chapter 15 (1/2)
У дверей больничного крыла стойко пахло хлоркой, и блестел натертый с особым усердием пол. Девятая группа шумной толпой осаждала дверь. Казалось, если на пороге никто не появится в ближайшие несколько минут, они пойдут штурмом и снесут ее с петель.
– Ну где она там?!
– Гора, выходи!
– Если вы ее не выпустите, мы са-а-ами за ней придем!
Милка стояла ближе всех. Поза ее была расслабленной, но словно невзначай закинутая на плечи Аньки Костиной рука была сжата в кулак. Староста девятой скалилась в каком то предвкушении. Это даже отдаленно не было похоже на улыбку, хотя вокруг нее все улыбались. У нормального, постороннего человека такое выражение лица вызвало бы легкую дрожь.
Но группа, привычная ко всему, словно не замечала этого. Сутулая Земфира с патлатой Анжелой громко спорили, рисуя что-то на стене рядом с дверью. Скорее всего, там была какая-то неприличная приветственная надпись или две даты рядом с фамилией Гороховой (когда попала в лазарет и когда выпустили, соответственно). Барби ныла, потому что Денчик дергала ее и без того потрепанную блондинистую гриву, подбрасывая длинные пряди вверх, имитируя салют. Матюха просто орала, через плечо поглядывая на одобрительный взгляд Милас.
Наконец, бледная, но улыбающаяся от уха до уха Аня нарисовалась в проходе. Она громко хлопнула дверью, в проеме которой мелькнул белый свет ламп и хмурое лицо Мироновны, а потом показала этой двери средний палец. Группа взревела. Девчонки бросились ее обнимать, кричали что-то в ухо, дергали за пальцы и тормошили рыжую шевелюру.
Милас терпеливо ждала, когда всеобщее ликование закончится, но надолго ее не хватило. Она громко прокашлялась, и девчонки почти синхронно расступились, хотя вопить не перестали. Староста с Гороховой столкнулись-сцепились взглядами, и только спустя несколько секунд такого немого поединка Гора протянула Ксюхе руку, которую та хищно схватила не за пальцы – за запястье.
– Сука злобная…
Костья стояла за углом, опираясь плечами на побеленную стену, и наблюдала за ними. Только по легкому сквозняку справа она поняла, что кто-то встал рядом с ней.
– Это нормально? – тихо спросила Горб.
– Да, для большинства групп, – нехотя ответила Купер, не отрывая взгляда от удаляющейся толпы, в центре которой Милка торжественно держала Горохову, хотя девушка была выше ее на голову, – Для нашей – нет.
Алина молчала.
– Че стоим вообще? Пошли, психология по расписанию.
***
Костья поцеловала ее, и поправила ей одеяло, и кажется, даже сказала, что ей не все равно. Бэллка помнила это. Девушка полагала, что забудет, но это стало первым, о чём она подумала, проснувшись. Сначала ей показалось, что это был сон, один из тех реалистичных сновидений, после которых ты остаёшься под впечатлением на весь день. Но нет, Купер и правда курила с ней, и даже спала совсем рядом. Казалось, если очень постараться, можно услышать ее запах, который сохранила в себе наволочка, впитав несколько часов ее касания. Щеки позорно вспыхивали от мыслей о том, чего Кузнецова наболтала ей ночью, но это того стоило. Стоило ведь?
– У тебя хорошее настроение, – заметила Бунина, деловито раскладывая на кровати Бэллы пасьянс, – Ты вся светишься как ебучая лампочка.
– Да, я... – Бэллка закусила губу, – Я просто рада, что, наконец, могу двигать конечностями, — рассмеялась она, подняла руку вверх и задёргала пальцами, как будто пыталась что-то схватить в воздухе.
Чувство, которое разливалось внутри ее грудной клетки, было слишком хорошим, чтоб его могли испортить боль, хмурая Настя или косые взгляды Наташи. К тому же, состояние стало в сотню раз легче, чем накануне. Как будто сигареты и темные глаза обладали каким-то целительным действием. Это было странно, но утром Кузнецовой стало чуть легче.
Она бросила взгляд за окно, натыкаясь глазами на потрепанный синий комбинезон и чертыхнулась. Битый час рабочие методично спиливали толстые ветки рядом с их стеклами. На улице похолодало, мужики прятали красные руки в обшитые резиной перчатки и ежились от ветра, но ветки одна за другой исчезали под визг пилы. От Буниной Малая узнала, что этому как-то поспособствовала Костья, и в груди что-то приятно толкнулось, когда она догадалась, что ветки мешали спать только ей. Для нее так редко что-то делали…
– Когда они закончат? – раздраженно бросила Гончарова с продавленного кресла, – У меня болит голова.
Бэллка с Буниной промолчали. Бэллка – потому что не знала. Бунина – потому что пасьянс был интереснее вопросов Наташи.
Гончарова бесилась и вела себя странно, как бы ни старалась замаскировать свое шипение под бессонницу и ПМС. Девушка бросала вещи, беспрестанно щелкала зажигалкой, выводя всех вокруг, хлопала дверцами и толкала плечами всю группу. О причине догадались все, когда она громко заявила, увидев любимую позу Купер «держать руки на Бэллкином затылке и нигде больше»:
– У тебя что-то в волосах, Малая. Оно татуированное и выглядит странно. Может быть, от этого есть специальный шампунь?
Каспер тогда засмеялась и подмигнула ей. А Бэлле впервые в жизни стало стыдно за то, что она стала причиной такого глупого конфликта. Как будто было что-то противоестественное в том, что из-за нее могут соперничать.
– Бунина, а ты че вообще здесь? – не успокаивалась Наташа, закидывая ногу на ногу, – Хозяйка Медной горы дежурство не отменила?
Настя невозмутимо шлепала картонных королей на покрывало, место на лежанке почти закончилось, и новый столбик карт вырастал на ногах Кузнецовой.
– Ты чего от меня хочешь, красивая? Не тяни кота за хвост.
– Уйди.
– А ты мне че?
– Настя.
Девчонка засмеялась, тряхнув рваной копной каштановых волос.
– Будете секретничать? – она прищурилась, – Оке-е-ей.
Бэллка устало прикрыла глаза, а когда открыла их, с удивлением поняла, что Бунина резво спрыгнула с кровати и просто и послушно ускакала из комнаты, оставив незаконченный пасьянс так, словно не она пыталась разложить его все утро. Заскрипев креслом, Наташа поднялась и стала методично собирать карточные сердечки-пики, напряженно поглядывая на Кузнецову.
– Что? – осторожно спросила она, понимая, что может быть миллион вариаций «что», и все они будут справедливыми. Что ты хочешь от меня? Что ты пытаешься доказать всем вокруг? Что? Что? Что?
– Поговорим? Я заметила, что вы с Костьей... – Наташа хмуро посмотрела на Бэллкину шею, будто стараясь не поднимать глаза выше, – Это не выглядит нормально.
Карты под ее пальцами мялись, она уже не собирала их, а просто сгребала в кучу, ногтями цепляя картон.
– Не выглядит нормально? – переспросила Кузнецова вполголоса, понятия не имея, что происходит. Точнее, какой из худших сценариев в ее сознании сейчас приходит в действие.
– Да, – Гончарова вздохнула, явно подбирая слова, – Возможно, ты не понимаешь, не видишь этого, но…Ты что-то о «любимых шестерках» знаешь?
Прошло какое-то время, прежде чем смысл ее слов достиг усталого серого вещества в голове девчонки. Бэллка задохнулась от возмущения и злости.
– Что? Что ты, блять, несешь? Мы просто…
– Послушай, Бэлл, я знаю, о чем говорю. Я вижу это каждый день, – она придвинулась к ее кровати ближе, и Кузнецова едва подавила в себе желание отстраниться, – Это завидная роль для многих, но я знаю, что ты не такая, и…
– Нет! Стоп! Серьёзно, стоп, – почему-то нерешительность сменилась в Малой каким-то странным суррогатом злости и растерянности, – Нет, она бы никогда... – Бэлла осеклась, взяв себя в руки.
Почему-то мысль о том, что кто-то подумал, что Купер пытается сделать из нее комнатную псинку, вызвала в ней антипатию и тошноту. Кузнецова никогда бы не стала, да никто и не намекал, а тот случай ночью….
– Никто бы никогда не поступил так со мной. Это исключено. Это абсолютно... Абсолютный бред. Хуйня, – уверенно отчеканила Бэлла, обрывая собственные мысли.
– Просто ваши…. отношения выглядят очень болезненно и... – снова начала Наташа, не сводя глаз с её шеи, будто все еще не веря в слова девушки. От ее взгляда Малая готова была вскочить на ноги и обмотаться простыней с головой, но это не было возможно физически, и она бесилась.
– Я вот щас тебя за такое подозрение не ударю только потому что мы друзья и потому что не могу встать.
Весь ее солнечный настрой улетучился, сменившись нервозностью.
– Ладно, прости, – Гончарова потянула руку к ее ладони, но вовремя сменила направление и сжала колено девушки, прикрытое одеялом, – Я понимаю, но я беспокоюсь. Просто я не думала... – она немного покраснела, и Бэлла невольно задержала дыхание, неуверенная, что готова слышать продолжение того, что заставило ее смутиться.
– Ты права, это все надуманная хуйня. Ты же не дурочка, правда?..
Кузнецова кисло кивнула и живо сменила тему, попросив закрыть окно, но до конца дня оставалась мрачной и рассеянной, мысленно возвращаясь к этому разговору.
***
Всю следующую неделю стремительно выздоравливающая Бэллка провела на иголках. Она дергалась, анализировала каждое движение Кости в свою сторону, каждое сказанное одноклассницами или старостой слово. Неизвестно, паранойя это была или прозрение, но ее худшие опасения подтверждались.
Кузнецова знала о существовании «ручных», комнатных девочек. Она видела их в своем детдоме и здесь. Стандартная для большого однополого коллектива ситуация. Своего рода устойчивая роль, как и роль изгоя.
Такие девочки обычно находились близко к негласному или гласному лидеру, служили молчаливым дополнением, личной прихотью. Никогда не открывали рот, послушно следовали собаками-поводырями за своими «хозяйками», оставаясь при этом полностью неприкосновенными для других. Трогать такую – самоубийство, табу.
Их можно было презирать, к ним можно было набиваться в подруги, пытаясь урвать каплю защищенности, но нельзя было навредить.
Малой претили такие девчонки, претила система, в которой кому-то приходилось быть безвольной, слабой тряпичной куклой, которой необходимо чужое покровительство. Она никогда такой не была, и быть не собиралась даже под угрозой смерти. Не для того годы напролет девчонка стачивала костяшки о чужие лица, не для того не вылезала из спортзала и никогда не боялась говорить в лицо людям все, что о них думала.
Но ведь Костья не пыталась навязать ей эту роль? Не пыталась же?!
Староста, не позволяя себе ничего лишнего, приручала ее осторожностью прикосновений, молчаливыми, пристальными взглядами, ничего не значащими диалогами и дурацкими, неловкими шутками. Она ничего не подозревала о Бэллкиных метаниях, или успешно делала вид, что не подозревает.
Суровая Лукина, судя по разговорам девчонок, объявила о какой-то скорой олимпиаде или конкурсе и ужесточила меры дисциплины, так что Купер появлялась в спальне десятой только по вечерам с хмурым, крайне заебанным выражением лица и без малейшего желания разговаривать.