Глава 2. Логово крокодила (2/2)

– Пусти меня! – закричал Джори, безуспешно пытаясь вырваться из крепкой хватки Ингрид.

– Раз ты не хочешь признаваться, значит за тебя это сделаю я – и теперь ты не отвертишься, – с легким рыком сказала волчица, второй лапой взяла полоскуна за шерсть на спине и, немного размахнувшись, отправила его в короткий полет.

Даже всей воровской сноровки не хватило Джори, чтобы хотя бы сгруппироваться в это мгновение и смягчить предстоящий удар. Он упал точно на брюшко мирно лежащей в воде Нефи. Крокодилица вздрогнула от такой неожиданности, а енот сдавленно заворчал от не слишком удачного столкновения, пусть и ослабленного мягкостью ее живота.

– Ингрид, это ведь такая шутка, да? – спросила шокированная Нефи, совершенно не верящая произошедшему: не мог же Джори, енот, предпочесть огромную неуклюжую рептилию маленькой лисичке.

Джори, быстро пришедший в себя, брезгливо оторвал лапы от Нефи и, тут же соскользнув с нее в воду, отпрыгнул подальше. Он, неизменно прикрывая пах, застыл посреди водоема и просто зажмурил глаза, надеясь, что это всего лишь плохой сон. Крокодилица присела и неосознанно поджала лапки, а ее золотые глаза смущенно заморгали.

– Ты мне скажи, Нефи. Посмотри на него и скажи, – ответила Инрид, махнув лапой в сторону самца.

Нефи знала ответ, но произнести его не осмеливалась, как Джори не осмеливался открыть глаза. Сложившаяся ситуация наконец подарила державшейся в стороне Аме момент выцепить Ингрид и выяснить, что за странности она заметила в ее поведении при встрече в главном зале. Заодно это спасет прибывающую в повальной растерянности новообразованную парочку от нападок волчицы и даст им возможность самим все обсудить.

– Ингрид, выйдем: хочу с тобой переговорить с глазу на глаз, – сказала Ама и выбралась из воды.

– После того, как эти двое скажут, что должны сказать, – настойчиво рыкнула волчица.

– Поэтому надо дать им время побыть наедине, – ответила фенечка, подойдя к подруге. – Пойдем.

– Ладно, – нехотя согласилась Ингрид. – Но я с вами еще не закончила! – пригрозилась она Джори и Нефи.

– Да-да, не закончила, пошли уже, – вздохнула Ама и потянула подругу за лапу.

Ингрид фыркнула напоследок и последовала за Амой, подруги закутались в бархатные полотенца и вышли из купальни, не забыв запереть за собой дверь. Нефи и Джори остались одни в полной неловкости тишине.

– Джори, ты правда… выбрал меня? – несмело спросила крокодилица и наклонилась к еноту. Он был обращен спиной к ней, и ее голова показалась справа от него.

– Ничего не утаить от этой… этой прохвостки, – пробормотал он, продолжая жмуриться, и, почувствовав ее приближение, немного отвернулся.

– Джори, не знаю, как и сказать, но… спасибо тебе, – смущенно говорила Нефи, плавно опускаясь в воду и сворачиваясь вокруг самца кольцом. – Для меня это много значит.

– Нефи, не надо, – прошептал Джори, догадываясь, к чему все идет.

Крокодилица приобняла его сзади, прижала к себе и, взявшись за его лапу, которой он прикрывал свое причинное место, аккуратно убрала ее. Енот почувствовал нарастающее напряжение в области паха, и невольная дрожь пробежала по его телу. Столь обильное соприкосновение с ее мягкой, нежной кожей возбуждало его. Сказать, что Нефи нравилась ему, значит ничего не сказать. Он был без ума от ее внешности, характера, повадок, но… «Ты всего лишь енот... И просто посмотри на ее размеры. А ведь еще и статус: она в конце концов внучка твоего господина, который не потерпит порочной связи паршивого полоскуна с крокодилицей голубых кровей», – услужливо напоминал противный голос в голове самца. Но это табу только подстегивало его, усиливая желание прикоснуться к сакраментальному, и теперь еноту оставалось всеми силами скрывать свое истинное состояние… Проклиная приведшую ко всему этому Ингрид и Аму с ее инициативой выйти, он в то же время всей душой был благодарен им за эту фантастическую возможность исполнения давно скрываемой и неосуществимой мечты.

Джори почувствовал, как его взволнованного органа коснулось что-то нежное и мягкое. Ощущение было таким, словно его достоинство осторожно сдавили кожаные тиски. Пока енот витал в своих мыслях, крокодилица не совсем осознанно взяла инициативу в свою… лапу, а затем впала в ступор, едва он открыл глаза и посмотрел на нее встревоженно и вместе с тем жадно, и эта жадность начинала медленно овладевать им. Продолжая инстинктивно сжимать так усердно скрываемую полоскуном часть тела, Нефи вдруг ощутила себя крайне неловко – и дар речи как по волшебству покинул ее, оставив место лишь глупому стеснению. Они оба – попавший в ловушку енот и внезапно растерявшаяся крокодилица – в стыдливом молчании смотрели друг другу в глаза, боясь даже моргнуть.

– Нефи, прошу, не надо… – попросил самец словно в последний раз перед тем, как совершить непоправимое.

– Джори … я… – неуверенно мямлила Нефи, не прекращая ласкать енота промеж лап, – у меня ведь это тоже впервые, и я просто…

Но Джори уже не слышал ее. Эти прекрасные золотые глаза окончательно вскружили ему голову, и он потерял самообладание над собой. Он вывернулся из объятия крокодилицы, обхватил ее оливковую мордашку и страстно поцеловал в нос, прямо между дрожащих ноздрей. Нефи, не ожидавшая такого внезапного поворота событий, в испуге отпрянула вбок и перевернулась на спину. За большим грациозным телом последовал и массивный хвост, взмыв в воздух и сильно ударив по воде. Самка вместе с хвостом интуитивно мотнула головой, ненароком отправив продолжавшего держаться за ее нос полоскуна в очередной полет. Бросок оказался так силен, что Джори разок перевернуло в воздухе. На такой высоте он с легкостью успел сгруппироваться, а от болезненного падения на каменный пол его спас развившийся в силу воровской профессии кошачий рефлекс – приземлился он прямо на задние лапы у края источника. Но коварный пол вновь сыграл с ним злую шутку: поскользнувшись, он полетел обратно в воду – и угодил прямо на мягкое брюшко ошеломленной крокодилицы.

– Джори, Джори, – зашептала Нефи, ткнув коготком в бок не шевелящегося енота, – ты живой?

– Живой, живой, – нехотя оторвав свою довольную морду от ее брюшка, прохрипел енот, ведь не шевелился он только потому, что все его естество ликовало от тесного контакта с ее прекрасной кожей.

– Прости меня, пожалуйста. Я и не думала, что могу так сильно напугаться.

Оправившийся после полета енот вскочил на лапы и ловко пробежал по животу прямо к погрустневшей крокодильей мордашке, поцеловав огромную самку в нос. Как огонь лесного пожара поглощает одно древо за другим, так и жгучее пламя страсти поглотило Нефи, и она обхватила Джори и прижала того к себе так крепко, как когда-то давно, будучи еще крокодильчиком, она сжимала свою самую дорогую и любимую игрушку. Она нежно заурчала, и полоскун ощутил эту блаженную дрожь в ее теле, что опьянила его, как не опьянит целая бутыль королевского вина.

Нефи, похоже, и не собиралась отпускать свою мягкую игрушку, но самой игрушке хотелось большего, чем простых объятий. Джори, извернувшись, выскользнул из теплых крокодильих тисков и решительно перешел к делу. Хищно вцепившись в объемную шею не успевшей сообразить крокодилицы, начав пылко целовать ее, лизать и одновременно тискать, он медленно шел к воплощению своих самых развратных фантазий в отношении этой милой самочки. Нефи из-за своей вытянутой морды не могла видеть того, что вытворял с ней подаренный волей случая ухажер, но то, что она испытывала… что он проделывал с ее шеей, было воистину незабываемым. Всецело отдаваясь в лапы столь неожиданно горячего и страстного партнера, она заурчала еще сильнее, и вода вокруг ее массивного тела пришла в движение. Ласки полоскуна становились все жарче, и вместе с тем изящное тело крокодилицы, испытывавшей доселе неизвестные ощущения, становилось все более мягким. И вот, эта размякшая тушка медленно пошла ко дну. И в воде показалось основание массивного хвоста с вожделенной… дырочкой. Джори, оторвавшись от горячих ухаживаний шеи, недоумевал от спонтанного погружения всей Нефи под воду, но, когда краем глаза был замечен белый островок с красной полоской, он пробрался к нему, устроился поудобнее и с жадностью воткнул морду в эту мокрую щель. Тело крокодилицы в усладе извивалось змеей, затрудняя полоскуну выполнение своей работы. Но Джори нисколько не злился на эти капризные извороты Нефи: сложность лишь подзадоривала его. Чуть погодя крокодилица перестала чувствовать приятную щекотку и шершавый язык, но буквально через мгновение почувствовала кое-что другое… для ее размеров маленькое, конечно, но от этого не менее приятное. Она инстинктивно перевернулась на живот, подмяв под себя совокупляющегося с ней партнера. Джори оказался под водой под не самым легким существом, но он был уверен, что это какая-то странная игра Нефи и что она быстро перевернется обратно, потому он и продолжил усердно работать, проталкивая своего сморчка в ее недра…

…пока у него не стал заканчиваться воздух, что произошло очень скоро. Енот попытался выбраться из ловушки, но все тщетно: крокодилья щель в оргазме намертво зажала его орган. В панике он стал бить ее по животу, но прибывающая в блаженном беспамятстве крокодилица принимала эти толчки за очередные ласки и не подозревала, что жизни партнера грозит опасность. Но когда Нефи почувствовала, как движения Джори ослабли и как его тело прилипло к ее животу, она в ужасе перевернулась обратно на спину и, присев и аккуратно высвободив его достоинство из своего плена, подняла его, закашлявшего водой.

– Джори! Синие Воды Реки Фараонов! Я чуть не убила тебя! – Нефи крепко прижала медленно отходящего енота к себе и испуганно заплакала: – Прости меня… я… я…

– Нефи, все хорошо, – с трудом прошептал он.

– Ничего не хорошо! Ты чуть не погиб… так глупо…

– Ну тише, – утешал ее уже очухавшийся Джори и неприметно начинал приласкивать за шею, – все обошлось.

– Какая я дура! – горько взревела крокодилица.

– Ну подумаешь, воды хлебнул…

– Джори, ты понимаешь, что чуть не задохнулся под моей жирной тушей?!

– Не смей говорить о себе такого! – раздраженно шикнул енот и откинул обнимающие его лапки, но сразу же виновато пробубнил, отводя взгляд в сторону: – Прости, я не хотел. – Разозлиться на нее было несказанной глупостью, и эту оплошность надо было как-то исправлять. Аккуратно коснувшись ее лап, он поцеловал все тот же нос, а после сказал, смотря в ее налитые слезами золотые глаза: – Никакая ты не… жирная, ты сама по себе просто большая. И необыкновенно красивая – я не хочу, чтобы ты думала и уж тем более говорила, что это не так. А теперь перестань плакать. Слышишь меня?

– Слышу… И давай выйдем из воды? Я не хочу снова навредить тебе.

– Если тебе так будет спокойнее, давай.

Нефи, ничего не ответив, выбралась на бортик, держа на лапках Джори. Крокодилица аккуратно приземлилась на зад, и ее массивный и в то же время роскошный оливковый хвост в черных пятнышках свернулся полумесяцем по левую лапу от хозяйки. Она, безотрадно склонив голову, уставилась в серый потолок и, не шевелясь, погрузилась в мрачные раздумья. Ее все не покидали ужасные мысли о том, что могло случиться, не опомнись она вовремя. Что бы она тогда делала? Что бы говорила подругам, дедушке, остальным? Джори, уютно устроившемуся у нее на лапах, было больно смотреть на страдающую в душе подругу, которую он тайно боготворил до этого дня, но теперь полюбил по-настоящему. Да и его первобытная сущность требовала продолжения. Надо было вытаскивать ее из этого состоянии отчужденности и завершать начатое. Джори как бы невзначай пощекотал ее коготками, затем успокаивающе погладил и в итоге дошел до тисканий, против каких даже столь подавленная крокодилица не могла устоять. Под этими легкими касаниями Нефи медленно забывала о случившемся, становясь все более мягкой и покорной. И последние слезы скатились ручейками по ее оливковой коже, оставляя лишь чувство приятной истомы, когда она невольно легла на спину, утонув в нежностях своего партнера и умиленно заурчав…

– «Уж точно не ты», – скривив в негодовании морду, Ингрид прорычала эти сказанные енотом слова, когда уже закрыла дверь в купальню. – Хорошо, что он сам избавил меня от удовольствия в виде своего маленького члена, – самодовольно профырчала она.

– Тебя это задело? – как бы невзначай хмыкнула Ама и присела на лавочку перед дверью.

– Нисколько.

– Значит задело, – с улыбкой заключила фенька. – Ингрид, за столько лет я слишком хорошо узнала тебя и твою горделивость.

– Теперь я хочу прибить еще и тебя, – ухмыльнулась волчица и присела рядом с подругой.

– Тебя же не впечатлили его… размеры, но порычать и пофыркать, словно ты его хотела, надо было обязательно. Ты, Ингрид, по-другому и не можешь, правда? – хихикнула Ама и поджала под себя лапки.

– Да все, чего я хотела, это просто вздернуть этого мелкого паршивца!

– Мне кажется, даже ты со своим желанием его вздернуть не так страшна, как та, которая ему досталась... вернее сказать, которую он выбрал. И признаюсь, до того его взгляда я ожидала более очевидную развязку.

– Хочешь сказать, что я не так страшна по сравнению с нашей безобидной Нефи? Ты смеешься?

– В данном случае для Джори не может быть ничего хуже, чем наша безобидная Нефи. Она далеко не мы, и ее… познания, скажем так, не столь глубоки, скорее их вообще нет. А теперь поставь нашу подругу рядом с ним. Во сколько раз Нефи будет больше?

– Ха-х, раз в двадцать, а то и еще больше. Не удивлюсь, если она что-нибудь ему отдавит: крокодилушка-то наша ой какая неуклюжая.

– Не неуклюжая, просто не его размеров.

– Это мягко сказано. О, а ты представь, как он будет пытаться пропихнуть в нее свое недоразумение.

– Не думаю, что до этого вообще дойдет.

– На что спорим?

– Ингрид, не люблю я с тобой спорить…

– Что, ушастик, струсила?

– Ладно, – нехотя согласилась фенька. – Если я побеждаю, ты перестаешь называть меня ушастиком.

– Какая же ты скучная, Ама. А если выиграю я, то… то ты проведешь со мной целую ночь, как в наилучшие времена.

– Наилучшие? Ингрид, пора бы уже стать нормальными самками...

– То есть мы ненормальные, – обиженно фыркнула волчица. – И какая же самка в твоем понимании нормальная?

– Та, которая о самцах думает.

– Ой, как мы запели! – закривлялась Ингрид. – И когда ты успела забить свою голову этой чушью?

– Не забивала я свою голову ничем, – возразила Ама и добавила очень тихо: – С возрастом к этому пришла.

– Ах да, ты же среди нас самая взрослая. Ну и как успехи в поиске самца?

– По правде говоря, я еще даже не присматривалась ни к кому всерьез... Но отчего-то не могу перестать думать о старости, потомстве… – лисичка будто бы приуныла.

– Ама, что с тобой? Какая старость? Какое потомство? Тебе ли не знать, что в нашей профессии редко уходят на покой, – говорила волчица, пока не была прервана подругой, которая ни с чего вдруг разразилась искренним смехом. C Амой подобное бывало крайне редко, поэтому Ингрид не могла не насторожиться: – Почему ты смеешься?

– Ингрид, прости, просто я представила тебя беременной, – сквозь смех кое-как выговорила фенечка.

– Что?! Что бы я вот с таким брюхом?! – Волчица нарисовала лапами в воздухе дугу у своего живота. – Хрена с два!

– Как представлю тебя с волком… со сворой волчат… и с раздутым животом. – И новая волна смеха захлестнула Аму.

– Не будет этого! Никогда не будет! – в ужасе от одной только мысли возразила Ингрид.

– Будет, Ингрид, все будет. Это всех нас ждет.

– Ну все, ушастик, ночью тебе несдобровать, – с задором прорычала волчица. – Ты будешь молить меня о пощаде.

– Про это можешь забыть, – самоуверенно хмыкнула фенька. – Ты лучше думай, как будешь меня называть, ведь с ушастиком тебе придется распрощаться.

– А вот давай проверим. Я, конечно, не верю в этого полосатого засранца, но если бы я не была уверена в себе, то не сидела бы сейчас здесь и…

– Была бы в месте получше этого, – вставила Ама с ироничным смешком.

– Вполне возможно, – согласилась Ингрид и, наклонившись к лисичке, добавила с хитринкой в голосе: – Но в том месте не было бы тебя. – Она облизнулась.

– Дешевый ход, Ингрид, – ответила фенька и кольнула волчицу коготком в нос, – и бессмысленный: одними заигрываниями ты не заманишь меня в постель.

– Мне и не надо заманивать тебя, ушастик – у тебя выбора нет, потому что я уже победила, бьюсь об заклад. Давай посмотрим, да вот прямо сейчас.

– Не боишься проиграть? Дадим им еще немного времени, чтобы у тебя шансов было побольше.

– Звучит так, словно ты пытаешься оттянуть свое поражение, – смело сказала Ингрид и поднялась с лавочки. – Пошли уже, – весело добавила она, и Ама без особого желания поднялась с места.

Подруги тихо подошли к двери, волчица совсем чуть-чуть приоткрыла ее, и, к их счастью, она не заскрипела. Просунув головы в образовавшуюся щель, они наткнулись взглядами на удивительную картину. Ингрид победила: Нефи лежала на боку, выгнувшись в дугу, ее массивный хвост извивался и бил по полу, поджатые лапки прилипли к телу, а челюсти негромко клацали. По всей купальной комнате разливалось умиленное прерывистое урчанье крокодилицы. А у ее хвоста был Джори… Енот, обхватив обращенную к потолку крокодилью лапку и прижавшись вплотную к междулапью ее хозяйки, чуть ли не иступлено дергался в области пояса. Ингрид, не в силах сдерживаться, невольно засмеялась, даже не пытаясь скрыть этого. В этот самый момент полоскун повернул голову и, увидев боковым зрением две любопытные морды, наблюдающие за ним, вмиг сник, и, похоже, в стыдливой для него оказии изверг в крокодилицу все свои старания, и та, отстраненная от всего остального мира, лишь издала протяжный стон, вместе с которым напряжение в ее теле перешло в сладкий покой и расслабление. Подруги скрылись, оставив сконфуженного енота наедине с забывшейся в удовольствии крокодилицей, не забыв плотно затворить за собой дверь.

– Ты… ты видела это? – кое-как выговорила волчица перед тем, как вновь быть охваченной припадком смеха. – Наши Джори и Нефи... В живую это выглядело в сотню раз нелепее, чем я могла себе представить. Как он в нее тыкался!.. Как она извивалась!.. Я сейчас лапы со смеху двину!..

– Ничего смешного тут нет. Пусть это и выглядело нелепо, но они отдавались друг другу по полной, так что им, как новичкам, стоит отдать должное.

– Какая же ты зануда, ушастик! Ничего смешного тут нет, видите ли. Ты, кстати, проиграла, так что этой ночью ты вся моя. Похоже, так тебе и быть с самками, ведь самцам и даром не сдался мухомор по имени Ама, а я не жалуюсь на твои вечные занудства. – Видя раздражение в подруге, Ингрид не могла не подлить масла в огонь: – Ой, а кто у нас так надулся? – Она наклонилась к лисичке и потянула ее за щечку.

– Ингрид, укушу, – процедила Ама.

– Я буду только рада, моя милая ушастая злюка. Тем более тебе не помешало бы разогреться перед предстоящей ночкой.

Ама, дав Ингрид легкую пощечину, нырнула той под полотенце. Но целью лисички было отнюдь не ублажение подруги. Она хотела расслабить волчицу, а затем без особых проблем раскусить ее, точнее узнать, что же с Ингрид не так. И ее поражение в их споре только сыграло Аме на лапу, ведь теперь не будут так подозрительны ее неожиданные нежности к подруге, беду которой она должна была узнать. Волчица почувствовала у себя промеж лап щекотку – то были шальные коготки ее маленькой подруги. Фенечка действовала решительно, не давая опомниться своему объекту ласок: почти сразу она пустила в ход язык, а ее лапки уже во всю мяли и тискали волчицыны бедра и упругий зад.

– А ты слов на ветер не бросаешь, – в наслаждении сказала Ингрид, почувствовав легкий укус в своем вожделенном для многих самцов лоне.

Ингрид и не волновало, что они занимаются любовью прямо на коридоре. Волчице постепенно становилось тяжело держаться на лапах, и она медленно попятилась к лавочке. Чувствуя нарастающую слабость подруги, Ама уверенно шла к своей цели, работая все активнее, ниспровергая на ошеломленную Ингрид первобытную страсть и все свое мастерство доставлять удовольствие. Еще секунда – и тело волчицы обмякло, безвольно повиснув на скамье, а лисичка, вытерев полотенцем свою мокрую мордочку, забралась ей на грудь и довершила истязание одним крепким поцелуем.

– Думаю, теперь ты более готова для сугубо личного разговора, так ведь, Ингрид? – вкрадчиво произнесла фенечка, медленно выписывая коготком замысловатые фигуры на шерсти волчицы.

– Предположим… – Лениво закинув лапы на спину лисички, Ингрид принялась миролюбиво поглаживать свою подругу. – О чем ты хочешь поговорить?

– Дело в том, что после твоего возвращения я заметила за тобой кое-что… словно тебя что-то тревожит, – осторожно произнесла Ама. – Такое ощущение, как будто тебе взяли и плюнули в душу…

– В смысле? Все нормально, Ама, – сконфуженно промямлила Ингрид, всегда готовая ко всему, но не к столь необычным расспросам подруги.

– Зачем ты мне врешь? Я же прекрасно вижу, что что-то не так. Ты как будто… проиграла и не хочешь признавать этого. – Лисичка продолжила в ответ на смиренное молчание волчицы: – Скажи, это как-то связано с твоим последним визитом к Менетнашту?

Неприятный холодок пробежал по спине волчицы, возвращая тот осадок, что оставили глубоко в ее душе слова старого крокодила. Изумрудные глаза Ингрид задрожали, наполнились слезами, и она, снедаемая горькими и еще совсем свежими воспоминаниями, жалостливо прижав уши, заплакала. Ама хорошо знала свою подругу. Даже слишком хорошо. Знала она и то, что эта волчица суровейшего нрава способна быть нежной и сентиментальной, способна на слезы и эмоции, а не только на издевки и оскорбления, но она точно не ожидала того, что ее подруга так неожиданно может заплакать от, казалось бы, парочки слов. Лисичка начала сочувственно поглаживать рыдающую подругу за ушами, плавно переходя к загривку и стараясь утешить ее настолько, насколько она была способна это сделать.

– Ама, он прав, Менетнашт… он во всем прав, – всхлипывала волчица. – Я ничтожная собачонка без семьи, без клана… собачонка, которая только и умеет, что ненавидеть и бояться за свою никчемную шкуру.

– Ну, Ингрид, что же ты так близко к сердцу принимаешь? Ты же прекрасно знаешь, что это не так: есть у тебя и семья, и клан – это я, Нефи и Джори.

– Даже если и так, то он все равно прав насчет моей ничтожности.

– Глупая, разве ты не понимаешь, что он просто решил тебя на место поставить? Даже у старика терпение может лопнуть от твоих выходок. Без обид, но ты приносишь ему одни убытки, однако он до сих пор не избавился от тебя, ведь он нам всем… почти отец и в каком-то смысле любит каждого, даже такую колючку, как ты. Менетнашт вряд ли бы освободил маленького фенека из рабства, вряд ли бы подобрал осиротевшего волчонка и точно бы не стал спасать мелкого енота-воришку с плахи палача, не будь у него сострадания. Так что прекращай реветь и возьми себя в лапы. Лучше подумай о том, что тебя ждет у меня в полночь.

– Ама, ты, как всегда, права, – печально улыбнулась волчица, а фенька вытерла ее последние слезы. – Как же мне будет тебя не хватать, когда ты найдешь себе достойного самца.

– Даже если и встречу такого, то это не отменит того, что я твоя лучшая подружка, – ответила лисичка, невзначай прикусив губу.

– А как же старость, потомство? – упрекнула повеселевшая Ингрид.

Нет, Ама не ответила. Точнее сказать, ответила по-другому. Схватив подругу за щеки, она слилась с ней в пламенном поцелуе. Тут же верткий язык волчицы заполонил пасть фенечки вплоть до самой глотки. В ответ на наглое вторжение Ама ласково прикусила извивающийся язык Ингрид. Между тем волчица в буквальном смысле этого слова алчно впилась когтями в маленькие ягодицы пустынной лисички, а та в свою очередь ловко запустила свои лапки под полотенца подруги и начала с жаром мять и тискать ее пышные груди. Самки так увлеклись друг другом, что не заметили, как из единственного прохода к купальням возник некий леопард, застигнув их в самый неподходящий момент. Этот пятнистый кот, на вид чересчур серьезный, был небрежно закутан в какие-то черные тряпки – так по крайней мере подумало бы большинство местных. На поясе внезапного гостя висел ничем не примечательный шотел*, излюбленное оружие пустынных странников. Этот леопард совершенно бестактно оторвал волчицу и фенечку от взаимных нежностей, обратившись к ним полным отвращения голосом:

– Эй, где госпожа Нефертити?

Ама пришла в смятение от нежданного свидетеля. Она, не отдавая себе отчета, неудачно расцепилась с Ингрид и случайно рассекла своим клыком ее язык. Оробевшая лисичка интуитивно попыталась слезть с волчицы, но та, словно говоря: «Сиди!», не пустила ее, схватив за лапку. Ингрид не растерялась: в подобных ситуациях ее практически невозможно застать врасплох. Волчица, облизнувшись окровавленным языком и почувствовав вкус собственной крови, пронзила незваного гостя холодным, злым взглядом. Удерживая на себе фенечку и строя недовольную морду, она просто молчала на зло леопарду. Слишком гордый, чтобы повторять, либо же слишком не любящий волчицу леопард смотрел на нее, требуя ответа. Тогда не менее гордая Ингрид положила лапу на загривок Амы, нагнулась к ней и демонстративно поцеловала, измазав ее губы кровью.

– Мерзость, – скривился леопард.

– Мерзость?! – зарычала волчица, наконец отпустила свою подругу и поднялась с лавочки, заставив самца сделать шаг назад. – Котеночек, а не пойти ли тебе нахер?!

– Не тебе мне указывать, развратница.

– Ой, сейчас побегу раскаиваться первому попавшемуся жрецу в своей развратности. Ты ведь этого хочешь? Или все гораздо проще, и на самом деле ты просто желаешь возлечь со мной или Амой, или с обеими вместе.

– Сдались мне облезлая псина и ушастый недомерок, – надменно ответил леопард.

– По-моему, последний из Клинков Пустыни успел забыть, с кем гнил в рабстве, – разозлилась лисичка. – Да, Садики?

– Не забыл…

– Тогда закрой свою пасть!

Леопард послушно умолк, а самки между тем поправили на себе полотенца. Ама, вытерев кровь подруги со своих губ, сказала:

– Ингрид, прости за язык.

– Брось, ушастик, мне даже не больно, – улыбнулась волчица и усадила себя обратно на лавчонку, деловито закинув лапу за лапу, а под боком у нее устроилась фенечка.

– Так где госпожа? – переспросил Садики уже более приземленным голосом.

– В купальне она, – язвительно ответила Ингрид и, решив избавить себя от дальнейших вопросов неприятного ей леопарда, добавила: – Джори помогает ей взрослеть.

– Что ты имеешь в виду?

– Во имя Луны! Что может делать самка с самцом наедине в купальне?

– Но не может же госпожа… с этим…

– Может, еще как может, даже с ЭТИМ, – последнее слово волчица специально выделила, чтобы поиздеваться над леопардом, так еще жарку поддала: – И он с ней может. Маловат, конечно, но старается изо всех сил. Как интересно, что слово «друзья» стирает все границы, и прекрасная крокодилица из благородного рода фараонов ложится под, казалось бы, совершенно обычного енота-воришку…

– Хватит! – оборвал ее разозлившийся Садики.

К Аме и Ингрид давно закрадывались подозрения на счет личного стража их подруги, но ревность, которую он отчаянно пытался скрыть, сейчас разыгралась не на шутку, подтверждая догадки шпионок. Самки тихо захихикали, что еще сильнее вывело леопарда из себя:

– Прекратите смеяться!

– Кто-то влюбился в свою госпожу, – весело объявила Ингрид итог умозаключения, своего и Амы.

– Ничего я не влюбился! – возразил Садики, по-детски топнув лапой. – Я телохранитель госпожи Нефертити и обязан защищать ее даже… даже в этом плане.

– И сейчас ты рвешься защитить ее от Джори, – издевалась волчица. – Как благородно с твоей стороны, о великий защитник девственных крокодилиц.

– Садики, твоя ревность выдает тебя со всеми потрохами, – пояснила лисичка. – Вы, воины, совершенно не умеете скрывать своих эмоций. Я поражаюсь, как Нефи до сих пор не заметила своего тайного обожателя.

– Не говорите ей, пожалуйста, – вмиг сник леопард, чуть ссутулился, растеряв всю свою гордость. – Даю слово, никто не узнает о вас.

– Да рассказывай себе на здоровье, хоть самому королю: нам с Амой все равно, – глумилась Ингрид. – А вот Нефи будет интересно узнать про своего верного стража…

– Прошу, Ингрид, Ама, не говорите! – отчаянно взмолился покорившийся самкам Садики, сложив лапы в замок.

– Ну-у-у-у, не знаю. Ама, что скажешь? Не будем говорить Нефи?

– Пожалуй, не будем, Ингрид. Но если Садики еще хоть раз зазнается, то узнает не только Нефи, но и господин Менетнашт, безумно любящий свою внучку, и тогда он найдет госпоже защитника получше.

– Спасибо вам, – облегченно выдохнул леопард и поднялся с коленей.

– Засунь свои благодарности себе в задницу и оставь наконец нас наедине! – клацнула зубами волчица.

– Не могу: почти вечер, и госпожу Нефертити вскоре ждет ужин с ее дедушкой. Долго еще госпожа будет там находится?

– Нам по чем знать, сколько им надо, чтобы насладиться друг другом.

– Ингрид, прекращай рычать. Этих голубков действительно пора уже вытаскивать: на первый раз с них хватит.

Нефи лежала на спине, изогнувшись в полукруг, чтобы хоть одним глазом, но видеть Джори, расположившегося на ее мягком брюшке. Енот, чуть свесившись с крокодилицы, водил своими коготками по ее нежной оливковой коже на боку и, когда натыкался на черные пятнышки, легонько колол в них, и каждый раз ее поджатые лапки блаженно подрагивали.

– Нефи, а тебе никогда не было интересно, сколько у тебя этих черных пятнышек? – спросил Джори.

– Нет, но можешь посчитать, – игриво сказала Нефи. – Точно! Приходи сегодня ночью: тогда времени хватит на подсчет всех пятнышек.

– Но ведь единственный вход в твою комнату вечно сторожит Садики, а ему про нас лучше не знать, никому лучше не знать, – задумчиво проговорил енот, и его ласки прекратились.

– Ты же самый лучший вор на свете – ты что-нибудь придумаешь. Джори, я очень хочу, чтобы ты пришел ко мне этой ночью.

– Садики ни под каким предлог не сдвинется места, только если… – Джори замолчал на секунду, а потом оживленно воскликнул, подпрыгнув на животе любимой подруги: – Да! Да! Только если его не попросишь ты!

– Какой же у меня умный енотик! – пролепетала Нефи и крепко прижала к себе упавшего в ее объятия ненаглядного друга. – Я же говорила, что ты придумаешь! – Выдержав небольшую паузу, она продолжила медленным, рассудительным голосом: – Значит я как-нибудь попробую убедить Садики оставить меня ненадолго, а в это время ты проскочишь ко мне, после чего сосчитаешь все мои пятнышки.

– И не только пятнышки. Я каждую чешуйку посчитаю на твоем изумительном…

«… теле», – хотел сказать Джори, но его прервала отворившаяся дверь и вошедшие Ингрид и Ама. Енот поначалу хотел слезть с крокодилицы, но быстро оставил эту идею: чего лишать себя удовольствия, если волчица и лисичка все уже видели? Конечно, его не покидало чувство смущения, но ощущать ее мягкую, гладкую кожу всем своим телом того стоило. Сама Нефи никак не отреагировала на возвращение подруг, она даже не шевельнулась, лишь ее мордочка приняла гордый вид повзрослевшего дитя.

– Вы, как я посмотрю, хорошо пообщались, – сказала Ингрид, бросив свою неповторимую коварную ухмылку.

– Ах, девочки… Джори – он чудо, – проурчала Нефертити и изогнула все свое массивное тело в другую сторону.

– Конечно, Нефи, – тягучим голосом сказала волчица.

– Этого ничего не было, – смущенно буркнул Джори со своего удобного ложа.

– Не было, не было, – улыбаясь, ободрила его Ама. – Нефи, тебя уже Садики ждет – говорит, ужин скоро.

– Ужин? Уже?! – Растерявшаяся Нефи перевернулась на бок, позабыв про своего ухажера и сбросив его с себя. Енот едва успел отскочить из-под упавшей на все четыре лапы крокодилицы. Затем она поднялась с пола и поспешила к своей одежде. – Дедушка ужасно не любит, когда я опаздываю на ужин.

Крокодилица быстро накинула свои юбку и балахон из позолоченного шелка и принялась цеплять на себя все это множество драгоценностей. Она, наклонившись, надевала золотые браслеты с рубинами себе на лапы, тем временем волчица вешала ей на шею колье из того же дорогого металла и изумрудов, а лисичка и енот украшали массивный крокодилий хвост. В довершении ко всему прекрасная госпожа сего места надела свою тиару с золотой змейкой, символом власти и происхождения от высших сил, и пять колец с самыми разными камнями. Наконец снаряженная к ужину Нефи обнялась со все еще закутанными в полотенца подругами, получила в свой нос еще один поцелуй от до сих пор нагого Джори и буквально выскочила из купальни. Счастливый енот смотрел ей вслед, в пустой дверной проем, и глупо улыбался, затерявшись в мыслях об этой милой крокодилочке и предстоящей с ней ночи. Услышав тихое хихиканье, он нехотя избавился от этих чудесных мыслей и вернулся в мир реальности и подколок Ингрид. Осознав, что на него, голого, сейчас смотрят две пары глаз – изумрудная и янтарная – Джори моментально прикрыл свое достоинство лапами и потянулся за своей одеждой.

– Ну и как оно, Джори? – спросила Ингрид.

– Хвост мне в пасть, Ингрид! Ты подлая прохвостка! – взорвался Джори, обернувшись к ней. Он был так разозлен, что уже и не прикрывал свой пах.

– Кое-что забыл, – в хитрой ухмылке сказала волчица и наклонилась к еноту, нарочно навострив уши.

– Спасибо… – тихо пробормотал он, стыдливо вжав голову в плечи.

– Ингрид, ну все, не мучь ты его, – рассмеялась Ама и потянула подругу за хвост.

В это время Ингрид, приковав взгляд Джори к своим пронзительным лукавым глазам, незаметно протянула лапу к его неприкрытому паху и провела острым коготком по его все еще возбужденному органу. Ошарашенный енот испуганно вздрогнул и, пряча свое достоинство, отвернулся от подруг.

– Ты только погляди, Ама: перепихнулся в первый раз, а уже не стесняется светить своим дружком, – посмеялась Ингрид, выпрямившись в спине. – Каков самец!

– Ингрид, пощади его, – весело попросила Ама подругу.

– Ладно-ладно! Живи пока, самец, – смилостивилась мучительница и потрепала полоскуна по голове.

Подруги сняли с себя полотенца, хорошенько вытерлись, а затем принялись одеваться. Чуть погодя к ним присоединился более-менее пришедший в себя Джори, и к его облегчению Ингрид не стала больше подкалывать его, по крайней мере пока.

Садики отворил тяжелую дверь из красного дерева перед своей госпожой, и она вошла в дедушкину комнату. На месте его разбитого на две половины стола стоял уже новый. Каждый вечер рабочее место Менетнашта освобождалось от всех бумаг и накрывалось блюдами и угощениями, которым и сам король со своими поварами позавидовал бы. Комната была наполнена суетливыми зверями: панда-прислужник Менетнашта все никак не мог уложить тяжеленный хвост господина так, чтобы ему было максимально удобно; антилопа и еще несколько служанок – зебра и не совсем молодая гиена, за которой хвостиком следовали два ее детеныша, – подносили все новые деликатесы и напитки и сервировали стол; и между тем опоссум и дикобраз дегустировали еду, проверяя, достойна ли она господина и его внучки, и, конечно, утверждая ее полную безопасность к употреблению. Нефи аккуратно пропорхала к дедушке через всю эту суматоху, обняла своими короткими лапками его толстую шею, насколько это было возможно, и потерлась своим носиком о его грубый, покрытый буграми нос, после чего заняла почетное место в другом конце стола. Тут перед ней возникла маленькая тарелочка наваристого бульона, и она опустила голову вниз, откуда послышалась детская грызня:

– Я подам госпоже Нефертити ложку! – кричал щенок той гиены, принесшей госпоже суп.

– Нет я! – в ответ провопила его сестренка со слезами на глазах, пытаясь вырвать из лап брата несчастную ложку.

– Простите, госпожа, – сказала гиена, в назидание потянув повздоривших детей за уши. – Я сейчас их уведу и непременно накажу за их отвратительное поведение.

– Не надо никого наказывать, – возразила Нефертити, удивленно посмотрев на гиену, и затем, склонившись к детенышам, обратилась к ним: – Малыши, а давайте вы вместе мне эту ложку подадите. Что скажете?

Брат с сестрой недовольно переглянулись, попутно словив мотивирующий взгляд матери, затем вместе взялись за столовый прибор и протянули его Нефертити.

– Вот умнички, спасибо вам, – улыбнулась крокодилица, приняв ложку. – Постойте, за верную службу вам полагается награда, – миротворица взяла два красивых треугольный пирожных с кремовым цветком из ближайшего блюдца и, наклонившись, подала их малышам гиены.

– Что нужно сказать госпоже за ее доброту и щедрость? – ненароком намекнула мать своим детишкам, уже готовым дать деру да разделаться с наивкуснейшим подарком.

– Спасибо, госпожа Нефертити! – вместе сказали брат с сестрой и убежали, радостно махая хвостиками.

– Спасибо вам, госпожа, – поклонилась гиена. – Ваша доброта достойна восхищения.

– Ах, дорогая, не выдумывай, – аристократически сдержанно засмеялась крокодилица. – Мне это в радость.

– Как скажете, госпожа, – во второй раз поклонилась служанка и вернулась к своим обязанностям.

Нефертити начала кушать бульон, исправно выполняя все изыскания, присущие знати за столом, в то время как прислуга закончила свою работу и выстроилась в ряд у стены в ожидании господских прихотей. Менетнашт почему-то не ел своего большого и сочного зажаренного осетра, в задумчивости склонившись над ним. Что-то не давало ему покоя, что-то в его любимой внучке. Через очки он всматривался в слишком счастливую Нефи своим мутным полуслепым глазом, немного повернув голову в сторону.

– Как прошел твой день, милая? – наконец спросил старый крокодил.

– Как всегда замечательно, дедушка, – жизнерадостно проурчала Нефи. – А твой?

– Как всегда весь в работе…

– Дедушка, тебе надо отдохнуть хоть денек, выбраться на поверхность, на солнышке понежиться, тем более сейчас весна. Тебе полезно будет. У мышки своего даже спроси – он подтвердит мои слова. И я так давно не видела, чтобы ты улыбался, дедушка. Может, отдых и солнышко заставят тебя улыбнуться.

– Ты мое солнышко, милая, – улыбнувшись, сказал Менетнашт, и вместо того, чтобы по-старчески добродушно засмеяться, ему пришлось прокашляться. – И твои любовь и беспокойство согревают мое сердце. Но сегодня ты сияешь ярче, чем обычно. Нефертити, расскажи деду, что тебя так осчастливило сегодня?

– Ярче? – Нефи обеспокоилась в голосе. – Просто… просто Ама и Ингрид, и Джори наконец вернулись. Я так скучала по ним. Дедушка, не отправляй, пожалуйста, его и девочек на такие долгие задания в следующий раз. Я знаю, ты не особо ладишь Ингрид, но…

– Солнышко, подойди к деду, – сказал старик, перебив обеспокоенный лепет внучки.

– Что такое, дедушка? – еще сильнее встревожилась юная крокодилица и, поднявшись со стула, медленно подошла к своему старику.

– А вы все вон! – шикнул дряхлый крокодил, махнув лапой. – И ты, Садики, тоже. И проследи, чтобы никого не было рядом с дверью!

Леопард-страж и слуги, поклонившись, покинули комнату, а молодая госпожа в душе не на шутку перепугалась таким странным поведением деда. Менетнашт пристально посмотрел в золотые глаза внучки и протянул ей свою лапу.

– Дай свою лапку, моя радость, – сказал он, дождавшись, пока шум за дверью не стихнет, и Нефи выполнила его просьбу. Только после того, как крокодил почувствовал нежную кожу внучки на своей сухой и потрескавшейся, он продолжил еще более ласковым, пусть и неизменно хриплым голосом:

– Нефертити, мой лепесток, скажи деду честно: случилось ли сегодня что-нибудь особенное?

– Дедушка, я не понимаю, о чем ты говоришь, – задрожала Нефи, уже неспособная скрывать почти разгаданную тайну.

– У тебя сегодня был секс? – уже не так нежно переспросил Менетнашт, несильно сдавив лапку внучки.

– Как ты узнал? – слезы навернулись на задрожавшем золоте глаз этого невинного в душе дитя.

– Самки лишь однажды в жизни так сияют, как ты сегодня: после первого раза. И кто этот счастливчик, что удостоился тебя?

– Пообещай, что не тронешь его.

– Этот некто не стал бы силой укладывать свою госпожу под себя, значит ты сама ему позволила, а на его месте не отказался бы никто. Так что нет, я его не трону.

– Это был… Дж… Дж… – захлебывалась слезами молодая крокодилица, – Джори…

– Милая, положи лапу себе на сердце и скажи, кто ты такая, – вздохнув, прохрипел старик.

– Дедушка, чего ты хочешь?

– Кто ты такая? – крокодил повторил вопрос, делая небольшую остановку после каждого слова.

– Я Нефертити, – ответила его внучка, приложив правую лапку к груди.

– Именно! – воскликнул Менетнашт, насколько это возможно в его состоянии. – Ты Нефертити! Ты истинная царица юга! Ты дочь Великой Реки Фараонов, Владычица Синих Вод! Ты прямая наследница Себека, первого крокодила, и Себектет, верной его спутницы, и ты последняя из их династии… – Старик утих, отпустив внучкину лапку. Почти сразу он заговорил уже спокойным, понимающий голосом: – Я сознаю, ты еще дитя, тебе хочется проводить время с друзьями, жить беззаботной жизнью, но, любимая, настает пора взрослеть и задумываться о всей той тяжкой ноше, что скоро возляжет на твои хрупкие плечики. Тебе предстоит продолжить наш род, а Джори не подходит ни по положению, ни по виду… И еще я слишком стар… слишком… Скоро меня не станет, Нефертити, и ты, если я не успею этого сделать, должна будешь приложить все возможные усилия, чтобы вернуть себе, своим будущим детям и своей династии родину, так жестоко отобранную у нас этим жалким львом…

– Дедушка, у меня нет желания кушать. Можно я пойду к себе? – сказала Нефертити, гордо выпрямившаяся, но дрожащая от наполнившей ее обиды на деда, на его слова и на весь несправедливый и жестокий мир, что окружает ее.

– Конечно, моя лилия, я не смею тебя задерживать, но прежде позволь мне сказать еще кое-что. – Крокодил, получив одобрительное молчание внучки, в котором он был уверен, сказал последние на сегодня слова, после чего до самого сна пугал всех слуг своим беспокойным безмолвием: – Нефертити, я не трону Джори и не ограничу твое общение с ним, но прошу, больше не устанавливай с ним такой близости…

– Спокойной ночи, дедушка, – обидчиво выдала крокодилица, с трудом отворила тяжелую дверь и нарочно хлопнула ей, оставив недрогнувшего деда наедине со своими угрюмыми мыслями о повзрослевшей внучке.