4 (1/2)

Просыпаться утром бывает по-всякому.

По-разному, видите ли.

Милли открывает глаза медленно. Зимнее солнце забирается в ее спальню не по плану — оно буквально высвечивает кровать и всю комнату на несколько сиквенций. Становится немного неуютно.

Детали.

Ночью, когда она забиралась под одеяло вместе с очаровательно пьяным Мэттом, все вокруг казалось каким-то секретным, запредельным, ну и таинственным. Все покрывало их, делало из них такую простую, ну и до жути таинственную сказку. Сейчас — херня херней.

Правда.

Милли приподнимается на локтях и осматривается. На полу валяется ее кофта и его брюки. Возле двери перевернутый чемодан и ее обувь. Кажется, что прошлой ночью тут был хаос (а он и был), хаос, который понимают только двое, желание которых вертит их тела в этом водовороте, а кровь заставляет петь от осознания, что можно было бы сделать без других посторонних глаз.

Ничего не было.

Было — все.

Она поворачивает голову и смотрит на Мэтта. Солнце забавно откидывает на него тень, а его волосы взлохмачены, их хочется пригладить руками. Взять своими маленькими руками. Ровно так же, как и прикоснуться к нему губами — мягко, осторожно. До боли узнаваемо. И делать это хочется легко, будто иметь полное разрешение. Ага, напридумывала. Попустись немного.

Возвращайся в реальность.

Ну же, сделай это.

— Ты выглядишь беспокойной, — глухо отзывается мужчина хриплым голосом, все еще не открывая глаз. — У тебя был плохой сон?

Да. Сто раз.

— Ты даже не смотришь на меня, как ты можешь знать, — Алкок все еще застывает в моменте, она не двигается.

— Я чувствую.

Ну, окей. Давай. Ты молодец. Самый пронзительный сукин сын на целом свете.

Милли фыркает. Она знает, что если останется в кровати, то он увлечет ее в важный (ага) разговор, а ее голова просто не способна сейчас функционировать. Потому она быстро и ловко вылазит из-под одеяла, поднимаясь на ноги — немного пошатываясь, ведь привет тебе, похмелье.

Вот так вот Фабиан себя чувствует по утрам?

Фантастика.

Она разминает шею и хватает полотенце. А потом выскальзывает из комнаты, даже не посмотревши на Мэтта. Пока что — забудем. На минут десять. Ровно до того времени, пока в ванной не остынет вода. Нужна вода. Не только на тело, но и внутрь. Хочется выпить всю водопроводную систему Лондона, дамы и господа. Девушка останавливается в гостиной.

Спасибо, что пустила нас, пишет Пэдди на какой-то салфетке, все в стиле старой доброй Англии. Мы хорошо нажрались, как и предполагал Мэтт. Увидимся в четверг на читке сценария. Пока-пока. П.К.

Он добавляет P.S., ну конечно же. Пишет, значит — думай головой, малышка.

Вот сто баллов просто, поистине.

Мэтт кичится своей телепатией, но черт, Консидайн видел истории похлеще. Он знает, о чем говорит. Милли хмурится.

Она так и стоит с этой салфеткой в руках, пока под окнами сумасшедшие таксисты устраивают «гонки» в плане кто кого пересигналит. Бред. Как дети маленькие. Милли зевает. Она кидает послание от Визериса на пол, ну и все же заходит на кухню за водой. Она жадно пьет — глотки ее эти вот большие, неосторожные, вода течет ей по руках.

В ванной она набирает себе воду тоже. Капает немного масел по привычке, быстро и тупо избавляется от одежды. Жар разносится по телу — он достает к ее голове и становится чуточку по-легче. Вообще, можно запросто расслабиться и так наивно притворится, что в соседней комнате никого нет, что там не спит мужчина, которого она всецело желает. Ну так, магия на пять минут, сами понимаете. Иллюзии приятны — они помогают забыться. Но они не смогут решить всех проблем. А проблемы есть: они отображаются в смс-ках, в этих вот звонках, в твитах, в Инстаграм-постах. Никто еще не забыл, они все давят солью на рану так профессионально, что слезы подступают — да-да, Милли, конечно ты не устояла перед Мэттом, конечно же ты стала очередной, конечно же ты попалась (нарочно) в его это обаяние. И проблемы отображаются в нахмуренных бровях Мэтта — он хочет поговорить, он хочет, наверное, прояснить для себя и тебя, что же, сука, происходит. Ох, если бы кто-то знал.

Становится так горько.

Милли закрывает глаза. Она увлекается теплой водой, иллюзиями и спокойствием. Она даже сперва не замечает, как Мэтт открывает дверь и заходит внутрь — его белые боксеры выедают глаза. Он останавливается, как вкопанный.

— У тебя нет случайно запасной новой зубной щетки? — И говорит он это так просто, так по-обычному, что хочется закричать; будто жил тут, ну и живет тут триста лет, будто ходить по квартире в трусах это дело привычное, легкое.

Милли резко подпрыгивает, а потом закрывает руками свою голую грудь. Спасибо, что пена укрывает от его наглого взгляда все остальные части тела. Вода с противных звуком берет, ну и расплескивается — вокруг становится до безобразия мокро, влажно, слишком душно.

— Ты не мог постучать? Какого фига, блин?

Он тупит взгляд в пол и улыбается. Его руки копируют ее позу — скрещиваются у него на груди идентично. Милли застывает в шоке, боясь опустить взгляд ниже его лица. Ох, ну что ж это такое, боже-боже.

— Это обычный вопрос, — он пожимает плечами, а глаза его дикие: смотрят, смотрят, и смотрят, изучают, ну и изучают, не могут удержаться. — Так есть или нет?

— Выйди отсюда, — просит она не-своим-голосом, буквально умоляет. — Ты слышишь? Что ты-

Она затыкается, потому что он вдруг подходит ближе. Она быстро узнает выражение его лица — это вот открытое хищное выражение, которое он напускает на себя, когда нужно сыграть порочного принца, Деймона, бля, Таргариена. Это будоражит. Она прикусывает внутреннюю сторону своих щек. Она такая слабая перед ним, это так не честно. Мэтт вот несколько секунд наблюдает за ее реакцией, а потом делает то, что выбивает ее из понимания окончательно — он залезает к ней в ванную.

Наверное, некоторые решения были сделаны, чтобы увидеть результат в будущем. Милли сама купила огромную ванную, долгую ванную, большущую. Тогда она даже не подозревала зачем же ей она так нужна. Что-то импульсивно стрельнуло в голову — теперь получай полу-голого Мэтта Смита рядом с собой. По другую сторону бортика. Он до жути нелепо и правильно смотрится в этой ванне, переполненной пеной.

— Ты вторгаешься в мое личное пространство, — злость топит кровь, она делает из нее какую-то огненно-жгучую девку, почти что Рейниру. — Как ты смеешь?

— О, — его брови так забавно ползут вверх. — Вчера на балконе ты тоже вторгалась в мое личное пространство, прикидываешь? Тогда, когда своими маленькими пальчиками вцепилась в мои брюки. Возле пояса, помнишь? Или тебе показать?

— Заткнись, — все, что по силе сказать прямо сейчас, в этот момент; Милли вся заливается краской. — Я думала, ты не помнишь. Ты был пьян.

— Я был достаточно при сознании, чтобы такое запомнить.

Идиот.

— Нравится? — Она вскидывает подбородок, имея ввиду все это: ванную, пену, ее.

— Просто прекрасно, — отвечает Смит, не прерывая с ней зрительный контакт. Он чувствует, как ее нога, ее ступня, касается его бедра. — Тебе действительно к лицу быть в тепле.

Ну классно, что уж там. Кинематографическая, бля, картинка. Двое людей в одной ванной. Ранним утром. С пробитым сердцем и с тысячей недосказанностей. По-моему, Нетфликс плачет. Прямо сейчас.

— И что дальше? Что будем делать? — Милли бросает вызов, но она совершенно не уверена в том, хочет ли она посмотреть на продолжение.

— Ты говорила, что сама себя не понимаешь, — Мэтт немного соскальзывает ниже, он ловко ухватывается за ее лодыжку. Сжимает пальцы. — А я, по-моему, тебя понял.

Неужели?

Несите приз за «самого умного» мужчину в мире.

Как жаль, что таких призов не существует.

— Ну-ка, — голос ее немного предает, потому что звучит она, как минимум, на октаву выше. — Расскажи.

— Ты, — он на секунду хмурится. — неимоверно мягкая и «детская», если чувствуешь, что тебя любят. Как тогда, в парке. Когда мы играли в снежки. А еще ты становишься чертовски дерзкой и твердой в своем тоне, ты уверенная в себе. Но только тогда, когда ты хочешь ощутить кожей касания. Правда? Когда ты возбуждена, ну или ты злишься.

Что?

Блять.

— У тебя две четко выраженные стороны, Милли. И поэтому тебе сложно держать баланс и понимать себя.

Она слушает и не дышит. Такое случается — однажды человек говорит другому правду, которую он видит ясно, ну и ясно настолько, что это оказывается истиной. Но никто не предупреждает тебя, насколько может быть больно после. А это больно. Больно знать, что он понимает. И что он… принимает? Что он теперь видит ее насквозь. Сука.

Его пальцы все еще крепко держат ее лодыжку — будто если отпустит, то пропадет, сдохнет быстрой смертью. Боги, наверное, когда это видят, то заходятся истеричным хохотом. Боги, собственно, могут сходить нахуй.

— Я должна сказать что-то?

— Нет, — он обычно и устало мотает головой, наблюдая, как пена в ванной расходится, ну и открывает на секунду вид на ее живот. — Разве что можешь сказать, если ли у тебя новая зубная щетка? Джин сыграл плохую шутку с моим дыханием, представляешь.

— Есть. Она возле зеркала, около моей косметики.

— Расслабься. Сможешь это сделать для меня?

Когда ты со мной находишься в одной ванной? Когда я полностью голая, а ты прячешься за своими дурацкими белыми боксёрками? Еще что? Отыграть с тобой сцену из «Короны»? Начать с тобой встречаться, может? Пойти выбрать елку на Рождество и Новый Год? Ну-ну, расслабься, говорит. А сам почему такой напряженный, сосредоточенный, а? Может возьмешь, ну и ответишь?

— Ты очень красивая, — почему-то вдруг говорит Мэтт, наконец-то отпуская ее ногу. — Давно хотел тебе это сказать. Это самая настоящая правда. Кстати, ты пойдешь на тусовку в «Блэки» завтра?

А, вот оно что. Ну конечно.

— Ты специально говоришь мне такие вещи, чтобы заманить меня на пьяную вечеринку?

— Нет, — он качает головой, улыбается. Светится лучше утреннего солнца, твою же мать. — Просто в мою голову пришла мысль об этой тусовке сразу после того, как я сказал, что ты красивая. Со мной такое бывает.

Ага.

Что еще бывает? Поделись.

— Кто будет на тусовке?

— Друзья.

— Я никого не знаю.

— Познакомишься.

Так просто. Проще простого.

— Ты хочешь, чтобы мы пошли на вечеринку… типа вместе?

— Ну, ты можешь делать вид, что никогда меня не видела, — он ухмыляется, а потом опять ерзает. — Будет истинное шоу, как по мне. Что вообще значит «вместе» по твоей логике?

Вместе. Ну, вместе. Как пара. Что?

Милли хмурится так сильно, что ей становится больно. И дурно. И она на секунду вообще забывает о том, что она голая. Рукой поправляет волосы, давая полный доступ его глазам к своей груди.

Мэтта заклинивает. Он утыкается взглядом в ее грудь и сглатывает. Загипнотизированный. Уязвимый. Пойманный с поличным.

— Может, я и приду. Скинешь детали.

Детали.

Детали по факту такие, что тусовка становится в эту же секунду такой ничтожной, что аж плакать хочется. Милли замечает, куда он смотрит. Она понимает, что он там видит. У нее небольшая грудь, округлая, немного неправильной формы. Маленькие соски вздернутые, розовые.

— Мне надоело, что ты не смотришь мне в лицо.

— Я, — он прикусывает губу, а потом с большим усилием отрывается от ее тела. — не могу это контролировать. Само собой получается.

Действительно.

Теперь думает не голова, а член, потому что.

Милли громко вздыхает. Она хочет сесть удобней, но нога резко соскальзывает, она задевает живот Смита. И его пах. Случайно так. У него опять стоит. Ткань, вероятно, очень сильно мешает, ему должно быть больно. Мэтт тянется рукой вниз под воду. Только одни боги видят и знают, что он хочет вообще сейчас сделать.

— Даже не думай, — смущенно произносит Алкок, тяжело дыша. — Мэтти, даже не думай.

Он не думает.

Ничего не соображает.

— Ты за кого меня принимаешь?

За порочного Принца, конечно же. За человека с пороками, ведь они есть у всех.

— Что ты делаешь тогда?

Он быстро поправляет боксеры, немного их оттягивая, немного скрывая свой дискомфорт. На секунду становится легче — хочется обхватить рукой член свой, хочется сделать пару движений тазом. Он сдерживается. Милли все это видит. Они как-то запросто, ну и тупо одновременно цепляются друг за друга взглядом. Мэтт приподнимается, опираясь на руки, ну и вылазит из ванной. Вода хлюпает на пол, заливая все вокруг еще больше; Вот так дела.

— Иду чистить зубы, — отвечает наконец-то он, поворачиваясь к девушке спиной. — Если ты не против.

Милли ничего не отвечает. Она просто наблюдает, как он подходит к раковине и шарит рукой в поисках зубной щетки. Находит, подносит упаковку к своему рту, разрывая ее зубами. Член все еще стоит, как сумасшедший, ну и Алкок не может оторвать от него своего взгляда. Она видит его очертания — он большой и широкий, едва влезает во всю эту ткань.

Ебануться.

Мэтт встречается с ее взглядом минутой позже в отражении зеркала. Его язык в зубной пасте, но улыбка на все лицо. Он улавливает, как девушка сводит бедра вместе, пытаясь не издать ни единого звука.

— Не переживай, Милли, — кое-как выдает он, сплевывая в раковину. — Я не узнаю, что ты мокрая, вода все скроет.

Казалось бы — уже некуда дальше. А он открывает в ней все новые и новые грани. Становится стыдно. Но только немного. Что важно — становится жарко, так невыносимо жарко, что еще одно движение бедрами (невзначай), ну и можно ловить оргазм голыми руками.

— Скину тебе адрес «Блэки» вечером, — он кивает ей, немного склоняя голову набок. — И одевайся тепло, я тебя умоляю.

На этом все. Он уходит. Сперва с ванной комнаты, потом уже одетый с гостиной, ну и вскоре Милли слышит, как захлопывается входная дверь.