Глава 5. Чем дальше в лес (1/2)

Ама проснулась ранним утром. Ингрид лежала на самом краю кровати – она, повернувшаяся спиной к лисичке, словно нарочно отбросила теплое одеяло и от холода свернулась в клубок, как будто пыталась отстраниться от нее. Фенька сочувственно обвела глазами свою волчицу и, поднявшись на лапки, подтянула к ней одеяло. Она накрыла ее и нырнула в теплое убежище, нежно прильнув к ее спине и заботливо заурчав. Ама почувствовала, как этот напряженный и холодный волчий клубок разомлел и расслабленно растянулся в тепле и уюте. Как же хорошо ей было, и нет, не от тепла и мягкой постели, а именно от того, что ее волчице стало уютно и спокойно. Но не смотря на столь приятные ощущения, фенечка не смогла вновь уснуть. Тогда она осторожно, чтобы не разбудить Ингрид, вылезла из-под одеяла, неспешно оделась и тихо вышла из комнаты.

Ама вошла в свою спальню, где все еще оставались следы борьбы: засохшая кровь, разбросанные вещи. Ее взгляд зацепился за ошметки разодранного волчьими клыками плюшевого лисенка, и ей тотчас стало не по себе: она словно вновь перенеслась в тот самый момент, когда Ингрид выдернула из своей лапы кинжал, и снова пережила те ужасные мгновения боли самого близкого ей зверя. Феньке захотелось как можно скорее убраться отсюда и, к счастью, она быстро нашла то, зачем пришла – две свои уцелевшие куклы, подружку и сестренку разорванного – двух плюшевых лисичек рыжего и черно-белого цветов, которым повезло не угодить в волчьи зубы. Забрав игрушки, она быстро ушла прочь.

По возвращению в комнату к Ингрид Ама аккуратно перерыла ее вещи в поисках одной примечательной вещицы, которую она нашла под несколькими слоями белья волчицы. Этой вещицей был затертый и потрепанный волчонок. Взяв в лапки старую мягкую игрушку, лисичка ненароком мысленно вернулась в прошлое, когда она, Ингрид и Нефи были еще детенышами, когда логова не существовало и когда, кроме их троих и старого крокодила, были лишь горстка преданных ему слуг, пятнистый котенок, только и твердивший о клятве Клинков Пустыни, да замкнутая и отстраненная львичка. И вот в те самые времена еще не такой дряхлый Менетнашта собственнолапно растил всех их, а свою ненаглядную внучку и двух крепко сдружившихся с ней сироток – с особым тщанием. Тогда он и начал собирать вокруг себя обездоленных, отбросов, беженцев и других несчастных, которые в последствии становились ему верными слугами и не менее верными агентами. И хоть старый крокодил был чересчур занят планированием и организацией будущего, но время на воспитание трех малышек было у него всегда. И, как можно догадаться, Ингрид была… слишком проблемным детенышем. Вечные ссоры, непослушание, ненависть к старику, которому не помогали ни кнут, ни пряник. И вот этот плюшевый волчонок был тем последним, по-настоящему значимым пряником, после которого Менетнашт решил изменить стратегию и принялся воздействовать на Ингрид косвенно, что в итоге тоже провалилось. Маленькая волчишка со своей единственной игрушкой наблюдала, как прилежные Ама и в особенности Нефи, которым она нисколько не завидовала, получали в подарок очередные куклы: так Менетнашт хотел показать Ингрид, какие привилегии имеют хорошие девочки, примеру которых, как думал он, и последует малышка. Но вместо ожидаемого, она обозлилась на него пуще прежнего. Маленькие Ама и Нефи, наблюдая обделенность своей подруги и заодно ее вечную злость, по своей детской доброте и дружеской привязанности договорились подарить ей по своей кукле, а маленькая госпожа в итоге расщедрилась на целую охапку игрушек. Но Ингрид напрочь отказалась от подарка, так и оставшись со своим единственным волчонком. После этого старый крокодил оставил попытки изменить отношение малышки к себе. Позже Нефи спрашивала у своего старика, почему он ничего не дарит Ингрид, но он не стал больше пытаться, ведь все, по его мнению, было потеряно. Быть может, ему стоило прислушаться к своей внучке.

Очнувшись от воспоминаний, Ама еще некоторое время не решалась сделать то, ради чего затеяла эту авантюру с куклами. Отбросив все сомнения, она решительно приступила осуществлению своего плана. Фенечка подошла к Ингрид и аккуратно вложила той в лапу плюшевого волчонка, после чего как ни в чем не бывало, сбросив с себя одежду, вернулась обратно в кровать и вновь прильнула к волчице, но на этот раз в обнимку со своими мягкими игрушками.

Ингрид спала еще долго, так долго, что Ама успела на часик-другой задремать и проснуться, а ее волчица все видывала сны. К слову, сны те были приятными, в отличии от тех, что терзали ее до одеяла и прилипшей к спине лисички. И вот, когда фенька уже, можно сказать, устала ютиться в своем укромном убежище и потянулась, только тогда Ингрид и проснулась. Она, от недоумения хлопая глазами, присела, поджав под себя лапы и обернувшись к Аме. С каким-то странным выражением глаз она смотрела на плюшевого волчонка и, повертев его в лапах с некой брюзгливостью, перевела взгляд на ушастую подругу.

– Ты зачем его достала? – проворчала волчица.

– Как зачем? – вдруг запищала Ама, по-детски нелепо исказив свой голос и задергав рыжей лисичкой. – Мы скучали по нашему другу, – немного другим пиканьем добавила черно-белая кукла.

– Ама… – Ингрид закатила глаза.

– Ама? Какая Ама? Ты знаешь какую-нибудь Аму? Нет, а ты? И я не знаю, – продолжали переговариваться плюшевые подружки. – А кто такая Ама? – спросили лисички, и их кукловод невинно посмотрела в глаза подруги, направив на нее в придачу две пары пуговиц. – Кто она такая?

– Это такая занудная лиса, которая в данный момент строит из себя дурочку, – буркнула Ингрид и через плечо бросила мягкую игрушку на пол, как бросают мусор.

Ама громко фыркнула и нахмурилась, после чего, бережно отложив свои игрушки, спустилась с кровати за брошенным волчонком и вернулась обратно уже с ним. Она протянула куклу волчице, но та своим недовольным видом дала понять, что не примет игрушку.

– Ты это специально делаешь, чтобы поиздеваться надо мной? – совсем недружелюбно сказала Ингрид.

– Поиздеваться? Ты за кого меня принимаешь? Почти всю жизнь друг друга знаем, но такую нелепость я слышу от тебя впервые, – слегка обижено ответила фенька.

– Давай, продолжай давить на больное место! Может еще подробности вспомним? Мое детство – это же так весело! – все больше раздражалась волчица.

– Ингрид, что это на тебя нашло? – недоумевала лисичка. – Я ведь не хотела… Проклятье. Ты, конечно, не помнишь, что вчера было?

– Не помню. И что с того?

– А то, что ты вчера выпотрошила пленника и от того, что тебя никто не контролировал, потеряла голову. Все в точности, как после твоего первого допроса, который ты тоже не помнишь. Я отмыла тебя от крови, уложила в кровать, ласкала. А волчонок… Ты же так его любила – я думала, тебе будет приятно. Я просто хотела помочь, Ингрид.

С каждым словом на глазах волчицы наворачивалось все больше слез, и в итоге она, закрыв морду лапами, тихо заплакала.

– Прости меня. Я… я… Ама, прости… – сквозь слезы заскулила Ингрид. – Ама, что я натворила?

– Для близких и друзей – ничего плохого, – ответила Ама и подобралась поближе к подруге, держа наготове ее старую игрушку. – Как же ты ослаблена после этой своей игры… В следующий раз никаких допросов без меня, договорились?

– Угу, – соглашаясь, плаксиво проскулила Ингрид.

– Я не допущу подобного в третий раз, – твердо заявила лисичка. – А теперь возьми игрушку и вспомни что-нибудь хорошее.

– Но что? – вопросительно глянула на нее волчица, оторвав лапы от заплаканной морды и неуверенно приняв свою старую куклу.

– Да хоть тот раз, когда у твоего волчонка лапка оторвалась. Никогда не забуду, как злюка Ингрид впервые заплакала, причем так горько!

– Тоже мне, хорошее, – Ингрид усмехнулась и утерла слезы.

– Конечно хорошее. Та история многого стоит! Только вспомни, как я тебя утешала своими обещаниями сшить твоего волчонка – а обещания надо держать – ну мы и пошли красть иголку с нитками у портного старика, хотя можно было просто его попросить. Ты ведь помнишь?

– Такое забудешь, – улыбчиво ответила волчица.

– А как я потом исколола себе все подушечки на пальцах, пришивая лапку твоему волчонку! Но больше всего я люблю концовку этой истории – это то, как ты меня поцеловала – в щечку, конечно, но все же поцеловала. А ведь это был наш первый поцелуй, пусть и представлял он из себя лишь невинное детское «спасибо»… Эх, Ингрид, скучаю я по детству…

Ингрид молчаливо начала улыбаться. Да и как не улыбнуться, когда Ама напомнила столь яркий и приятный момент из числа всех этих неприятностей прошлого?

– Улыбнулась! Я видела, ты улыбнулась! – замахав хвостиком, радостно возгласила лисичка. – Вот видишь, наше детство – это не только плохое, – вкрадчивой улыбкой она довершила свои слова.

– Ты просто слишком хорошо знаешь, за какую ниточку и в какой момент меня лучше дернуть, – парировала волчица, заулыбавшись и уже не скрывая того. Внезапно она накинулась на подругу и, обняв ее, упала вместе с ней в мягкое одеяло, после чего влюбленно сказала: – Спасибо, ушастик.

– Я рада, что тебе лучше. А теперь давай немного помолчим и еще поваляемся в постели.

Ингрид с удовольствием согласилась и, не отпуская Аму из своих объятий, легонько прикусила ее за кончик уха, которое так и напрашивалось быть нежно укушенным. Далее действовала только лисичка, пока волчица смиренно наслаждалась ее ласками. Она заботливо лизала ей морду, чесала ее за ухом и ворошила своим ловкими лапками в густой шерсти под шеей. Эти нежности были ничем иным, как продолжением фенячьей терапии по восстановлению своей подруги, которая не догадывалась об этом да и во всяком случае не была против, чтоб ее милый ушастик полелеял ее. Впрочем, данная часть терапии также приносила немалую долю удовольствия и самой Аме. Сполна насладившись ощущением друг друга, они перевернулись на животы и подложили лапы под головы – зеленая пара глаз стала смотреть в прищуренные янтарные глазки, а те в свою очередь – вглядываться в два таких прекрасных изумруда. Ингрид и Ама долго смотрели друг другу в глаза и были не в силах оторвать взгляды. Некий восторг охватывал их при этом, некое особое чувство привязанности и влюбленности, куда более крепкое, чем в моменты плотской близости. Они открыли для себя новый способ выражать любовь, который доставлял им безумное наслаждение, и это было здорово, как подумали они обе.

– Ушастик, будем еще вот так делать? – вдруг прервала тишину Ингрид.

– Я согласна хоть на каждый день, – проурчала Ама и, перевернувшись обратно на спину, оказалась вплотную к подруге. Она протянула свои лапки к ее морде, и та охотно подалась навстречу новой порции ласк. Поглаживая ее за щеки, фенечка спросила: – Сходим к Нефи?

– Еще спрашиваешь. Она там уже со скуки помирает небось. Надо спасать бедняжку.

Самки обменялись легкими поцелуями, затем приподнялись и, расположившись на краю кровати, стали приводить помятую после сна шерсть в порядок: сначала лисичка причесала густой мех волчица и ее пышный хвост, а та в свою очередь прихорошила свою ушастую подругу. После этого Ама принялась неспешно надевать свое бордовое платье, а Ингрид, как будто не найдя чего-то, стала немного обеспокоенно ворошить свой платяной шкаф. Так и не найдя то, что искала, волчица спросила у подруги:

– Ама, ты, случаем, не видела мое зеленое платье? Я помню, что вчера надевала его…

– Оно все в крови, в купальне лежит, если его никто не убрал.

– Сильно оно испачкалось? – как-то грустно сказала Ингрид.

– Проще купить новое, – коротко ответила Ама.

Вздохнув, Ингрид достала из шкафа темно-синее платье и, одевшись, вышла из комнаты вместе с подругой. Визит к Нефи не мог обойтись без одного хмурого зверька, которого они не нашли в его комнате. В итоге решили спросить о пропащем у койота-бармена, глаза и уши которого никогда ничего не пропускают. В главном зале было слишком пусто: несколько нервный Тэкода, Моммо, неподвижная и какая-то очень странная даже для себя, да парочка наемников у входа.

– Ингрид, Ама! – с облегчением воскликнул паникующий Тэкода и, когда самки подошли к нему, шепотом взмолился: – Шпашите, шпашите меня.

– Что случилось? – спросила Ингрид, слегка удивленная видом затравленного койота.

– Моммо шлучилашь, – еще более тихим и опасливым шепотом ответил бармен. – Она фше требует «Штепные шлежы». Жа фчера штаканоф шемь фыпила, шидела до пождней ночи, не хотела уходить шпать и меня не пушкала, но я фше-таки угофорил ее. Утром прихожу, а она уже шидит и ждет меня, точнее мой коктейль. Шегодня уже четфертый пьет, к шлофу. Я понимаю, штрешш, его надо как-то шнимать, но не в жапой же уходить, ешли до этого ни разу и капли ф пашть не брала. Я гофорю ей, мол, хватит, а она так шмотрит на меня, шлофно убить хочет. Я шфою Джэки просил, но Моммо и ее не пошлушала…

– Ну, когда-нибудь приходится начинать, – спокойно ответила волчица, не придавая особого значения волнениям койота.

– Иногда, Ингрид, лучше не начинать, особенно таким, как Моммо, – не согласилась Ама, заприметив в словах бармена не пустые опасения. – Тэкода, ты хочешь, чтобы мы ее забрали?

– Да! Прошу! Отфедите ее шпать, угофорите прекратить пить, шделайте фто угодно, лишь бы она оштанофилашь, пока не жашла шлишком далеко. Она шлафный жферек – не хочетшя терять и ее…

– Мы вразумим ее, не переживай. Но для начала скажи, не видел ли ты Джори.

– Он ш Дагом рано утром ушел. Фидать, поручили ему фто-то.

– Спасибо, Тэкода. Ингрид, – сказала фенька и качнула головой в сторону красной пандочки.

– Хорошо, – недовольно вздохнула волчица и вместе с подругой подошла к начинающей пьянчужке.

– А, Ингрид, Ама, привет! – сказала Моммо, неожиданно оживленно для зверька, который еще мгновение назад казался совсем неподвижным и весьма вялым.

– Здравствуй, Моммо, – приветствовала ее Ама.

– Надо поговорить, – в надежде покончить с этим как можно скорее сказала Ингрид, подпортив аккуратный план подруги.

– Конечно, а о чем? – неизменно улыбаясь, быстро проговорила пандочка.

– Хватит пить, – прямо сказала волчица.

После этих слов милая, улыбающаяся мордашка Моммо приняла угрюмый вид. Она немного ссутулилась и в недовольстве отвернулась от Ингрид с Амой.

– Ну какое тебе пить, Моммо: посмотри на себя! – в привычно грубоватой манере начала Ингрид. – Да, понимаю, стресс снять хочется, но для этого не нужно столько коктейлей. Ты только пристрастишься – и все, конец очень милой самочке.

– Но вы тоже очень милые, а пьете! – обидчиво крикнула в ответ Моммо, с вызовом повернувшись к Ингрид мордочкой.

– Моммо, Ингрид хотела сказать, что не стоит тебе так много пить, – встряла Ама и, подойдя к пандочке, взяла ее за лапки. – Ты очень хорошая, а столько выпивки погубит тебя.

– Но вы ведь тоже хорошие…

– Моммо, мы с Ингрид далеко не такие хорошие, и алкоголь нас не красит. Так что давай договоримся, что ты больше не будешь пить в одиночестве. Хорошо?

– Хорошо, – понурив голову, согласилась пандочка.

– А теперь тебе стоит пойти в свою комнату и просто поспать – от этого прока будет куда больше, чем от напитков Тэкоды.

Моммо послушно спрыгнула со стула и, можно сказать, воодушевленная наставлениями, направилась в свою комнату. Ама и Ингрид выслушали много слов благодарности от спасенного Тэкоды и только после этого смогли наконец навестить свою большую подругу.

Что удивительно, на этот раз рысь и медведь на страже и слова не сказали, сразу пропустив самок в господские покои – там стояли приятная тишина и умиротворение; сам старый крокодил дремал, откинувшись в спинку кресла и редко и негромко похрапывая; его ненаглядная внучка, вытянувшись в струнку, все так же лежала на кровати, которая уже была завалена ее игрушками и подушками; а над своей госпожой стоял панда-слуга, который очень аккуратно мял ее объемную шею. Кстати сказать, этот немой бедолага был мастером своего дела, так что когда Менетнашт дал ему приют, то обзавелся не только верным слугой, но и очень искусным массажистом.

Сопровожденное звуком закрывшейся двери появление в комнате двух самок не осталось незамеченным: Менетнашта покинула дневная дремота, Нефи обратила свои золотые глаза ко входу и, обрадовавшись приходу подруг, лишь улыбнулась в силу своего ослабленного состояния.

– Спасибо, Ксиаобо, – не шевелясь, тихо сказала Нефи. – Помоги мне приподняться и можешь быть свободен.

Немой мишка помог госпоже перевернуться на спину и принять полусидячее положение, после чего вернулся к господину. Наконец Нефи могла насладиться компанией подруг, визит которых она так ждала. Ама и Ингрид поклонились Менетнашту и с ребяческим нетерпением поспешили к его внучке. По очереди они приветственно обнялись с Нефи и присели на краю кровати. Фенечка, которая сидела ближе к крокодилице, взяла ее лапку.

– Нефи, как твое самочувствие? – спросила она.

– Спасибо, я чувствую себя получше: мне со вчерашнего дня дают какую-то противную настойку, которая заглушает головную боль, только против этой дурацкой слабости она не помогает…

– Ну а сколько тебе еще вот так валяться? – поинтересовалась Ингрид, шаловливо толкнув крокодилицу в живот.

– Еще недели две, как минимум, – грустно ответила Нефи.

– Я смотрю, ты устраиваешься тут, как в своей комнате, – взяв в лапки одну из множества аккуратно сложенных игрушек, с интересом сказала Ама. – Эти две недели уже не так плохи, какими тебе кажутся.

– Ама, я уже давно выросла из кукол.

– Но зачем-то же ты повелела их сюда принести, – хитро упрекнула лисичка, уловив в словах больной легкое стеснение за игрушки. – Нечего стыдится: всем иногда полезно побыть детенышами. Хочешь, мы с Ингрид завтра принесем свои куклы?

– Да, – как-то нерешительно согласилась Нефи.

– Ксиаобо, давай-ка, пойдем: кости невозможно ноют – надо бы их погреть, – вдруг прохрипел Менетнашт, молчавший до этого момента, и, когда с помощью слуги поднялся на свои дрожащие лапы, обратился к внучке и ее подругам: – А вы тут не скучайте.

– Не будем, дедушка, – усмехнулась в ответ крокодилица.

Старый крокодил и мишка покинули комнату, и только дверь за их спина захлопнулась, Ингрид подобрала свое платье и, забравшись на кровать, деловито уселась на брюшко Нефи, озадачив ее, что у той невольно поджались лапки, и ввергнув Аму в такой шок, что ее вечно прищуренные янтарные глазки, казалось, выскочат сейчас из глазниц.

– Ну а что мы как на похоронах сидим? – весело выдала довольная собой волчица.

– Ингрид, но Нефи нездорова, – только и сказала удивительно неуверенная для себя фенька, явно не придумавшая ничего лучше.

– Нефи, тебе разве живот болит? – ловко уклонилась нарушительница покоя, развязно поерзав на своем мягком сиденье.

– Н-нет, – даже как-то испуганно ответила больная.

– Какие-нибудь другие неудобства от моего пребывания на твоем животе? – притворно официальным голосом уточнила Ингрид.

– Нет, – все также растерянно ответила Нефи.

– Ну вот видишь, ушастик, я не доставляю Нефи никаких неудобств, – хитро улыбнулась волчица. – Нефи, ты ведь не против, если Ама присоединится ко мне?

– Нет, – не менялась в голосе крокодилица.

– Ну уж нет, Ингрид! Такой наглости я себе не позволю, – буркнула лисичка и просто переместилась чуть поближе к большой подруге.

– Не хочешь, как хочешь, – пожала плечами Ингрид и вдруг подалась к Нефи, и, схватив ее за все еще поджатые лапки и разведя их в стороны, словно в нелепом детском танце, заливисто рассмеялась: – Нефи, ну что же ты как язык проглотила? Расслабься! Разгони плохие мысли!.. Погоди, ты что, испугалась?

– Немножечко, – сконфуженно прошептала Нефи. – Просто ты такая… внезапная оказалась.

– Извини меня, крокодилушка, – не сбавляя веселости, сказала волчица, потрепав оробевшую подругу за ее широкую шею, – в следующий раз я тебя предупрежу. А ты, ушастик, не дуйся, – переключилась она на фенечку и легонько потянула ее за ухо.

– А я и не дуюсь… – фыркнула в ответ Ама.

– Вот и славненько, – быстро перебила ее Ингрид, знавшая, что за сказанными словами подруги последовало бы какое-нибудь занудное «но», которое ей очень не хотелось выслушивать.

– Ты неисправима, – улыбнулась лисичка, прекрасно понимая ход дурачащейся волчицы. – Нефи, ты не успеешь и глазом моргнуть, как эти две недели пролетят: с такими-то выходками Ингрид.

– Только если вы будете каждый день меня навещать… – уж слишком пессимистично проныла крокодилица.

– Само собой, Нефи. Иначе бы я так не сказала.

– А если дедушка вас на задание отправит?..

– Просто не думай об этом. Иногда ты слишком сильно накручиваешь себя.

– И в эти моменты ты становишься еще более милой, чем обычно, – с сияющей улыбкой добавила волчица.

– Правда?..

– Нефи, не слушай ее, она просто дурачится, – встряла Ама.

– Девочки, все, хватит обо мне, – вдруг твердо сказала Нефи и развела лапками, тем самым прекратив разговор, который ввел ее в смущение и окончательно запутал. Выдержав небольшую паузу, она продолжила: – Пока я не забыла, – она достала два немаленьких звенящих золотом монет мешочка, которые были спрятаны за ее куклами, – мой обещанный вам подарок. – Крокодилица протянула лапки к подругам, и те неохотно приняли подарок. – Хотела бы я с вами пройтись, помочь с выбором платьев…

– Платьев? Ты же говорила только о перчатках и каком-нибудь украшении, – насторожилась лисичка.

– Нефи, ты из ума выжила?! – вскрикнула волчица после того, как развязала мешочек и заглянула в него.

– Что? Там всего лишь тридцать золотых, – преспокойно ответила крокодилица.

– Тридцать?! – не поверила своим большим ушам Ама, широко распахнув свои прищуренные глазки.

– Да, именно тридцать, – с довольным видом повторила Нефи. – Я подумала, что вам, помимо перчаточек с колечком или браслетом, или ожерельем, или со всем вместе, будет не лишним обновить свои гардеробы.

– Нефи, но это же больше месячного заработка! Нельзя разбрасываться такими деньгами! – поучительно-взвинченно произнесла Ама, всплеснув лапками.

– А я и не разбрасываюсь! Я делаю своим подругам подарок, – не совсем понимая реакцию подруг, с легкой, совсем не серьезной обидой ответила Нефи. – Вас так настораживает тот факт, что это деньги? Или вы думаете, что я пытаюсь купить нашу дружбу?

– Ну снова ты начинаешь всякие глупости выдумывать, – с удрученной улыбкой сказала фенечка. – Нефи, ничего нас не настораживает и ничего подобного мы не думаем, будь уверена.

– Просто это действительно большая сумма для подарка… даже твоим подругам, – подхватила волчица.

– Просто… просто я не знаю, что могу подарить, кроме денег… Я не могу ничего придумать. Если бы я могла встать на лапы, покинуть эту дурацкую комнату, выйти на поверхность и свободно погулять, без всяких опасений и осторожностей!.. Хотя, думаю, даже тогда я бы не смогла придумать ничего интересного…

– Нефи, говорю тебе я, говорит тебе Ингрид, а ты все равно продолжаешь наговаривать на себя, накручивать, волноваться. Прекрати в конце концов! Мы с Ингрид о-очень благодарны тебе за такой щедрый подарок, но, право, не сделай ты его, ничего бы не изменилось: ты как была нашей лучшей подругой, так ей и осталась бы.

– Иными словами: спасибо, крокодилушка. Мы любим тебя, несмотря ни на что, – весело заключила Ингрид и, без стеснения бухнувшись на брюшко Нефи, обняла ее.

Ама, конечно же, не повторила за своей чересчур развязанной подругой, напротив в противовес такой наглости лишь взяла Нефи за лапку, пока сама Нефи переживала крепкие объятия Ингрид, такие дерзкие, но вместе с тем так славно разгоняющие дурные мысли.

– Нефи, еще раз услышу что-нибудь подобное от тебя – заобнимаю до потери сознания! – шутливо пригрозилась волчица, наконец отлипнув от своей большой подруги.

– Нефи, я бы на твоем месте остерегалась Ингрид, – засмеялась лисичка, – она слов на ветер не бросает.

– Девочки, я постараюсь исправиться, честное слово, – весело ответила приободрившаяся крокодилица, но затем резко изменилась в морде.

– Эй, что случилось? – обеспокоенно спросила Ама.

– Просто я… не знаю... или поступила правильно…

– Нефи, ты это о чем? – навострила уши Ингрид.

– О ком…

– Нефи, говори уже.

– Не надо было ее казнить…

– Понятно, – рыкнула себе под нос волчица.

– О-о-о-о, Нефи, ты самое невинное и доброе создание на свете, – умилилась лисичка и завиляла хвостиком. – Но ты все сделала верно, – продолжила она в уже привычной манере. – Она предала раз – предала бы и в другой. Да и что с тобой вдруг случилось, откуда это сострадание?

– Просто… просто я подумала, как поступила бы, окажись на ее месте…

– Нефи, уж извини, но ты снова говоришь глупость! Во-первых, ты бы никогда не оказалась на ее месте. Во-вторых, даже если бы ты и попала в подобную ситуацию, я знаю, ты бы не выдала своих, – говорила Ингрид, немного раздраженная жалостью к предательнице.

– Но откуда ты можешь знать?!

– Ох, Нефи, ты куда сильнее самки, которой себя считаешь. Ты та еще плакса, нюня и неженка, и самое плохое, что ты веришь в это. Но это всего лишь оболочка – а внутри этой оболочки затаилась великая королева, или как там на юге говорят?.. царица! И той ночью наша царица впервые явила себя миру, и причем во всей красе! Та жалкая сука получила по заслугам, и ты не должна сомневаться в правильности своего решения, потому что оно… гад тебя дери, правильное! – Глаза Ингрид вспыхнули в азарте и убежденности в своих словах.

– Тебе нельзя быть мягкой, Нефи, – вовремя встряла Ама: она знала, что Ингрид, когда так загорается, перестает контролировать свой язык от слова совсем, а это непременно могло довести их мягкую подругу до слез. – И когда ты станешь царицей, тебе придется принимать тяжелые решения… и без подобного, боюсь, не обойдется.

– Предателей нельзя гладить по головке – эти головки им надо отрубать, – волчица все-таки вставила эту фразу, которую запланировала еще в самом начале своей речи, и, скалясь от распирающей ее гордости за сказанное, провела пальцем по горлу.

– Тогда я не хочу быть царицей... – грустно и очень тихо сказала крокодилица.

– Нефи, будь я наследницей какого-нибудь там золотого стула, я бы без всяких сомнений напялила на себя корону, – непринужденно сказала Ингрид. – Ну а что, чем я не королева? – пожала она плечами, поймав изумленный взгляд лисички. – Я запредельно красива, невероятно умна…

– Ужасно самолюбива, чрезмерно хвастлива и слишком заносчива, – перехватила Ама, не дав подруге раздуть свое самомнение еще больше. – Без обид, Ингрид, но такой, как ты, нельзя править.

– Зануда. Даже помечтать не дает, – только и буркнула волчица, но фенька и ухом не повела и как ни в чем не бывало обратилась к крокодилице:

– Нефи, просто знай: поступила ты правильно, и любой из нас поступил бы точно так же – со временем ты сама все поймешь.

– Я знаю, вы всегда желаете мне добра. И я не хочу, чтобы вы мне врали из-за этого… – было вновь заупрямилась Нефи.

Ингрид, не сказав ни слова, вновь упала на Нефи и крепко ее обняла, отнимая у той возможность продолжать развивать свои самокритичные и пессимистичные мысли. На этот раз Ама не стала исключением: она, подобравшись к объемной шее подруги, дополнила объятия волчицы своими и утешительно проговорила нежным шепотом:

– Нефи, мы никогда тебе не врали и не будем врать.

После этих разговоров они еще долго и весело обсуждали всякие самочьи штучки и разговаривали на самые разные темы, позабыв о тех серьезностях, что обсуждались лишь пару минут назад. Даже возвращение старика не разогнало их компанию, только чуть убавило оживленность беседы, и волчице, конечно, пришлось быстро спрыгивать со своего мягкого сиденья, как только дверь отворилась.

В конце концов настала пора уходить, и Ама с Ингрид, условившись на встречу с Нефи завтрашним днем, распрощались с ней. Они глупо лыбились и то и дело переглядывались, пока шли этими каменными коридорами в свою теперь общую комнату. Наконец войдя к себе, они вместе спрятали свои подарки в одну полку, вместе сбросили с себя платья, вместе подошли к кровати. Фенечка взобралась на ложе, свесила с него лапки и невинно посмотрела на волчицу, которая нависла над ней, уперев лапы в бока. О, эти изумрудные глаза смотрели как всегда коварно!.. И первой тишину нарушила обладательница этих поразительных глаз:

– Значит я самолюбива, хвастлива и заносчива? – казалось бы, слова обиженной, но нет, она сказала это с какой-то кокетливо-заискивающей интонацией, с ее исключительной ноткой лукавства в голосе.

– А разве это не так? – хихикнув, шутливо упрекнула ее Ама.

– Может и так, но точно не ужасно, чрезмерно и слишком!

– О-о-о, моя милая, ты не представляешь насколько! Просто ты не можешь посмотреть на себя со стороны, а оттуда видно лучше всего. Твое самолюбие ярче полуденного солнца, твоя хвастливость больше бескрайних морей всех вместе взятых, а заносчивость крепче знаменитой волчьей лунной стали. Ингрид, ты самое самолюбивое, хвастливое и заносчивое существо на всем белом свете! И самое любимое…

– А ты!.. Ты самый ушастый ушастик! Самая короткая коротышка! И самая сучкастая сучка! – рассмеявшись, Ингрид подхватила подругу на лапы, как игрушку, и закружилась, точно волчок.

– Красиво сказано, – пробыв в недоумении с мгновение, польщенно хихикнула лисичка.

Они сладко поцеловались, затем Ингрид упала на кровать, а Ама потискала ее за щеки. Полежав еще некоторое время – вот так, в обнимку, лисичка выбралась из объятий подруги и, устроившись рядом, стала нежно перебирать ее пышный мех под шеей, пока обласкиваемая волчица лениво виляла хвостом в свое удовольствие.

– Ама, знаешь, чего я хочу? – вдруг сказала Ингрид.

– М-м? – лисичка с интересом посмотрела на нее.

– Я хочу массаж.

– Такой? – усмехнулась Ама и сдавила грудь подруги.

– Не-е-ет! – махнула лапой волчица. – Самый обычный массаж, когда спину мнут, шею.

– Чтобы Ингрид, моя ненасытная Ингрид, предложила мне заняться в постели… не любовью? Это что-то новенькое, – удивилась лисичка. – Можно поинтересуюсь: с чего так вдруг?

– Да ничего особенного. Просто, когда я увидела, как нашей Нефи мнут шею, мне так и захотелось, чтобы кто-то и мне сделал массаж. Ну так что?

– Ну давай, – пожала плечами Ама. – Ты меня заинтересовала. Только после этого ты мне тоже сделаешь массаж.

Ингрид радостно замахала хвостом, на случай нежданных гостей подперла дверь стулом, потому что замок в той был сломан после нападения, резво сняла нижнее белье и, предвкушая удовольствие, упала на кровать. Ама тоже избавилась от нижнего белья, неспешно и грациозно, а затем аккуратно сложила его, не забыв и про небрежно брошенное белье подруги. Волчице не терпелось – она начинала сильнее мотать хвостом, все оглядывалась на свою нерасторопную лисичку, несколько раз пыталась ускорить ее каким-то нежным волчьим ворчанием. В конце концов Ама сжалилась над подругой, которая вся уже извелась в ожидании, и, забравшись той на спину, начала мять ей шею. Потом она медленно спустилась к плечам, а после них перешла к спине. А Ингрид откровенно кайфовала. Да, хоть Ама и была мала, чтобы порядочно помять кости, но это было неважно – главное, что массаж делался ее лапками и делался с любовью. Но на горе Ингрид эта столь приятная процедура подошла к концу.

– Ну все, я закончила, – сказала лисичка и хлопнула подругу по ягодице.

– Ама, еще, – притворно, как детеныш, захныкала волчица.

– Сколько Ингрид не корми, а ей все мало.

– Ама! Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – умоляла Ингрид, состроив грустные глазки.

– Ингрид, я же вижу тебя на сквозь – прекрати притворяться, – смеялась Ама. – Кстати, тебе понравилось?

– Ох, это было великолепно, ушастик! – с упоением в голосе сказала волчица и на мгновение замолчала, после чего вернулся молящий тон: – Ну давай еще немножко, ну давай!

– Нет, нет, Ингрид, – хитро улыбалась лисичка, – тебя нельзя баловать. Так что вставай: твоя очередь делать массаж.

Ингрид что-то шутливо проворчала, присела и на свое место уложила Аму. Большой волчице, само собой, было куда проще мять маленькую феньку, чем маленькой феньке – большую волчицу. И стоило Ингрид лишь слегка надавить на спину Амы, как косточки той вдруг звонко хрустнули. Волчица ни на шутку перепугалась, не сломала ли она чего-нибудь своей лисичке, но последовавший за хрустом блаженный стон разогнал все опасения. Она быстро нащупала баланс между нежностью своих движений и силой давления на хрупкую фенячью спинку, и неповторимо милой урчание Амы было ей наградой.

После подруги просто лежали и смотрели друг-другу в глаза. Однако их покой вскоре был нарушен стуком в дверь – таким несмелым и коротким – за ним последовал не менее нерешительный голос:

– Ингрид, прости, что беспокою. Я ищу Аму, но ее комната разгромлена – и, полагаю, она пока что живет с тобой: вы ведь близкие подруги. Скажи, она сейчас с тобой?

– Персиваль, ты что ли? – отозвалась хозяйка комнаты.

– Ингрид, меня здесь нет, – очень тихо прошептала всполошившаяся Ама, размахивая лапками и умоляя скрыть ее присутствие. Но у волчицы появились планы на незваного гостя:

– Да, Персиваль, Ама здесь, – громко сказала она и рассмеялась над взъярившейся лисичкой, которая моментально кинулась на нее с целью поотрывать уши, но быстро была нейтрализована любящим объятием.

– Ингрид, я же тебя попросила! Зачем ты это сделала? – зло процедила Ама.

– Попозже расскажу, ушастик, – хихикнула Ингрид, обнимая свою злящуюся подругу.

– Можно я войду? – спросил голос за дверью.

– Подожди немного, – ответила ему волчица и отпустила лисичку, которая сию секунду отвесила ей пощечину, добавив при этом:

– Плутовка без клыка!

– Я тоже тебя люблю, ушастик, – тепло улыбнулась Ингрид и поцеловала ее в лоб.

Самки оделись. Ама присела на краю кровати – она была напряжена в ожидании предстоящей встречи с гостем, а Ингрид пошла отпирать дверь. Персиваль был рыжим, как и многие другие лисы, но его морда, лапы и хвост имели характерный черный окрас, который придавал ему немало изящества. Но когда дверь отворилась, перед самками предстал до того элегантный лис, что они сразу и не признали его. Этот дорогущий щегольской фрак, выпрямленные усы, прилизанная шерсть до того великолепно сочетались с его внешностью, что любая другая лиса так и растаяла бы перед ним, но только не Ама. И вырядился Персиваль неспроста – в лапах он держал букет роз и какой-то немаленький сверток пергамента. Удивленная Ингрид, про себя посмеиваясь в предвкушении предстоящей сцены, отошла в сторону, уступив дорогу соблазнительному самцу, а у Амы от такого зрелища глаза на лоб полезли.

– Здравствуй, Ингрид, – лис поздоровался с волчицей и смело подошел к ее подруге. – Ама… Ама, я… это тебе, – но стоило ему заговорил с фенечкой, как он растерялся и как-то уж слишком нелепо сунул ей в лапки букет. – А это… – посмотрел он на сверток, – это… Я знаю, ты очень любишь халву. Это халва. Я оставлю ее там, на комоде.

И в миг, пока Персиваль отходил к комоду, Ама глянула на Ингрид, глянула зло, сердито, словно хочет убить ее, и этот взгляд еще сильнее развеселил волчицу, которая едва сдерживала себя, чтобы не разразиться заливистым смехом – когда лис уйдет, она знатно надорвет себе живот. Персиваль вернулся, снова стал напротив феньки и заговорил уже чуть более уверенно:

– Ама, я еще сочинил стих для тебя… Позволишь прочесть?

– Читай…

Лис набрал полную грудь воздуха и начал смело изливать свое произведение полным торжества голосом, что было весьма удивительно, учитывая то, как нерешительно он говорил до этого:

Ама,</p>

Оазис мёртвой ты пустыни,</p>

Богиня ты среди живых.</p>

Ты стала враз моей мессией,</p>

Проводником средь троп души.</p>

Я помню ясно, как сегодня,</p>

Тот день, когда, тебя узрев,</p>

Моя душа взметнулась в небо,</p>

Подобно огненной звезде…</p>

Взметнулась, крылья расправляя,</p>

И, словно феникс в небесах,</p>

Она сгорала от желанья</p>

Одной тобою обладать.</p>

Но я был слеп, недальновиден,</p>

И, муками себя убив,</p>

Я рухнул оземь кучкой пепла,</p>

Готовясь смерть принять в тиши.</p>

И тут опять свершилось чудо –</p>

Ты снизошла до мук моих!</p>

И излечивши мои раны,</p>

Дала мне силы снова жить!</p>

Теперь же должен вновь пытаться</p>

Иль все ж погибнуть от борьбы,</p>

Но лишь один вопрос остался…</p>

Как без тебя мне дальше жить?</p>

Закончив свое признание в любви, Персиваль перестал замечать и слышать все, что происходило вокруг него, он лишь пристально смотрел на прекрасную Аму, ожидая ее ответа. Он был готов ждать вечность и даже дольше, лишь бы узнать, примет ли она его. А сама Ама незаметно покосилась на Ингрид – волчица сидела на стуле, отвернувшись, и ее спина дергалась от смеха – как же ей тяжело было не засмеяться в голос. Лисичка вздохнула, надо было как-то выбираться из этого казуса.

– Персиваль, присядь, нам надо поговорить, – сказала она ему и указала на место рядом с собой.

– Ах, да, да-да, конечно, – протараторил лис и быстро сел в указанное место.

– Персиваль, давай начнем издалека. Как твоя рана?

– До свадьбы заживет. Ну, то есть я не это хотел сказать… Я имел в виду, что скоро заживет… Хотя я не был бы против и до свадьбы… Но свадьбы не с кем угодно… а свадьбы… ну если только с тобой, Ама…

Ингрид начала давиться смехом: послышались ее короткие обрывистые смешки. И несмотря на то, что смешки эти были отнюдь не тихими, слышала их только Ама, а Персиваль… он был слишком заворожен ей.

– Персиваль, давай начистоту: мы с тобой не пара по одной просто причине – я люблю самок, а точнее Ингрид.

– То есть ты хочешь сказать, что ты… лесбиянка? – удивился лис, но без какого-либо отвращения. – Но это же отнюдь не значит, что ты совсем против самцов. Я к тому, что если бы… если бы мы были парой, то я не был бы против твоих отношений с Ингрид. Ведь так можно?

– Мне очень жаль, Персиваль, но такого в жизни не бывает, – с состраданием к несчастному лису сказала Ама. – Ты очень хороший самец, и я уверена, что ты встретишь достойную тебя лисицу, с которой у вас все сложится как нельзя лучше, но этой счастливицей буду не я. И… спасибо тебе большое за твой подарок. Но ты, наверняка, отдал много денег: розы такие пышные, а халвы же на вид не меньше пяти фунтов – это просто не может быть дешево. Скажи, сколько ты потратил – я верну тебе всю сумму.

– Ничего не надо возвращать, Ама, – пробормотал совсем раскисший Персиваль. – Прости, что побеспокоил. – Он встал и побрел прочь из комнаты, понурив голову.

– Персиваль, подожди! – пораздумав несколько секунд, окликнула его Ама и, отложив цветы и спрыгнув с кровати, подошла к нему. Она подала ему жест наклониться к ней и, когда он сделал это, поцеловала его в щеку. – Прости, что разбиваю твое сердце.

Лис, ничего не ответив, вышел из комнаты, а за его спиной захлопнулась дверь. Фенечка застыла посреди комнаты, чувствуя себя просто опустошенной. Некий груз ответственности навис над ней за этого неугомонного самца, жизнь которого, казалось, она лишила смысла. Но невозможно же полюбить того, кого… не хочешь любить.

– Ама-Ама, какая ты жестокая! – с какой-то иронией выдала смешок волчица, подходя к подруге.

– Ингрид, заткнись, – процедила в ответ лисичка и отвернулась. – Я не в духе разговаривать...

– Что, чувствуешь вину перед ним?

– Нисколько, но переживаю за него: он слишком эмоционален – лишь бы не взбрело ему в голову покончить с собой…

– Ушастик, – Ингрид наклонилась к подруге, – он слишком тебя боготворит, чтобы вот так просто взять и больше никогда не узреть свой идеал, так что не стоит тебе беспокоиться. – Она поцеловала ее в лоб на последнем слове и подошла к кровати. – Это же королевские розы! Как пахнут! – ахнула волчица, взяв букет в лапы. – Знаешь, я тут подумала, что вы бы с ним неплохо смотрелись.

– Ингрид, – буркнула Ама, слегка успокоившаяся после весьма убедительных слов подруги.

– И халва, небось, самая дорогая, – хитро ухмыльнулась Ингрид, аккуратно положив букет. – С арахисом и шоколадной крошкой! – воскликнула она, развернув сверток, и тотчас схватила всю халву.

– Ингрид! – крикнула лисичка, подбежала к ней и в прыжке попыталась достать до своего любимого лакомства.

– Как вкусно! – откусив кусочек, блаженно протянула волчица, поднимая лапы с халвой выше, чтобы не оставить своей маленькой подруге никаких шансов дотянуться до сладости.

– Ингрид, отдай, это не тебе подарили! – безуспешно прыгала Ама. Она взобралась на кровать, но и это не сильно ей помогло.

– А стих какой красивый! Банальненький, правда, но все же красивый.

– Ингрид! Ну прекрати! – лисичка издала звук, как будто она одновременно и вздохнула, и пискнула, и шикнула, и рыкнула.

– Ну так к чему я это все? Ах да! Самец он славный, любви нисколько не жалеет – а что еще нужно от самца? Уверена, что если бы мы были нормальными самками, то ты с ним уже как несколько лет кувыркалась бы в постели. Ну так вот, ушастик, почему же тебе не попробовать себя в качестве его самки? Он не против нашей с тобой близости, значит мы будем любить друг друга, как и прежде, но в придачу ты наконец станешь нормальной самкой, про которую ты мне так недавно ворчала. В итоге в выигрыше останутся и мой любимый ушастик со мной, и занудный мухомор со своим самцом.

– Я не хочу жить двойной жизнью, – пробурчала лисичка и приняла из лап подруги украденное лакомство.

– Ушастик, никакой двойной жизни, ведь никаких тайн не будет: ты честно и открыто любишь меня и так же честно и открыто, может быть, любишь его, – невинно улыбалась волчица, продолжая развивать свою очень странную идею.

– Только когда у тебя вырастет беременное брюхо, – сказала Ама.

– Вот если встречу волка с такими же убеждениями, как у Персиваля, то не раздумывая влюблюсь в него. А потом ты будешь нянчить моих волчат, тетя ушастик.

– Так, стало быть, ты не против. А почему тогда, у купальни, так остро восприняла идею о самце и детенышах?

– Я немножечко поразмыслила и пришла к выводу, что твоя внезапная и глупая идея не такая уж и глупая. Так что все возможно, даже я и мое беременное брюхо, – сказала волчица и отломала небольшой кусочек халвы.

***</p>

Джори проснулся от настойчивого стука в дверь. Наконец ему удалось хорошенько поспать: визит к его любимой подруге свел его беспокойства на нет, так что сну в эту ночь ничего не мешало. Он присел, не отбрасывая одеяла, глубоко зевнул и только после этого громко спросил сонным и хриплым голосом:

– Что такое?

– Господин тебя вызывает, срочно, – отозвался голос за дверью.

Джори в миг проснулся, подорвался с кровати и схватился за свою неряшливо брошенную одежду. Он в спешке оделся, слегка поправил помятую во сне шерсть и вышел из комнаты. На коридоре его ждал воин Дага, черный пес с висячим ухом. Было раннее утро и, видимо, многие еще спали: стояла почти мертвая тишина, а двери в комнаты уцелевших были слишком плотно закрыты, учитывая их сломанные замки. Джори последовал за псом к покоям крокодила, которые все сторожили те же рысь и медведь. В покоях же, в отличии от всего остального логова, уже никто не спал. Менетнашт сидел за своим столом, верный Ксиаобо делал ему массаж шеи, Даг, стоя над картой и водя по ней пальцем, что-то рассказывал господину. Остановившемуся у входа Джори это, конечно же, сразу стало неинтересно, а вот Нефи напротив. Она лежала на животе, вытянув свои короткие лапки вдоль тела, а рядом с ней стояла Мут в ожидании, видимо, какого-нибудь поручения. Но когда в комнату вошел енот, крокодилица тотчас отвлеклась на него – они глупо улыбнулись друг другу и нелепо помахали лапами, почти незаметно, едва приподняв их. Но их мимолетные гляделки быстро оборвали: Джори подозвали к столу, а Нефи вновь посмотрела на служанку.

– Мут, – обратилась она к ней, – принеси, пожалуйста, из моей комнаты те маленькие подушечки с кровати и мои… куклы, – немного засмущалась крокодилица. – И вот еще что, пускай твои малыши выберут себе по кукле.

– Госпожа, но…

– Мут, это мой подарок, – перебила ее Нефи. – Твоим детишкам нужно что-то, что хоть немного загладит… дурные впечатления после той ночи. По-моему, игрушка, которая им приглянется, отлично подойдет на эту роль.

– Спасибо, госпожа... Я…

– Иди и обрадуй своих детишек, – настойчиво сказала крокодилица, избавляя себя от благодарностей, которые ей так не хотелось выслушивать. – Мут, и еще, – как будто вспомнив кое-что важное, быстро окликнула она служанку, – зайди к Садики и поцелуй его от меня в лоб или щеку. Он чуть не погиб, защищая меня… Быть может, это придаст ему сил преодолеть его страдания.

Гиена поклонилась и удалилась из комнаты, а Джори тем временем взобрался на подготовленный для него стул, после чего почтительно кивнул Менетнашту и Дагу. Волк, кивнув в ответ и выдержав маленькую паузу, полным уверенности голосом продолжил:

– Господин, эти мерзавцы не ожидают столь скорого ответного удара, к тому же местность не даст им просто так уйти. Позвольте я отправлю туда отряд. – Он решительно ткнул пальцем в Лес Оленерогов на карте. – Мои ребята там и камня на камне не оставят.

– Не спеши, Даг, – спокойно прохрипел крокодил. – Для начала необходимо побольше узнать о них и их намерениях, удостовериться, нет ли других ячеек. Наши новые враги действовали слишком организованно, значит мы имеем дело не с простой шайкой фанатиков, и избавиться от них будет не так просто. Твоим бойцам вряд ли удастся подойти незамеченными, следовательно, наши враги успеют избавится от всех улик, а мы потеряем их след. Поэтому нам и нужен Джори: он узнает об их планах, местах, личностях и, если повезет, достанет доказательства их связи с королем – и только тогда ты начнешь действовать.

– Простите, господин Менетнашт, я не подумал об этом.

– От тебя этого и не требовалось: твое дело – воевать. – Менетнашт помолчал с полминуты. – План таков. Отряд твоих воинов расположится в месте на безопасном от обнаружения расстоянии. Есть варианты?

– Да, господин, вот этот пролесок, треть дня пути до цели, – волк указал на место на карте.

– Хорошо. Они будут ждать там, пока наш вор не выполнит свою работу. Джори, не мне тебя учить твоей профессии, но будь осторожен: нельзя их спугнуть, мы должны покончить с ними. Твоя цель была сказана ранее. После того, как достанешь все необходимое, со всех лап двигаешься в тот пролесок. И только по возвращению Джори, Даг, начинается работа для твоих бойцов. Пленных не брать. Сдавшихся казнить. – Крокодил внезапно оборвался, после чего прокряхтел: – С каждым днем кости все сильнее ноют… Пойдем, Ксиаобо. Даг, собирай пока воинов, разрабатывай тактику боя и… Ба! ты сам все знаешь. Джори, Нефертити хотела пообщаться с тобой – у вас есть немного времени.

Старый крокодил с немым мишкой и волком покинули комнату. Джори тотчас заскочил на кровать и, прижавшись к нежной коже своей дорогой подруги, обнял ее за шею, докуда лап хватило. Нефи, скинувшая с себя всю эту болезненную угрюмость благодаря прикосновению ее любимого друга, было хотела подняться – оперлась на лапы и вся напряглась – но она была все еще обессилена и не могла нормально двигаться без помощи слуг.

– Нефи, Нефи, милая, не надо, – взволнованно сказал Джори, – лежи, пожалуйста. Ты должна лежать: посмотри, как ты слаба.

– Я не слаба, а толста, – с самокритичной иронией выдала крокодилица.

– Ну снова ты этот вздор говоришь. Ну какая ты толстая? Ты толстых не видела. А твои слегка округлые бока – пустяк!

– Правда?

– Правда, тебе я говорю только правду, а теперь лежи, вот так.

Он поскорее принялся гладить ее шею, чтобы успокоить, и она наконец бросила попытки подняться: спокойно легла и снова вытянула свои короткие лапки вдоль тела. Он поцеловал ее.

– Мой енотик… ты такой хороший у меня. Скажи, это твое задание, оно опасное? И долгое?

– Бывали и опасней, Нефи. Да и два дня туда, два назад, еще где-то день на само задание – разве это долго?

– Тебя не будет целых пять дней?! – тихо вскричала Нефи и точно вскочила бы, будь у нее силы, но в ее-то состоянии она только и смогла, что слегка дернуть головой и подобрать лапки.

– Ну тише, – вновь начал он успокаивать ее своими ласковыми поглаживаниями, – пять дней не пять недель. Что поделать? Работа у меня такая. И в любом случае я ее выполню. Ради тебя. Ты не будешь в безопасности, пока эти… негодяи живы.

– Пообещай, что вернешься через пять дней. Пообещай.

В ответ на эти слова Джори вытянул один из широких синих шнурков, которыми затягивался его котарди, и повязал его на правой лапке Нефи.

– Вот мое обещание, – сказал он и поцеловал ее в лоб. – Я вернусь к тебе и сниму этот шнурок с твоей лапки.

– Это так романтично, – заметила крокодилица и, заулыбавшись, едва шевельнула своим массивным хвостом, – рыцари так в книжках делают – оставляют какую-нибудь свою вещь даме сердца, когда уходят совершать подвиги. Ты мой рыцарь.

– Да какой из меня рыцарь?..

– Ты не понимаешь, – с детской увлеченностью возразила Нефи, не дав ему толком ничего сказать. – В первую очередь рыцарь – это тот, кто совершенно предан своей даме. А эти обеты, помазание, ношение блестящих доспехов – это все не имеет значения. Поэтому ты мой рыцарь.

– Нефи, я читал совсем мало, в отличии от тебя, но жизнь совсем не похожа на книжки. Реальность такова, что рыцарь – это меч в твердой лапе, и его дело – убивать... Я не рыцарь, я простой вор.

– Но… – расстроенно заупрямилась мечтательная крокодилица, но быстро была прервана енотом:

– Рыцари, дамы, воры – это всего лишь слова, Нефи. Они неважны, важно то, что я просто тебя люблю, – и он снова поцеловал ее, а она печально улыбнулась ему.

Скрипнула дверь, Джори быстро отлип от Нефи и, сложив лапы на колени, сел рядом, как скромный гость. В покои вошла Мут с охапкой подушек, о которых ее просила больная.

– Госпожа Нефертити, мне сложить их на кровати? – спросила служанка.