Бумага (2/2)
Выходить из машины тяжело, ноги совсем не слушаются, словно дверь ее может защитить от всех бед и в частности от предстоящего разговора. С первого раза не получается открыть ее, руки дрожат, а перед глазами плывёт из-за набежавшей пелены слёз. Леонтьев запрокидывает голову и, открыв дом, проходит внутрь. Дверь слишком громко хлопает, оповещая всех о прибытии гитариста.
— Как всё прошло? — Ренегат замирает, слыша голос старшего тёзки. Руки начинают дрожать сильнее, а все заготовленные речи вылетают из головы напрочь.
Поручик сверлит взглядом чужую спину в ожидании ответа. Мужчина чувствует, что ничего не в порядке, но говорить об этом не спешит, ждёт фраз от младшего, мучающего несчастные шнурки чересчур долго.
— Что сказал Андрей? Наш план сработал? — ударник не двигается с места, и голос не меняет спокойной интонации.
Леонтьев, наконец, поворачивается лицом к старшему, а после мотает головой. Все слова застряли в глотке и превратились в отвратный ком тошноты. Мужчина не смотрит на Щиголева, чужой силуэт банально расплывается из-за слёз. Лось едва сдерживает всхлип, так и рвущийся наружу из груди. Чувствует, будто пришёл сообщить матери, что в очередной раз подрался в школе и теперь нужно идти на разборки. Нет, сейчас намного хуже, пусть очки и одежда целы, но проблема намного больше.
Мужчина вздрагивает всем телом, когда чувствует, что его обняли. Крепко, прижимая к себе. Поручик пахнет алкоголем, гелем для душа и ещё чем-то непонятным, но успокаивающим, уютным и родным. Ренегат кусает губы, стараясь из последних сил не рыдать.
— Пошли на кухню? — голос Щиголева смягчается и становится непривычно нежным. Слова не шибко похожи на вопрос, — скорее, он просто озвучил факт того, что сейчас произойдёт.
Младший не сопротивляется, когда его ведут в другую комнату и усаживают на стул. Музыкант просто душит в себе желание зарыдать и пытается остановить дрожь.
Ударник тяжело вздыхает и ставит чайник на плиту. Старший толком не дожидается полного закипания, он снимает предмет буквально через пару минут и заливает кипятком кружку, где наспех делает чай. Музыкант не забывает разбавить холодной водой, а ещё добавляет пару капель успокоительного.
Щиголев ставит кружку на стол перед гитаристом, а после обнимает. И младший срывается. Он громко всхлипывает и утыкается в тёзку.
— Прости… — ещё вылавливает из себя Ренегат и кусает губу. Дрожь не проходит, а истерика так и рвётся наружу. — Пож... пожалуйста, прости…
Поручик молчит, обнимая крепче и начиная баюкать Леонтьева, как маленького ребёнка.
— Я... я... я пытался, но... но Анд... Андрей отказал… — скулит Лось и вновь всхлипывает. Звук эхом распространяется по комнате. — Я подвё-ёл вас… — Очки мокрые. Плевать, что их нельзя мочить. Похер, что следы от слёз тяжело отмывать. Нет сил думать об этом.
— Саш, ты не один. Мы справимся, понимаешь? — Поручик гладит мужчину по спине. Осторожно, словно боясь сделать больно. — Похер на Князя и его песенки, у нас есть свои. Попросим Яшу помочь с текстами, он давно пишет, но ничего так и не пригодилось. Для концертов возьмём кое-что из мюзикла, хрен нам Андрей запретит это исполнять! Потом ещё можно твои песни из «Кукрыниксов»... Видишь, как много всего получается и без Андрея? — ударник продолжает водить рукой по чужому телу, — Ты не один! Даже если всё отвернутся и уйдут, я останусь с тобой до конца, Саш.
Леонтьев в который раз всхлипывает, но дрожать перестаёт.
Он действительно не один.