизнь у ни в чём не повинного старика, явно знаком с Чонгуком. Причём знаком не первый год.

Может, даже работает в «Solomon Corporation».

Может, Чонгук лично принял его на работу.

Может, сам повысил в должности.

Может…

— Надо им сказать, — едва слышно шепнул за спиной Сокджин. — Надо озвучить наши предположения.

Голос Сокджина был неразборчивым. Чонгук увлёкся выстраиванием логической цепочки событий, однако боль от утраты не давала ему полноценно предаться личному расследованию.

— Чонгук, надо сказать о…

— Что сказать? — пробубнил он, не оборачиваясь на собеседника. — О чём ты? — одними губами произнёс Чонгук.

— Об убийстве. О чём же ещё? — несмотря на вопросительную интонацию, прокурор не надеялся на ответ. — Мы промолчали пять лет назад, — он аккуратно приблизился к нему сзади. — Не будем повторять ошибок, — тот мягко положил руку на плечо Чонгука. — Надо сказать им о…

Он не успел закончить, как Чонгук, внезапно развернувшись и, с силой вцепившись в рубашку, впечатал Сокджина в стену, навалившись всем весом.

— Ты ничего им не скажешь! — прошипел Чонгук сквозь сжатые челюсти и, обезумевше взглянув на Сокджина, грубо сжал ткань в руках. — Ты ничего им не скажешь, ты меня понял?! — отчеканил он каждое слово, давя кулаками в грудь прокурору.

Тот охотно поддавался его приступу ярости и, демонстрируя полное отсутствие эмоций, безмятежно позволял вымещать на себе злость столько, сколько потребуется. Так же, как и делал много раз до этого.

— Ты совсем, как он, — грустно улыбнулся Сокджин, разглядывая напряжённые мышцы лица Чонгука с каким-то нездоровым обожанием.

Это ненавистное ему сравнение до сих пор прошибает до мозга костей.

Это презрение.

Ненависть.

Клеймо, что преследует по сей день, мучает кошмарами и безжалостно калечит психику.

Сердце забилось в рваном ритме, подгоняя кровь к вискам и заставляя пульс сотрясать стенки черепной коробки. Сокджин нежно накрыл его кулаки, которые беспощадно стискивали на нём рубашку последнюю минуту. Хватка Чонгука начала ослабевать, пока он резко не выдернул пальцы из-под тёплых ладоней и не попятился назад, обхватывая голову руками, словно стараясь забыть услышанное или прогнать нахлынувшие воспоминания.

Сокджин отстранился от стены и, поправив выбившийся из брюк край рубашки, шагнул к Чонгуку, остановившись в паре метров от него.

— Я ненавижу эту часть себя, — признался Чонгук. — Ненавижу чувствовать, понимаешь?

— Это делает нас людьми, — лаконично пояснил Сокджин.

Зрелость. Вот, что привлекало Чонгука помимо приятной внешности. Сокджин был старше всего на два года, однако поразительное интеллектуальное развитие шло вразрез с незначительной разницей в возрасте. Чонгук тоже был крайне умён. Не только академически, разумеется, но иногда мудрость друга, подкреплённая более богатым жизненным опытом, наставляла его на верный путь и помогала принимать не простые, но правильные решения.

— Тогда я не хочу быть человечным, — заключил Чонгук. — Не хочу чувствовать ту боль, что причиняют мне люди. Не хочу видеть, как они причиняют боль друг другу.

— Мир вообще гиблое место, — Сокджин поравнялся с Чонгуком и, засунув руки в карманы, устремил взгляд в том же направлении. — Скажи, если посчитаешь нужным рассказать Юнги с Хосоком.

— Не сейчас, — покачал головой Чонгук. — И не в ближайшее время.

— Как скажешь, — согласился прокурор, развернувшись к собеседнику.

Сокджин, заботливо приобнимая Чонгука за плечо, привлёк его к себе, и, легко касаясь подбородка, немного запрокинул тому голову назад.

— Злость тебе не к лицу, — он наклонился по-собственнически близко. Чонгук поднял глаза, встретившись с до боли чувственным взглядом.

— Не надо, — выдохнул Чонгук, отворачиваясь и подставляя правую сторону лица под горячее дыхание нависающего Сокджина. — Пойдём внутрь, — Чонгук дёрнулся, высвободив лицо из цепких пальцев на подбородке, и зашагал в сторону коридора.

— Чонгук! — бросил вслед Сокджин. — Не забывай, что…

— Я вас повсюду ищу! — Юнги вылетел на балкон и наткнулся на остолбеневшего в проёме Чонгука. — Что у вас случилось? — он осмотрел потрёпанного прокурора, а затем председателя, на лице которого проскальзывали желваки от сжатых челюстей.

— Ничего, — тут же отрезал Чонгук. — Всё в порядке.

— Хосок хочет побеседовать с вами, — Юнги перешёл сразу к делу. — Хочет допросить, чтобы сузить круг подозреваемых.

— Так вы донесли уже Намджуну? — отозвался Сокджин.

— Нет, — разуверил его Юнги. — Мы думаем, что начальство потребует закрыть дело за недостатком улик и свидетелей, поэтому решили…

— Действовать за спиной? — прокурор одобрительно закивал. — Не знал, что в полиции вдруг захотели сделать что-то хорошее для народа.

— Мы делаем это для него, — Юнги взглянул на безучастного Чонгука, на лице которого впервые за последнее время просматривалась эмоция, отличная от отчаяния.

— Похвально, — процедил оппонент, визуально смерив Юнги и, гордо вскинув подбородок, направился в сторону помещения для допроса, оставляя товарищей позади.

— Что это с ним? — Юнги ещё долго всматривался в удаляющуюся фигуру Сокджина, затем перевёл внимание на Чонгука.

— Не знаю, — безразлично кинул тот, машинально следуя за Сокджином.

*****</p>

Тэхён сам не понял, что именно заставило его так подскочить с места — привычный жест уважения к старшим коллегам или же походка Сокджина, стремительно и без приглашения вторгшегося в комнату с последующим хлопком дверью прямо перед носом у спешащих за ним Юнги с Чонгуком.

Он стоял, как вкопанный, мысленно надеясь на то, что мимикрировал с блёклым интерьером участка. Юнги на правах человека, которому обязательно присутствовать при допросе подозреваемых, скромно повёл плечами и поджал губы, — видимо, сожалея о случившемся конфликте, и шагнул внутрь, попутно бросив короткое «Я позову».

Чонгук расположился на соседней скамье и, принимая расслабленную позу, морально настраивался на предстоящий разговор. Тишина давила; даже звенела противным ультразвуком в ушах, и только неравномерное сердцебиение Тэхёна напомнило председателю о том, что он здесь не один.

— Что с тобой? — Чонгук поднял взгляд на остолбеневшего Тэхёна, который по-прежнему пытался слиться с мебелью — то ли из-за цвета костюма, то ли из-за полной иммобилизации тела, которой поспособствовало нахождение с начальником наедине. — Ты ждёшь приглашения сесть?

— Просто захотелось постоять, — голос дрожал, а подступающая паника не давала сформулировать ничего конструктивного, кроме банального оправдания.

Эрудиция моментом испарилась, стоило Тэхёну остаться с Чонгуком вдвоём. Речевой аппарат тоже подводил, сведя всё его красноречие к уровню фраз из разговорника.

К счастью, эмоционального интеллекта ему было не занимать. Внезапную смену манеры общения руководства он списал на посттравматический синдром. Или на шоковое состояние. Тэхён мог представить, какую бурю эмоций приходится сейчас скрывать Чонгуку и, скорее всего, Сокджин попал под расдачу, — иначе как объяснить такие импульсивные выходки последнего?

Тэхён был крайне тактичен, поэтому не решался на продолжение беседы. Выражать соболезнования было бы фамильярно, промолчать — неуважением, а интересоваться случившимся — вообще абсурдом. Тэхён разрывался от вариативности диалога и понимал, что именно его реплика может настроить разговор на позитивный лад.

— Господин Чон, — Тэхён медленно опустился на место, выпрямившись в спине из-за прилива уверенности. — Мне жаль, что случилось с…

— Спасибо, — Чонгук не дал ему закончить, а лишь перевёл взгляд, полный искренной благодарности.

Тэхён задержался на нём слишком долго, чтобы не дать председателю понять, что тот открыто его рассматривает. Он мог поклясться, что способен утонуть в омуте этих карих глаз — бездонных, зовущих в темноту, обволакивающих тягучей патокой. Тэхён коротко сглотнул и, резко отвернувшись, принялся попеременно отодвигать большим пальцем кутикулы у основания ногтей, — для него это была своего рода нервная разрядка, помогающая снизить уровень тревоги.

Чонгук грустно улыбнулся, продолжая всматриваться в утончённый профиль ассистента.

«Однажды он начнёт задавать вопросы».

Голос Сокджина эхом пронёсся в голове, отчего улыбка мигом спала, а брови произвольно свелись к переносице, выражая сожаление за то, что Тэхён оказался втянут в эту гущу событий. Чонгук мысленно радовался, что тот был увлечён навязчивыми движениями пальцами, иначе в силу своей проницательности сразу бы прочёл все его переживания, а этого он допустить не мог.

— Прозвучит странно, но господин Хон был первым, с кем я здесь подружился, — перенял инициативу Чонгук. — Мне было семь, когда отец впервые взял меня с собой на работу. Игрушек в его кабинете не было, детской площадки тоже, ровесников так тем более, — он громко ухмыльнулся, привлекая внимание Тэхёна. — Поэтому я ходил играть на парковку.

Тэхён внимательно слушал, всё ещё списывая подобную искренность на побочный эффект пережитой трагедии.

— Один раз, по собственной невнимательности, я выбежал на проезжую часть и господин Хон, вовремя оттащив за воротник, буквально выдернул меня из-под колёс, — Чонгук говорил размеренно, по крупицам собирая детские воспоминания. — Тогда бы мы с тобой тут так не сидели.

Тэхён занервничал. Больше от упоминания их во множественном числе, чем от незнания, как поддержать беседу.

— Но знаешь, что меня в нём зацепило? — Чонгук вновь поднял на него чуткий взгляд. — Его отношение. Ещё в садике я начал чувствовать к себе предвзятость из-за социального статуса отца, — он сжал челюсти и тяжело выдохнул. — Все эти кричащие заголовки в статьях, конференции, командировки, партнёрства с иностранными компаниями и всюду следовало «Чон Донджин подписал контракт с…», «Чон Донджин приобрёл акции у…», — Тэхёну на секунду показалось, что Чонгук вспоминает отца с презрением, — уж больно язвительно тот искажал интонацию. — Тогда он не понимал, как это отражается на моей жизни. Или не хотел понимать, — и, горько усмехнувшись, продолжил: — Воспитательницы меня боялись. Вечно жили в каком-то страхе сделать что-то не так. А я не мог им объяснить, что я такой же, как и другие.

— А как же друзья? — острожно спросил Тэхён.

— Дети сторонились меня. Раннее детство ещё не такой осознанный возраст, но я чувствовал будто со мной что-то не так. Почему с некоторыми общаются, а я всегда один? — Чонгук улыбнулся грустнее прежнего. — В школе лишний раз даже не разговаривали, но я от этого сильно не страдал, — он пожал плечами и пояснил: — Люблю одиночество.