Глава 3. Особенная ночь (1/2)

Полностью нагая и уже изрядно нахлебавшаяся особо терпкого вина Ингрид, поджав под себя лапы, сидела на своей мягкой кровати в своей относительно небольшой, но очень уютной комнатушке, облицованной деревом. Волчица, пододвинувшись к тумбочке, аккуратно выкладывала из небольшой деревянной коробки табак на кусочек пергамента. Раздобыть запрещенную законом травку было крайне непросто, потому даже столь пьяная самка в жизни не проронила бы и щепотки. Прикинув, или достаточно она насыпала табака, Ингрид закрыла коробку для хранения курева, бережно свернула кусочек пергамента в трубку, подпалила ее кончик о пламя свечи и, с удовольствием вложив дымящийся сверток себе в зубы, растянулась на кровати. Пуская кольца дыма, волчица лишь медленно и плавно перебирала задними лапами, отдаваясь в объятия расслабления и покоя.

– Ну и ладно, Ингрид, – сама с собой заговорила волчица, не находя это хоть сколько-то странным, – хватит ненавидеть старика, все-таки он жизнь тебе как бы спас... Ага, и сделал своей рабыней… опять же как бы. Но и монетку он рабыне исправно давал, несмотря на ее плохое поведение... Ладно, решено. Он победил… точнее они, крокодил и фенек… Прям господин и подружка-жополизка-господина мечты. Стой-стой, Ингрид, не говори так про свою любовь, а то неровен час потерять ее. У Амы есть причины быть на стороне жирдяя, ведь он ее из рабства освободил... как бы. У всего в этом гребанном мире есть гребанные причины! Пошли они все! С этого момента и слова против него не скажу, но и зад лизать не буду и продолжу поступать так, как считаю нужным. Вот он, залог мирного сосуществования. И это все равно не отменяет того, что он жирный старый хрыч. Ама говорит, мол, почти отец. Что ж, повезло с папашей, толстобрюхим, богатым и… – И дотлевший до конца сверток ожог подушечки пальцев волчицы. – Проклятье! Гребанное курево! Да пропади оно все пропадом! Надоело ждать! Как же я изголодалась по Аме. Вот прямо сейчас пойду к ней. Пускай заворчится до усрачки. Ингрид, еще рано! Ингрид, ты опять напилась! Ингрид!.. Какая вся правильная! И вместе с тем такая любимая… и моя…

Ингрид поднялась с кровати, накинула первое попавшееся под лапу платье, полуночное, длинной до колен, и вышла из комнаты. Почти не пошатываясь, она шла с пьяной уверенностью в конец широкого коридора со множеством дверей, за которыми находились такие же, как ее, комнаты других агентов. Добравшись наконец до нужной двери, замаскированная одиночеством волчица неслышно отрыгнула, и винную тошноту, стоявшую у нее в груди, как лапой сняло. Дав себе пощечину, чтобы избавиться от редкого двоения в глазах, Ингрид простучала свой особый шифр. Дверь отворилась, и из-за нее выглянула песочно-желтая ушастая мордашка:

– Ингрид? Ты чего так рано? Заходи.

Волчица вошла в лисичкину комнату, облицованную тем же деревом, с такой же кроватью, но обставленную и украшенную по-другому, по-фенячьи. Ингрид прошла к кровати и в оплошном приземлении на свой зад уселась на нее, а затем, уперев локти в колени, подперла голову и глупо заулыбалась, мечтательно глядя на слегка недоумевающую Аму.

– Ты это чего, Ингрид? – с подозрением спросила Ама и, подойдя к волчице, легко разгадала ее хмельное состояние по одному короткому взгляду в глаза: – Ясно. Опять этой дряни нахлебалась?

– С каких это пор вино стало дрянью? – весело возразила Ингрид, выгнувшись в спине.

– Но не этот же сорт и не в таких количествах, Ингрид. И… – лисичка принюхалась, – табак… Думала, я не учую?

– Брось, ушастик… – проговорила волчица сникшим голосом.

– Своим вонючим куревом ты лишила себя пасть в пасть… и меня тоже.

– Ама, ну прости, – заныла Ингрид, протянув лапы к подруге.

– Ты еще извиняешься? – возмутилась Ама, отбросив протянутые лапы. – Я ждала секса со своей дерзкой, жестокой и ненасытной волчицей, а получила мямлящий кусок… пьяной собаки. Ты дура, Ингрид! Понятно тебе?

Эмоционально ослабленная после вина, табака и случившегося за день волчица обхватила голову лапами и горько всхлипнула. Лисичка лишь покачала головой.

– У купальни мне плакалась настоящая Ингрид, сейчас же я вижу ничтожные винные слезы. На такую Ингрид, жалкую и слабую, мне противно смотреть. И в том, что ты становишься такой, виновата только ты, Ингрид, ты и никто более. Пей вина в одиночестве побольше да курить не забывай. Отличный курс, подруга. Может мухоморы начнешь еще жевать или, того лучше, опиум нюхать? А что, хорошая идея. И если ты планируешь продолжать в том же духе, то катись отсюда. Либо же другой вариант… Сейчас ты идешь трезветь, забываешь про распитие вина в одиночестве, избавляешься от табака и возвращаешься ко мне. Считай меня слишком правильной, противной и злобной, но от того тебе будет только лучше, тебе и твоим близким.

– Ама, ты дороже мне, чем все это… – Волчица, еще раз всхлипнув, вытерла нос рукавом платья. – Я быстро, – повеселела она в голосе.

– Подожди секундочку, – сказала лисичка, а затем достала из полки маленький мешочек. Засунув в него лапку, она взяла несколько зеленых листьев, источающих хорошо узнаваемый аромат, и протянула их подруге: – Засунь себе в пасть и жуй, пока язык не отвалится.

– Мята? – Слегка удивленная Ингрид приняла душистые листочки. – Так сильно от меня несет, да?

– Ты не представляешь, насколько, – почти хладнокровно буркнула фенька. Но затем, после маленькой паузы, почти незаметные нотки прощения и даже игривости проскользнули в ее голосе: – И уж постарайся избавиться от этого запаха.

– Это?..

– Ты не ослышалась, Ингрид.

– За это я тебя и люблю, ушастик, – печально улыбнулась волчица, – ты всегда прощаешь меня, какой бы сукой я ни была…

– Иди уже, – захихикала Ама.

Ингрид смолчала. Облегченно вздохнув, она вышла из комнаты с чистой душой и серьезным намерением избавиться от дурных привычек. Не то чтобы ей это было в радость, все-таки вино и табак время от времени помогали ей снять стресс, но чего не сделаешь ради своей ушастой лисички? Может после этого Ама подобреет и решит вернуться к наилучшим временам, к тем самым ночам в объятиях друг друга, а подобная ночь с Амой – это лучшее средство против стресса. Решено. Придется потерять многое, но взамен получишь куда больше, Ингрид. И первым шагом к заглаживанию своей вины было отрезвление: волчица выпила целый кувшин воды в своей комнате, пока ее живот не вздулся, а затем заперлась в уборной и, засунув два пальца в пасть и надавив на корень языка, проблевалась. Попутно захватив из своей комнате коробочку с табаком, она отправилась запивать ужасное послевкусие рвоты в бар в главном зале. Там ей встретились всего лишь двое зверей – Джори и койот-бармен, которые немало удивились тому, что Ингрид попросила сливки вместо вина. Выпив стакан отборных сливок и разозлившись на самцов после небольшого разговора с ними, она вложила мяту себе в пасть и перед уходом избавилась от всего своего табака, выбросив коробочку с ним в камин. Затем Ингрид уединилась в личной купальне Нефи, где горячая вода и пар сделали свое дело, окончательно ее очистив. На все про все ей потребовалось чуть больше часа, и от уже ставшей противной мятной жвачки Ингрид избавилась только перед тем, как вновь постучаться в дверь подруги.

Но никто не отозвался на стук, а дверь оказалась открытой. Ингрид заглянула в комнату и увидела свою ушастую лисичку на кровати, без одежды. Она лежала на животе, подперев мордочку лапками, и игриво повиливала хвостиком, так и маня к себе волчицу. Оно того стоило, пронеслось в голове виновницы, тотчас же занырнувшей в комнату и закрывшей дверь на замок. Ингрид быстро избавилась от одежды и, встав на четвереньки на кровати, жадно поцеловала подругу в ягодицу.

– Узнаю старую Ингрид, – улыбнулась лисичка.

После поцелуя волчица растянулась на боку рядом с подругой и начала поглаживать ей спину. Ама смотрела прямо в ее изумрудные глаза, в глаза чистые, трезвые, и не могла нарадоваться.

– Ведь правда, так лучше? – ненавязчиво спросила она.

– Намного лучше. – Ингрид не могла сдержать улыбки.

– Хм, – нос Амы слегка задергался и зафыркал, – мята помогла, насколько я могу судить. Это очень хорошо, потому что я наконец могу заглотнуть твой вертлявый язык, – на последнем слове ее интонация резко переменилась с заискивающей на игривую, и она, сорвавшись с места, легким толчком перевернула волчицу на спину и оказалась верхом на ней.

– Тебе мало моей крови было, ты, маленькая живодерка? – шутливо спросила волчица.

– Что, боишься? – подыгрывая, ответила фенечка и дополнила свои слова действием: сдавила лапками волчью грудь и лизнула ее сосок.

– Не дразни большую злую волчицу, ушастик: она ведь и покусать может, – как всегда остро ответила Ингрид и за ухо оттащила лисичку от своего соска.

– Ну так покажи, на что способна, – в возбуждении оскалилась Ама и, упершись лапками в пышные груди волчицы, склонилась к ее морде.

Подруги слились в поцелуе настолько пылком, что Ингрид не удержалась от безумно радостного виляния хвостом, а Ама начала издавать неконтролируемый и прерывистый лисий писк: слишком они изголодались друг по другу, а случившееся у купальни только распалило их аппетит. Восторженное попискивание лисички продолжалось ровно до тех пор, пока язык волчицы не проник в ее маленькую пасть, а затем – глотку, да так глубоко, что она на некоторое мгновение потеряла возможность дышать. От такой неожиданности Ама неосознанно впилась коготками в груди партнерши и прикусила ее язык, но вовремя сумела остановиться, не доведя дело до крови. В ответ на это лапа Ингрид проскользнула по животику Амы к ее паху – и вторгшийся палец волчицы начал ласкать маленькое фенячье лоно, через раз в назидание поддевая его мягкое нутро острым коготком.

Как же им было хорошо! Сколько страсти они вкладывали друг в друга! В эти самые моменты сердца их бились в одном ритме, дышали они, как единое целое, и пылали, словно солнце в пустынях юга у самых пирамид фараонов. Они снова жили. Не просто жили. Жизнь била ключом! И так было всегда, когда они были большим, чем просто подругами. И вот, они снова любили друг друга.

Не зря Ингрид прозвала те времена наилучшими, мимолетом пронеслось в голове лисички. Да, как бы сильно она не хотела стать нормальной, ее любовь к волчице слишком велика. Да и зачем противиться, когда времена близости с этой, казалось бы, грубой северянкой настали вновь?

Сама же северянка испытывала душевный восторг от воскресшей любви и былой страсти друг к другу. И какой бы строгой и правильной ни была эта ушастая зануда, прерывисто думала волчица в моменты выдохов, ее она не разлюбит никогда. Разве это возможно, пусть даже с вином и табаком?

Подобно тому, как свеча обречена догореть и потухнуть, подруги в конечном итоге выбьются из сил, а с учетом рьяности их услаждений друг друга прерваться на передышку им придется скорее рано, чем поздно. Долго ждать не пришлось, и первой, к великому удивлению Амы, сдалась не она, а ее партнерша. Язык Ингрид просто занемел – и она слегка заскулила, давая понять, что уже не в силах обласкивать пасть и глотку лисички. Ама отпустила волчицу из своего плена и изумленно посмотрела на нее.

– Что это с тобой? – спросила она и заботливо лизнула подругу в ее мокрый нос. – Ты сдалась? Первой?

– Мне нужна маленькая передышка, ушастик, – с трудом выговорила Ингрид и, сглотнув загустевшую слюну, вывалила язык из пасти.

– Глупая, я же не всерьез говорила про язык. – Ама, хихикнув, утешительно почесала партнершу за ухом.

– Ради тебя старалась, – кратко выговорила волчица и вновь сглотнула слюну.

– Ну хорошо, отдохни немножко, а я пока... – Лисичка уже склонилась к волчьей груди, как ее остановил голос подруги:

– Ама. – Ингрид нежно подобрала фенячью мордашку, подняв ее взгляд к своим глазам, и сказала: – Эта ночь особенная.

– Я знаю, Ингрид, – ответила Ама, обняв лапу, поддерживающую ее голову. – Как же я скучала…

– По наилучшим временам? – с невинным видом вставила волчица.

– Ты неисправима, – улыбнулась лисичка и поцеловала партнершу в лапу, после чего вернулась к ее груди и принялась активно ее мять.

Ингрид запрокинула в усладе голову, а Ама вылизывала ее грудь вокруг соска, подготавливая и себя, и ее к кое-чему новому… Волчица, внезапно наполнившаяся совершенно новыми, неизвестными ощущениями, их целым букетом, букетом одновременного восхищения и неприязни, резко перевернулась на бок и, опустив взгляд к фенечке, увидела ее присосавшейся, словно детеныш, к своему соску. Ама ласкала сосок языком, покусывала его и вместе с тем неутомимо тискала грудь партнерши. Ингрид не знала, как на это отреагировать. Ей, не раз отдававшей свое тело во благо своих целей и во благо лисички, сейчас было слишком не по себе: нечто новое будто пробудилось в ней, некий незнакомый до этого момента инстинкт… материнства? Нет, не может быть, Ингрид. Ама слишком хорошо знает тебя, а еще эти сегодняшние разговоры о детенышах… Она сделала это нарочно. Шутки шутками, но это уже перебор, даже для нее, для Ингрид.

– Ты чего это делаешь? – возмутилась волчица и оторвала нахальную фенечку от своей груди, приподняв ее за загривок.

– Тебе не понравилось? – расстроилась лисичка.

– Нет, понравилось, но… – неуверенно проговорила Ингрид, а затем собралась с мыслями и строго фыркнула: – Но шутки про мое беременное брюхо вполне хватило, и прикидываться волчонком было уже лишним!

– Что? – удивилась Ама и просто рассмеялась, чем ввергла подругу в глубокую растерянность. – Ты подумала, что я присосалась к твоей груди, чтобы ты почувствовала себя матерью? – Разгадка странной реакции волчицы еще сильнее рассмешила ее. – Я даже и представить не могла, что такое может взбрести тебе в голову. О, Великие Пески, какая же ты глупышка! Я просто решила попробовать кое-что новенькое: постоянно ласкать тебя между лап – никакого разнообразия, – пояснила она и, все еще видя в глазах подруги недоумение, принялась крайне вызывающе мять свою маленькую грудь перед ее носом. – Мне казалось, моя кровожадная северная волчица не боится неожиданностей. Не хочешь попробовать?

– В следующий раз предупреждай, – облегченно улыбнулась волчица и крепко прижала фенечку к себе, уложив ее промеж своих грудей.

– Стареешь, Ингрид: раньше ты бы такого не сказала.

– Все дразнишься, ушастик, а терпение у волчицы не безгранично, – погрозилась Ингрид и в ловком движении оказалась над Амой. – Посмотрим, как ты теперь запоешь, ведь силы-то ко мне уже вернулись.

Не успела фенька ответить, как волчица, схватив ее за уши, подтащила чуть выше и протянула своим языком от ее лона до самой шеи. Затем Ингрид все-таки решилась на то, что с ней вытворила Ама, и целиком взяла в пасть маленькую фенячью грудь. Обласкав ее языком и несколько раз нежно куснув, волчица вернулась к лону – более приятному и знакомому способу ублажения партнерши. Ингрид раздвинула лапки Амы, освободив себе путь к желанному входу в сладкое нутро, после чего положила лапу ей на груди и так придавила к кровати. Немного погодя плененная лисичка почувствовала в своем нежном междулапье шершавый язык. Каждое движение языка волчицы было точным, искусным и продуманным: без сомнений она знала, как заставить лисичку стонать и извиваться в наслаждении. И Ама уже начинала поскуливать, дыхание ее участилось, груди слегка набухли. Ингрид не наращивала темп, оттягивая оргазм подруги, ведь ей нравилось видеть своего ушастика такой беспомощной, нравилась власть над ней. Но как бы Ингрид не медлила с удовлетворением Амы, это все равно случилось: волчицын язык оказался сдавлен фенячьими тисками, и на нем она почувствовала такую знакомую склизкую влагу.

– Как ты там, ушастик? – спросила Ингрид после того, как вытащила язык из своей подруги и облизнулась.

– М-м-м-м-м?.. Прекрасно… – простонала Ама, закатывая глаза.

Волчица насухо вылезала лоно лисички и с довольной мордой легла рядом с ней.

– Ингрид, ты восхитительна, – чуть погодя невнятно проурчала Ама, медленно приходя в себя, и крепко прижалась к боку своей ухажерки.

– Я знаю, ушастик, – не честолюбиво, но уж точно польщено ответила Ингрид.

– М-м, Ингрид, дай мне немножко времени – и я сделаю для тебя то же самое, – сладостно выговорила фенечка и, прикрыв глаза, засопела в легкой дремоте услады.

– Знаешь, что я думаю, ушастик? – вскоре сказала волчица, поглаживая свою маленькую дремлющую подругу и мечтательно смотря в потолок.

– М-м-м?..

– Было бы здорово, будь нас не двое, а трое.

– И кто эта третья счастливица? – в полудреме промямлила Ама.

– Нефи.

– Ты рехнулась?! – сорвавшись с места, вскричала лисичка – дремоту как лапой сняло.

– А что? – не соглашаясь, удивилась Ингрид. – Она большая, мягкая и… такая сочная. Ох, как же я хочу, чтобы она хоть раз с нами… Честно, я завидую полосатому засранцу.

– Ингрид, не смей…

– А ты бы не хотела с Нефи? – перебила волчица.

– Сучка… Да, хотела бы! Она слишком хороша, но… она достойна лучшего, чем мы и эта дыра! Я не позволю тебе испортить нашу невинную подругу. На ней лежит слишком огромная ответственность, и поэтому она должна быть нормальной, поэтому мы должны сдерживать свои желания! Ясно тебе?

– Ясно тебе? Ясно тебе? – закривлялась Ингрид. – Зануда!

– Задира! – отгрызнулась Ама.

– Мухомор!

– Поганка!

– Злюка!

– Стерва!

– Ворчливая коротышка!

– Грубая, невоспитанная, неотесанная, хамская, варварская псина! Поняла?! – взбесилась лисичка и, надувшись, отвернулась от волчицы.

Бывало, конечно, что подруги обменивались любезностями подобным образом, но еще никогда Ама не срывалась с такой злостью и обидой. Ингрид было потянула лапу к ней, но почти сразу передумала: фенька казалась настолько разозленной, что точно отгрызла бы потревожившую ее конечность. Волчица, перебрав в голове несколько вариантов и не найдя удачного подхода к обиженной лисичке, решила просто…

– Даже не думай извиняться: ты не умеешь этого делать, – сказала Ама, опередив подругу. Этим она избавила себя пусть и от искренних, но неловких извинений в свойственном волчице духе, после чего решила извиниться сама: – И не бери мои слова в голову... я перегнула палку. Прости.

– Забыли, ушастик, – с оживлением сказала Ингрид и, утешительно обняв Аму, потерлась с ней морда о мордочку. – Я не в обиде.

– Не в обиде она, – со смешком фыркнула фенька. – Ладно, Ингрид, давай теперь серьезно – надо закончить разговор. Мы же пытаемся уберечь нашу Нефи от окружающей ее грязи, так давай не будем втягивать ее в другую грязь.

– А вдруг ей тоже нравятся самки, – заупрямилась волчица, своими интонацией и взглядом напомнив лисичке детеныша.

– Ну тебе что ли меня не хватает? – растрогавшись от вида подруги, мягко сказала Ама и подобрала ее голову, ласково взяв за щеки. – Я понимаю, что очень мала, особенно если сравнивать с Нефи, и что не могу похвастать такой пышностью и сочностью, но…

– Ушастик, не в размере же дело или пышности, а… ладно уж, я понимаю.

– Не вешай нос: мы же вернулись к наилучшим временам! – сказала фенька, зная, что эти слова приободрят ее подругу. – И это не разовая щедрость. Быть может, не каждый день, но я с удовольствием буду радовать тебя.

– Правда? – обрадовалась волчица и, крепче сдавив обнимаемую лисичку, завиляла хвостом, а затем вдруг посерьезнела в голосе: – Я хотела попробовать разжалобить тебя на возвращение к подобному времяпрепровождению, но я не думала, что доживу до того момента, когда ты, ушастик, сама предложишь.

– У тебя очень плохо получается скрывать свой щенячий восторг, – захихикала Ама.

– С чего ты взяла? – якобы невозмутимо хмыкнула Ингрид.

– Твой хвост тебя выдает.

Волчица глянула на свой неконтролируемо виляющий хвост и рассмеялась.

– Ну все, все, дуреха ты, отпусти меня и тогда узнаешь, что такое настоящее наслаждение.

– Ушастик, ты чудо, – буквально пропела волчица и, освободив любимую подружку из своих теплых объятий, раздвинула задние лапы.

Лисичка подобралась к волчьему лону, что благоухало по-своему прекрасно, и устроилась поудобнее. Пока Ама готовилась принести Ингрид несказанное удовольствие, сама Ингрид облизнулась в сладости предвкушения и сдавила свои груди, чтобы поддержать стремительно нарастающее возбуждение. План феньки состоял из нескольких ступеней, каждая из которых погружала бы волчицу все глубже в блаженное беспамятство. Для начала Ама решила совсем немного почесать упругий живот Ингрид, но этого более чем хватило, чтобы та, перестав держать себя в рамках взрослой самки, вывалила из пасти язык и запрокинула голову. Волчица, расслабленная стараниями подруги, не ожидала такого скорого проникновения в свое нежное чрево и потому, стиснув зубы, коротко прорычала. Ама ворошила пальцами внутри теперь беззащитной Ингрид, помыкая ей как вздумается: подковырка коготками – и спина волчицы выгибалась в дугу, изворот вправо или влево – и она начинала стонать или поскуливать. По задумке Амы пальцы должен был сменить язык, а завершить все она хотела тем, что притерлась бы своим лоном к лону Ингрид.

И вот, лисичка уже ощутила кончиком языка нутро волчицы, но внезапно в коридоре послышались крики и шум, совсем непривычные этому месту, и тотчас дверь в комнату слетела с петель, с грохотом упав на пол. Ингрид, в мгновение потерявшая контакт с испугавшейся Амой, бросила растерянный взгляд в дверной проем. Там обе самки увидели незнакомого самца пумы, прячущегося за черной маской и вооруженного волнистым кинжалом. Позади него стоял здоровенный бык в точно такой же маске – он, вероятно, и выломал дверь.

– Справишься? – спросил бугай.

– Что стоит прирезать двух сук? – ответил пума и бросился к кровати.

К счастью, лисичка успела среагировать – и кинжал убийцы вонзился в кровать прямо между лап волчицы, которая не растерялась и хорошенько врезала негодяю по морде, заставив того отшатнуться и отпустить клинок. Воспользовавшись ошеломлением врага, Ингрид вытащила всаженный в перину кинжал. Сознавая плачевность ситуации, она посчитала единственным верным решением хоть как-то обезопасить Аму:

– Прячься!

– Но… – было возразила Ама, очевидно, не хотевшая бросать подругу.

– Прячься, дура ушастая! – вразумительно рявкнула волчица, при этом посмотрев на свою любимую феньку, словно в последний раз.

На этот раз лисичка послушалась и, раздираемая мыслями о том, что она оставляет своего самого близкого зверя один на один с убийцей, забралась под кровать, затаив дыхание. Оклемавшийся пума, сняв с пояса свой второй волнистый клинок, бегло окинул комнату взглядом в поисках Амы, но, не найдя ее, решил сначала разобраться с Ингрид. Положение казалось безвыходным. Волчица, прекрасно понимающая, что ей не одолеть натренированного убийцу в равной схватке, принялась осматриваться в поисках хоть чего-нибудь, что могло бы ей помочь. Но ничего, кроме подушек, одеяла и всяких фенячьих мелочей и безделушек, здесь не было. В отчаянии она начала швырять в медленно, словно в злорадстве, приближающегося убийцу все, что попадалось ей под лапу: подушки, три фенячьи куклы и карманное зеркальце – все без толку. Последним, что Ингрид метнула, была серебряная миска с халвой – любимым лисичкиным лакомством – она попала прямо пуме в лоб, отчего тот взъярился и поскорее запрыгнул на кровать. Волчица направила на убийцу кинжал, но его это только насмешило. Неожиданным ударом он выбил из ее трясущихся лап клинок, который залетел далеко под шкаф, и сию же секунду атаковал. Волчица сумела увернуться и попыталась вцепиться зубами в лапу с кинжалом, но мгновенно получила упреждающий удар по морде. Она, оглушенная и невольно отвлекшаяся от борьбы, словно в замедлении видела, как кровь брызнула из ее носа. Через мгновение Ингрид пришла в себя и заметила занесенное над собой оружие. Увернуться ей бы уже не удалось – и в последнее мгновенье она лишь успела выставить вперед лапы. Все вокруг вновь замедлилось… Волчица видела, как волнистый клинок прошел сквозь ладонь ее лапы и остановился прямо возле ее изумрудного глаза. Пума навалился на нее, придавив к стене. В этот миг заскулившая от боли Ингрид смогла отвести острие клинка от своего глаза. Началась настоящая борьба за жизнь, и именно мысли о ней, о жизни, пока что придавали сил волчице и помогали ей сдерживать натиск врага. Внезапно убийца взвыл от боли: это была Ама, вцепившаяся зубами в его заднюю лапу. Звуки борьбы – этот болезненный скулеж волчицы и тяжелое, сосредоточенное сопение пумы – слишком сильно давили на лисичку – и она, не выдержав, покинула свое укрытие, чтобы помочь подруге. Фенька сумела выиграть для нее еще немного времени, ведь убийца от неожиданности ослабил напор.

– Мразь! – злобно прошипел пума и взмахом укушенной лапы впечатал лисичку в стену – она, негромко пискнув, без сознания сползла на тумбочку рядом с кроватью, свесив голову с прижатыми ушками.

– Ублюдок! – как никогда гневно прорычала Ингрид.

– Прикончу тебя, – насмешливо говорил убийца, с каждым словом наваливаясь сильнее, – и заставлю это ушастое недоразумение смотреть, как твое еще тепленькое тело трахают: не пропадать же напрасно такой хорошенькой шлюхе, как ты. А затем возьмемся и за нее – такая кроха не переживет наших больших членов.

Острие клинка медленно приближалось к Ингрид, и как бы она ни цеплялась за ниточку жизни, сил сопротивляться ей не хватало. Подруги были обречены, если бы не...

Джори в одиночестве потягивал сидр, сидя за столиком в главном зале, напротив коридорчика, ведущего к роскошным покоям Нефи, куда он незаметно посматривал, ожидая, пока верный страж госпожи не отойдет по ее просьбе. Но Садики как стоял, так и продолжал стоять, да и казался он каким-то обеспокоенным, как-то странно поворачивался к двери, как бы думая ее открыть, но тотчас отказывался от этой идеи. Помимо Джори в зале были еще два напившихся брата-кота, как всегда, о чем-то спорящих, и койот-бармен, до блеска натирающий стаканы и бокалы. Вскоре братья, опираясь друг о друга, покинули зал и каким-то чудом ни разу не упали. Джори подошел к стойке за добавкой.

– Что-то рано все разошлись сегодня, – сказал койот, наливая сидр еноту. – Джори, ты чего такой беспокойный?

– Да… – енот почесал затылок, – мысли всякие дурацкие в голову лезут. Не усну я.

– Может тебе чего покрепче, а? Я, по секрету, делаю один убойный напиток – «Поцелуй дракона», – гордо сказал койот, подмигнув полоскуну. – Так вот, помнится мне, один глоток вырубил здоровенного такого белого медведя! У них там, на севере, пойло будь здоров, спору нет, но оно ничто по сравнению с моим.

– Спасибо, Тэкода*, но я не любитель крепкого.

– А зря: вещь-то отпадная! Но ты главный. – Бармен развел лапами. – Если вдруг передумаешь, дай только знать.

– Конечно, Тэкода.

– О, ты только глянь, кто идет! – весело прошептал койот, хлопнув Джори по плечу, а затем громко и радушно приветствовал гостя: – Ингрид, ты чего такая кислая?

– Тэкода, заткнись, – пробубнила волчица, подойдя к стойке.

– Брось, сестрица…

– Когда-нибудь я вырву твой язык, – перебила его Ингрид, – если ты не перестанешь меня так называть.

– А-а-а, да не ворчи. Ты волк, я волк – одна кровь как ни крути.

– Да какой ты волк? – удивленно скривилась самка. – Просто захлопнись и налей мне сливок.

– Ингрид, ты ведь просто оговорилась и на самом деле имела в виду вино? – озадаченность нарисовалась на морде Тэкоды.

– Ты глухой или тупой?

– Молчу-молчу. Сливки так сливки. Сейчас будет. – Очевидно, койот не держал в своем баре сливок, поэтому нырнул в дверь за своей спиной, в кухню, где они точно были.

– Джори, а ты чего тут? – спросила волчица, когда назойливый братец ушел. – Что-то я не припомню, чтобы ты выпивал в одиночестве.

– Да мне тут всякие мысли дурацкие в голову лезут… – было начал отговариваться енот, но как сказала Ама: шпион он бездарный.

– Засунь себе в задницу свои тупые выдумки, – рыкнула Ингрид. – Думаешь, я не заметила, как ты косишься в коридорчик Нефи?

Волчица обо всем уже догадалась, но ей хотелось услышать это именно из уст енота. Но Ингрид назло и на счастье Джори вернулся говорливый койот, держащий в лапе стакан отборных и очень жирных сливок. Тэкода, не изменяя себе, тотчас заговорил:

– Вот, Ингрид, если я не волк, то почему так похож? Морда вполне волчья, уши тоже. Да даже хвост! Ну подумаешь, мельче я и шкура другая. А во всем остальном-то я волк.

– Во имя Луны… – отчаянно вздохнула Ингрид и приняла из лап Тэкоды стакан. – Пес ты вшивый, но никак не волк. – Она начала неторопливо лакать сливки.

– Ингрид, нам нужна третья морда, а то это никогда не закончится. А вот хоть Джори! Пусть он нас рассудит. Что скажешь, сестрица?

– Надеюсь, после этого твоя пасть захлопнется навсегда.

– Отлично, – Тэкода хлопнул в ладоши. – Ну, Джори, поможешь нам решить этот вопрос?

Джори, естественно, решил встать на сторону койота: уж слишком было велико искушение впервые отыграться на Ингрид за все те издевки, что он терпел от нее так долго.

– Я за Тэкоду и за то, что он волк, – коротко объявил енот, что стало неожиданностью для его задиристой подруги, которая была уверена в своей правоте и в том, что она победит.

– Засранец ты полосатый! – обиженно фыркнула волчица. – Я, значит, воплотила в жизнь твою неисполнимую мечту, а ты вот так со мной, да?! – Она залила в себя сливки. – Если эта облезлая собака для тебя волк, то я беременный осел на троне! – Ингрид, сунув в пасть листья мяты, ушла с гордо поднятой головой.

– Доброй ночи, Ингрид! – откровенно дружелюбно пожелал ей на прощание койот, ведь злорадствовать, как и обижаться, эта морда попусту не умела.

– Пошли вы, недоумки! – выдала в ответ Ингрид и что-то бросила в камин перед тем, как исчезнуть в коридоре к купальням. Напоследок она презрительно махнула хвостом.

– Моя взяла! – Тэкода от радости едва не заскулил, словно щенок. – Наконец Ингрид признала во мне собрата! С какой стороны ни глянь, а все ж волки, одна порода… – Койот гордо отряхнул пылинки со шкуры, взглянув на енота. – Спасибо за поддержку, Джори. Всю неделю любая выпивка для тебя – за счет заведения.

Но енот этого не слышал: его внимание приковал Садики, с опаской открывший дверь в комнату Нефи и что-то спросивший у нее. В ответ послышался ее плаксивый и гневный крик, который донесся до ушей Джори и Тэкоды:

– Я же сказала: не беспокоить меня!

Леопард, прижав уши, сию же секунду захлопнул дверь.

– Никогда не слышал, чтобы госпожа кричала, – прокомментировал это койот, – и уж тем более, чтобы плакала.

– Плакала? – вместе с беспокойством в голосе енота послышалось и удивление.

– Ну да, закрылась у себя в покоях и уже битый час плачет. Еще до того, как ты пришел, она, вся в слезах, стрелой тут пролетела, что Садики чуть поспевал за ней. Конечно, я не мог не предложить ей одну из моих веселящих настоечек… Как она на меня глянула! Думал, проглотит, ей-гаду! Ой, ты этого не слышал. Но у нее был именно такой вид, я серьезно. Короче, она подошла ко мне и стукнула по голове. Такого, к слову, я тоже не припомню. Но я не злюсь. С чего бы мне это делать? У бедняжки что-то плохое произошло, а тут я суюсь…

Джори стал, наверное, самым первым свидетелем того, как этот неунывающий весельчак пал духом.

– Да ладно тебе, Тэкода, ты же как лучше хотел, просто пересекся с ней в неподходящий момент. Не вешай нос: она слишком добра, чтобы уметь злиться. Уж поверь мне: я знаю ее лучше.

– Побольше бы таких, как ты, Джори.

– В этом мире и так хватает воров, – ответил енот и вернулся за свой столик, начав раздумывать, что же могло так расстроить его большую подругу.

Койот еще примерно час от нечего делать повторно протирал все стаканы, а потом замешал какой-то напиток, после чего, оставив стаканчик на барной стойке, неуверенно обратился к одинокому клиенту:

– Джори, раз уж у меня сегодня так пусто, ты не будешь против, если я уйду пораньше, ну вот прямо сейчас? Моя койоточка сегодня утром жаловалась, мол, я мало времени провожу с ней из-за моего бара, а тут такой шанс побыть с ней подольше… Как она рада будет!

– Зачем ты спрашиваешь? Конечно иди, – ответил Джори. – Не запускай ее, а то станет, как Ингрид.

– Вот только Ингрид мне в самки и не хватало! – Тэкода засмеялся, хлопнув лапой по барной стойке. – Нет, она хорошая, как зверь, но как самка… Я бы повесился с такой. – Он наклонил голову и вывалил язык, придуриваясь висельником.

– Кто бы не повесился? – поддержал смех енот.

– В общем, Джори, я тут тебе «Поцелуй дракона» сделал, – койот указал на стаканчик, – если захочешь, он твой.

– Спасибо, Тэкода. Передавай Джэки* привет.

– Обязательно, – торопливо сказал бармен и, бросив свое полотенце, радостный, исчез в коридоре.

Джори, допив свой сидр, сделал вид, что уходит, а сам спрятался за углом. Из коридора к покоям Нефи выглянул Садики, видно, чтобы убедиться в своем одиночестве. Когда он вернулся к своему месту, енот по-воровски тихо подкрался и аккуратно выглянул из-за угла: он все еще не покидал надежды попасть к подруге. И то, что он увидел, возмутило его до глубины души, но в силу своей маленькой тайны ему пришлось смолчать. А увидел он Садики, присевшего на корточки и нагло подглядывающего за Нефи через замочную скважину. Но не успел Джори даже проклять его, как из дверного проема, ведущего к выходу, послышался грохот, какие-то крики и скулеж – и через пару секунд там показался тот гиена, что сторожит… сторожил ход. Из его пасти и колотой раны в груди лились ручьи крови. Он посмотрел на Джори, словно говоря ему бежать, и замертво упал на бок. Енот успел нырнуть под подушки в уголке госпожи, где и начались сегодняшние события, приведшие его к этому моменту. Он, не шевелясь, наблюдал из своего укрытия. За мертвецом вошло больше десятка вооруженных зверей в черных масках. Они разделились на группы и, словно зная устройство логова, направились к комнатам агентов и слуг, покоям господина и юной госпожи, двое остались сторожить у входа.

В коридорчике госпожи послышалось грозное шипение Садики, редкие переговоры неизвестных гостей и ожесточенный лязг стали, за ними – скрип двери, злой, но вместе с тем такой же прекрасный голосок Нефи: «Садики, ты издева…?!» – и ее испуганный тонкий вскрик. «Заприте дверь, госпожа!»

Джори, затаив дыхание, просто ожидал чуда. А что ему еще оставалось? Бросать своих друзей и бежать он не собирался, да и не смог бы: единственный выход-то сторожили – а если он обнаружит себя сейчас, то гибели ему не миновать, и тогда он точно ничем не сможет помочь. Ему оставалось лишь с болью в сердце вслушиваться в эти ужасные звуки драки, что означали лишь смертельную опасность для его госпожи, милой подруги и возлюбленной.

Росомаху, одного из двух зверей, что остались караулить выход, привлек одиноко стоящий стаканчик, тот самый пресловутый «Поцелуй дракона». Его напарник, какой-то крупный тупомордый пес, посоветовал ему не пить, но тот не послушал его и разом залил в себя все. Тэкода не соврал: росомаха пошатнулся, глупо заулыбался и пластом упал на пол.

Моментом позже за спиной пса Джори увидел знакомую морду львицы. Легким движением лап она свернула шею захватчику. Переступив через его тело, она вошла в зал, опасливо осматриваясь. Львица наклонилась к гиене, закрыла его заставшие глаза и взяла саблю мертвого стража. За ней в залу вошел элегантный олень с короткими рожками, еще один знакомый. Обрадовавшийся возвращению коллег в такой нужный момент Джори покинул укрытие и на языке жестов, который знал каждый агент, сказал львице не убивать бессознательного росомаху: если они переживут нападение, им понадобиться пленник, который может знать, какой гад за всем этим стоит. Тотчас енот указал на коридорчик Нефи и вместе со львицей, сунувшей в копыта оленя короткий меч пса, заглянул туда, оценивая ситуацию: один из напавших был уже мертв, когда его товарищи продолжали бой с Садики, но найти слабое место в обороне искуснейшего пустынного воина было непростой задачей. Они переглянулись, разом кивнули и влетели в коридорчик, став губительной неожиданностью для стоящих к ним спиной захватчиков: львица проткнула барса саблей, олень всадил клинок в шею псу и брезгливо отдернул копыта, а Джори запрыгнул на спину кабана и вцепился когтями ему в глаза, открыв его для удара Садики. Все три неприятеля один за другим мертвецами упали на пол.

– Госпожа в порядке? – тотчас спросила львица, толчком задней лапы сняв мертвеца с сабли.

– Она цела, – тяжело дыша, ответил Садики. – Вы вовремя появились.

Джори облегченно выдохнул: любимая Нефи жива и невредима, и теперь она в относительной безопасности. Но вместе с этим в его голове возникли два очень близких ему имени: Ама, Ингрид. Он должен им помочь, пока не стало поздно.

– Хагар*, Элисон*, – Джори обратился ко львице и оленю, – я… я к агентам. К господину пошли трое, еще двое у слуг.

И хоть он и сказал это слово – агенты, но стремился прежде всего к двум своим подругам, а остальные… как получиться. Джори бесшумной поступью миновал главный зал и оказался в проходе, который вел к широкому коридору со множеством комнат агентов. Двери в комнаты Ингрид и Амы были сорваны с петель, что не могло не навести Джори на дурные мысли. Он сжал лапы в кулаки и вдруг осознал, что не взял никакого оружия, но возвращаться было уже поздно. Так или иначе, но он был обязан помочь подругам или же убедиться, что их больше нет в живых. Джори дождался момента, когда обнаруженные бык и волк в масках ворвались в очередные комнаты, и тогда немедленно ринулся к спальне лисички, стягивая с себя свой котарди. Там он увидел бессознательную Аму и прижатую к стене Ингрид, которая была на волоске от гибели. Не мешкая, енот бросился на помощь волчице…

Голову пумы закутало какое-то одеяние, заставив того отпустить кинжал и, нелепо замахав лапами, податься назад. Когда пума инстинктивно развернулся, пытаясь скинуть невидимого нападавшего, Ингрид увидела Джори, упершегося задними лапами в его спину и натягивающего часть своего незамысловатого наряда. Ослепленный убийца упал с кровати и, ударившись головой о каменный пол, потерял сознание. Ингрид, слегка пошатываясь, подошла к краю кровати и, упав на колени, попыталась вытащить кинжал из своей лапы, но это было слишком больно и потому безуспешно.

– Растормоши Аму, – стиснув зубы, проговорила она еноту.

Джори, выпустив свой жилет, оставил пуму лежать на полу и направился к безвольно лежащей неподалёку лисичке, а Ингрид спустилась на пол. Непострадавшей лапой она перевернула убийцу на спину и опустилась ему на грудь, придавив его лапы коленями. Пума закряхтел и открыл глаза – в этот момент разъяренная волчица вцепилась зубами ему глотку и стала свирепо мотать головой, сдавливая свои острые зубы и клыки все сильнее и сильнее. Убийца, а теперь жертва, был охвачен ужасом и, придавленный к полу, не мог защититься. Последним самым зверским мотком головы Ингрид вырвала кадык пумы, из горла которого брызнула алая кровь и обагрила ее. Безжизненное тело убийцы застыло, а окровавленная волчица облокотилась о кровать.

– Сука, – сказала Ингрид, выплюнув кровавый ком. – Подонок вшивый.

Джори привел Аму в чувства. Она, не без труда распахнув веки и поднявшись на лапы, увидела тело убийцы с хлещущей из разорванного горла кровью и сидящую рядом окровавленную волчицу, жалобно скулящую от боли и тщетности попыток вытащить волнистый клинок из своей лапы. Фенечка подбежала к ней и нежно приобняла.

– Ингрид… – прошептала Ама и лизнула ее в нос.

– Моя лапа… – Из глаз волчицы закапали слезы. – Проклятый нож! Мне так больно…

– Спасибо, Ингрид. Ты спасла мне жизнь. Я… я… – лисичка горько всхлипнула от пережитого и переполнивших ее эмоций: от самых жутких страхов до неизмеримой радости – и не смогла выговорить что-либо еще.

– Прости за куклы, ушастик, – нелепо выдала Ингрид, на мгновение позабыв про боль, кинжал в лапе и нападение.

– Моя отважная волчица, – сквозь слезы усмехнулась Ама и прижалась к подруге еще сильнее.

– Ама, Ингрид, мы не в безопасности… – шепнул енот, опасливо выглядывая в коридор. – Там еще двое: бык и волк.

У него не возникло и толики удивления, когда он стал свидетелем нечто большего, чем просто переживания лисички: Джори не раз видел, как Ингрид заходила в гости к Аме и пропадала там на целую ночь или как едва живая, помятая фенечка, явно не спавшая всю ночь, утром выходила из комнаты своей задиристой подруги – тут даже такой бездарный шпион, как Джори, догадается.

– Я справлюсь, – выговорила волчица и сплюнула густую красную слюну.

– Ингрид, что ты… – обеспокоилась лисичка, но была перебита подругой:

– Заткнись, Ама. Выбор у нас невелик: сдохнуть или прикончить этих ублюдков. У нас есть оружие. Мы заманим их сюда, в комнату, и я расправлюсь с ними. Я не позволю им убить нас, ушастик. Слышишь меня? – Ингрид лизнула своего пустынного зверька в лоб. – Тебе не стоит смотреть на это.

Волчица взялась за рукоять клинка и, стиснув зубы, было хотела потянуть его, но…

– Стой, – остановила ее фенька и, подняв одну из своих кукол, мягкого лисенка, поднесла его к пасти подруги. – Сдави зубами, чтобы язык не прикусить.

– Я потом достану тебе нового, – промямлила Ингрид с набитой пастью.