chapter 14 (2/2)

Костья задумчиво покачала головой:

– Дальше в основном мелочи. Не соображу, какая из них может вас заинтересовать. Выездные у Юрия Дмитриевича переносили два раза. Мы не имеем к этому никакого отношения. Он команду переформировывает.

– Это все?

Перед ними вдруг возникла запыхавшаяся фигура Холеры с выпученными, испуганными глазами.

– Извините, – простонала она, протискиваясь к двери.

– Опаздываешь на ужин! – сварливо прикрикнула на нее Купер. Лицо ее исказилось, но она быстро спрятала негодование.

Вера замычала, тряся волосами, и скрылась за ее спиной. Староста дернула носом. Судя по недовольному лицу воспитательницы, она поняла, что момент был безнадежно упущен.

– Нам пора в столовую.

Грымза внимательно наблюдала, изучая ее выражение лица.

– Значит, больше ничего?

– Нам. Пора. В столовую.

Староста десятой равнодушно и бессмысленно смотрела на нее снизу вверх, и хотя из-за каблуков Лукиной разница роста у них была значительная, переглядки ощущались так, будто они равны. Купер закрылась и снова скрестила руки на груди, давая понять, что разговор закончен.

Прошла еще минута.

– Ладно, – отступила черная тень, – Приятного аппетита, Костья.

– Спасибо, Лаура Альбертовна.

Грымза подождала немного, будто раздумывая, но Каспер молчала. Женщина чертыхнулась, одергивая лацканы приталенного пиджака, потом пожала плечами и пошла дальше по коридору.

***

Звонок уже перестал звенеть. Когда все преувеличенно тщательно собирались на ужин, в комнату, истерично смеясь, ввалилась Гончарова.

– О, всем составом поедим, как в старые добрые, – умилилась Бунина, прижимая к груди расческу.

Наташа откинула голову назад и продолжила смеяться.

Ася и Алина переглянулись.

У нее было то, что можно было назвать только «жестоким смехом». В нем была какая-то коварная острота, которая прорезалась прямо в неуверенности человека. От этого хохота явно не единожды у парней и девчонок случался апоплексический удар.

Бэллка поежилась, когда взгляд Гончаровой остановился на их с Костьей переплетенных пальцах. Староста взяла ее за руку сразу после ухода Лукиной и не отпускала до сих пор. Кажется, на коже останутся следы.

– Неужели я единственная, кто об этом не знал? – голос Наташи задрожал, а смех оборвался также резко, как начался.

Глаза Купер становились все темнее и темнее.

Кузнецова застыла. Она была так рада видеть ее, но грудь теснила обида за то, что Наташа не появилась раньше.

– Мы что забыли тебе об этом рассказать? – спросила Горб, оборачиваясь к ней и проводя рукой по коротким волосам, – Сожалею об этом. Вылетело из головы. Мы определенно собирались об этом рассказать.

Выражение лица Гончаровой было злобным, когда она посмотрела на Костью.

– И как долго?

– Помнишь, несколько дней назад Костья не пришла на ужин, потому что ей стало плохо? На самом деле это не так, – пожала плечами Митронина, отворачиваясь к настольному зеркалу.

– Бэлла пришла в себя в начале этой недели?! И вы мне ничего не рассказали? – Гончарова резко повернулась к Вере и Буниной.

Костья воспользовалась тем, что девушка отвлеклась, чтобы наклониться вперед и быстро прижаться губами ко лбу Малой.

Бэллка удивленно вскинула брови: староста не позволяла себе такого раньше, и пусть никто из группы ничего не заметил, это было чем-то новым. Если б не испугавшая ее, затаившаяся в глазах напротив горечь, Кузнецова обязательно бы сейчас возмутилась или пошутила. Она нахмурилась.

– Ну, раз уж ты здесь, составишь Малой компанию, – поднимаясь, Костья с силой сжала Бэллкины пальцы и нехотя отпустила, – Десятая идет в столовую. Мы опоздали уже на семь минут.

Староста вышла первой, не оглядываясь. Девчонки шумно потащились на выход следом за ней.

Гончарова прищурилась, разглядывая их спины:

– Мы потом договорим!

– Надеюсь, со мной тоже, я тебе столько могу поведать, ты не представляешь! – подмигнула ей Бунина и прикрыла за собой дверь.

Когда шаги и выкрики вразнобой затихли в коридоре, Наташа подсела к Бэллке, виновато улыбаясь.

– Привет.

– Привет, – подмигнула ей девушка.

– Как самочувствие? – спросила с неподдельной тревогой в голосе.

Бэлла пожала плечами:

– Хорошее. Двигаться больно.

Гончарова сочувственно кивнула и погладила ее расслабленную ладонь. Малая заметила, что она была особенно красивой сегодня: удачно спрятались под косметикой синяки под глазами, умело подведены глаза и будто стали длиннее ресницы.

– А у тебя?

В ответ девушка покраснела пятнами и часто-часто заморгала:

– Нормальное.

Некоторое время тишину в комнате нарушал только шум батарей и капающая в таз вода. Кузнецова искренне не понимала, откуда взялась неловкость и смущение Наташи, не понимала, почему ей не сказали о том, что Бэлла давно ее ждет, не понимала, почему она смеялась и кричала.

– Знаешь, адски хочется курить. Но я не могу руку долго держать вверху, – заговорила Малая первой, – Смотри, как прикольно.

Она подняла свободную руку и тут же уронила ее, будто чужую, на постель, зашипев. Гончарова хмыкнула.

– Неслабо тебя отделали.

Бэллка широко улыбнулась, глазами показав на сбитую кожу тыльной стороны ладоней:

– Я дала сдачи.

Они рассмеялись. И смеялись еще какое-то время, обсуждая свежие шутки Буниной, небылицы, появление Грымзы, уроки, которые пропускает Бэллка, новости десятой группы, которые пропускает Наташа, мерзкую погоду и комнатную капель.

– В спальне девятой вчера опрокинули два таза. Такой потоп был, ты не представляешь! – обыденно сообщила Гончарова, но, наткнувшись на выражение лица Бэллы взглядом, осеклась.

– Почему ты опять не ночуешь с нами?

Девушка беззаботно дернула плечом, откидывая длинные волосы назад. В комнату вернулась тишина. Гончарова прокашлялась:

– Я хочу с тобой поговорить, – дрогнул мрамор скул.

Бэлла улыбнулась, кивая, хотя виски страшно заныли от усталости.

– Хочу сказать тебе спасибо, – продолжила Наташа, голос которой вдруг задрожал, – За все. За все, что ты для меня сделала. Мне легче, правда. И все благодаря тебе. Ты лучшее, что мне встречалось за все время здесь.

Она подалась вперед, переходя на шепот, и Малая почувствовала мятную горечь ее дыханья:

– Знаешь, на меня здесь многие смотрят, девчонки меня слушают. Но разглядела и услышала только ты. И я…

– Что-то случилось? – нахмурилась Бэлла, – Тебя кто-то обижает?

– Ты мне нравишься, – Наташа выпалила это так быстро, что ей понадобилась секунда, чтобы прервать собственные мысли и осознать, – Очень, – вздохнула она, – И я... Я правда никогда такого не чувствовала ни к одной девушке. По-настоящему…

Наташа смотрела на стенку чуть левее от неё, прежде чем, видимо, набраться смелости и заглянуть ей в глаза.

– Я решила, что ты должна знать об этом, – продолжила она не без усилий, – И... Если вдруг это взаимно, то... Блядь, я не волновалась так давно…

Наверное, если бы на Бэллку прямо сейчас сбросили пианино, её шок был бы меньшим. Кузнецова постоянно была так погружена в чувство вины, в попытку избавиться от той отвратительной пульсирующей вещи, которая никак не хотела излечиваться и продолжала зудеть в районе солнечного сплетения, что теперь это оказалось для неё чем-то совершенно неожиданным. Она нравилась Наташе?..

– Я... – она открыла рот, понятия не имея, что сказать, но в её ушах кто-то забыл маленькие карманные часы, потому что девушка слышала, как тикают секунды, пока она молчит.

Гончарова расценила это совершенно по-своему и вдруг порывисто прижалась к ее рту губами, резво стянув перед этим футболку.

Кузнецова почувствовала такую нестерпимую боль в груди, словно ей сломали уже сломанные ребра.

Когда ее губы коснулись ее. И это было не то. Вкус не тот, запах не тот.

Слишком мягко, слишком горячо, слишком податливо.

Ей нужно твёрдо и несладко. Нужно сталкиваться губами, переполняясь эмоциями, взрываясь, до рвущегося из горла крика. Нужно гореть, целовать так глубоко, чтобы было больно, а воздух заканчивался в легких. Ей нужны цепкие пальцы в волосах, татуированные руки на шее. Нужны следы на подбородке, сбитые пальцы на теле, запах свободы и свежести. Нужен короткий черный ежик под ладонями.

Ей нужно… Нужна.

Когда не получающая ответа Наташа лизнула ее губу языком в очередной раз, Бэллка отвела голову. Гончарова заморгала и распахнула глаза, уставившись на нее.

– Что-то не так?

Напрягая все свои силы, Малая подняла руку, провела пальцами по ее щеке. Кивнула.

По обнаженным плечам девушки напротив рассыпались длинные, пахнущие чем-то сладким волосы. Дрожа, она прикрывала изящный топ смятой футболкой.

– Оденься, пожалуйста.

– Почему? – одними губами спросила Гончарова.

– Я не по девочкам, – выдавила из себя Бэлла, краснея, – Ты не обязана мне…. Ты не поняла…Я не могу…

Наташа отшатнулась так, словно ей дали пощечину, в зрачках блеснуло соленое, горькое понимание. Она застыла, пытаясь разглядеть что-то в лице Кузнецовой. Всхлипнула.

– Оденься, – невольно поморщившись, повторила Бэлла.

Гончарова часто-часто закивала, натягивая футболку задом наперед. Когда с лица исчезла ткань, она улыбнулась, притворно растягивая мокрые щеки.

– Да, я все понимаю. Прости дуру. Да. Друзья? – протянула она дрожащий мизинец с острым маникюром.

– Друзья, – Бэллка пожала всю ее руку, охваченная страхом того, что именно с этой секунды они больше никогда друзьями не будут.

– Я пойду, – вскочила Наташа, расправляя волосы, длинными, густыми прядями вытирая мокрые глаза.

У самой двери она обернулась:

– Только не говори больше никому, что ты не по девочкам. Я просто не та девочка, правда?

Ответ был не нужен, и как только коридорный сквозняк тронул Наташино лицо, слезы потекли с новой силой, только вот Бэллка уже не могла этого видеть.

***

А ведь она уже так много нафантазировала себе! Думала, что вместе с ней она перестанет бояться зеркал по ночам и темных закрытых окон. Представляла, как они будут целоваться перед сном, и была готова растекаться под чистым взглядом лужей.

Гончарова научилась бы любить. Любить так, как любят все хваленые герои с уроков Третьяковой. Любить так, чтоб вылетали стекла. Жаль, что это оказалось никому не нужным.

Она прислонилась разгоряченной от рыданий головой к ледяному, покрытому испариной, окну.

Бэллка показала, что после сотен убогих ночных кошмаров, просыпаясь от которых остается только задушенно глотать воздух, есть жизнь. Но девчонка не научила, что делать, если новый кошмар – осознавать, что ей самой кто-то другой снится.

Теперь для Наташи счетчик обнулился и все заново: заново не смотреть в разбитые зеркала, не вбивать себе в сердце сваи, не фантазировать, не мечтать о несбыточном.

– Не реви, пожалуйста.

– Поиздеваться пришла? – не оборачиваясь, уточнила Гончарова, сильнее прижимаясь к стеклу, чтоб вода на стекле спрятала воду на ресницах.

– Нет. Вернешься к нам?

– Думаю, что я знала, – Гончарова прочистила горло, говоря так, будто читала её мысли между строк, – Знала, что на самом деле ничего не складывается, но, признаюсь, мне очень сильно хотелось ошибаться.

Костья скатилась по стене рядом, усаживаясь на пол.

Воздух подвала еще более сырой и затхлый, чем обычно. Трудно понять, это из-за поздней осени или из-за горечи между ними. В здание Школы пытался прорваться ветер, но в подвале этого не было слышно. Низенькое окно открывало узкую, черную полоску неба и жухлый газон. Там, снаружи, холод и снег, в который именно сегодня, как в плохой книге, начал превращаться дождь.

– Уйди.

– Ага. Чтоб ты в окно вышла?

Как будто окно цоколя может ей навредить. Между рёбрами заскреблась абсолютная, но совершенная пустота, которой, казалось, нет края. Наташа обернулась, тут же натыкаясь на взгляд внимательных и настороженных темных глаз.

– Никуда я не выйду.

– Обещаешь?

Гончарова облизала губы, чувствуя на них соль и зная, что ей потом это аукнется. Костья выглядела опустошённой. Не было криков, ссоры, взрыва, хотя получилось бы лучше, если бы Наташа вышла из себя, накричала на неё. Это оказалось не только эгоистичное желание получить причину дистанцироваться от группы, но и то, что они просто привыкли к такому раскладу событий. Перепалка, словесный удар, ещё один, боль, сближение, перепалка. Как мелодия в детской шкатулке. Но теперь все как будто по-другому, серьезнее, взрослее, что ли.

– Клянусь.

Купер внимательно осмотрела ее с головы до ног и, кивнув каким-то своим мыслям, поднялась на ноги. Ее шаги почти бесшумные, усталые, затихли у самой двери, когда Наташа не выдержала:

– Она курить очень хочет.

– Спасибо.

И обе знают, что она не за этот разговор ее поблагодарила.

***

Бэлла чувствовала, как реальность стекает по её макушке. Двигаясь по горлу, вниз к груди, а дальше к кончикам пальцев. Она ощущалась как кисель, который вылили прямо на темечко. Девушка поморщилась, пытаясь потереть глаза, но когда рука дрогнула, она поняла, что едва ли может двигать ей из-за слабости. Она провалилась в какой-то сон без сновидений, едва Мироновна, замаячившая на пороге сразу после Наташи, пришла с очередным уколом.

Этот день вымотал ее, измучал.

Настенные лампы горели через одну, давая едва заметное освещение, которое не било по глазам, чему она невероятно обрадовалась. В голове всё ещё стоял какой-то шум, так что она бросила попытки приподняться, к тому же, судя по тишине и непроглядной тьме за окном, наступила глубокая ночь. Девчонки вокруг сопели.

Кузнецова положила голову обратно на подушку и снова повернулась в сторону окна. Её глаза расширились, и девчонка почувствовала, как пульсируют виски от напряжения, когда она заметила, что в низеньком кресле по левую сторону от неё, прямо под окном, сидела Костья. Ее голова полулежала на подлокотнике, и хотя ровное дыхание говорило о том, что она спит, выражение лица старосты всё равно оставалось обеспокоенным.

Бэллка сглотнула, подавив в себе желание помотать головой. Оказалось сложно игнорировать тот факт, что, увидев Каспер, она почувствовала огромное облегчение. Этот факт почти шокировал. Если её мозг это выдумал, то не было ничего странного в том, что здесь сидела именно она, потому что именно ее она хотела увидеть рядом, проснувшись.

– Костья, – голос ее звучал гораздо хриплее и слабее, чем бежали мысли, и девушка не знала, радоваться тому, что разум более в себе, чем тело или наоборот. Хотя, судя по расплывающимся краям картинки, она себя переоценила, – Купер!

Староста нахмурилась и, проведя забитыми руками по лицу, открыла глаза, уставившись на неё. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы выпрямиться и откинуть волосы со лба, ориентируясь в пространстве.

– Ты проснулась, – произнесла Каспер сонным голосом, и, судя по ее виду, она явно не рассчитывала на то, чтобы уснуть в кресле.

– Почему ты не спишь на кровати? – зашептала Бэллка.

– Я не хотела, но очень устала – беспечно пожала плечами Купер, закидывая ногу на колено и зачем-то разглаживая, поправляя футболку.

Даже в полумраке и в сонном состоянии она выглядела привлекательно. О своей собственной внешности Кузнецова предпочитала не думать, представляя, на что она была похожа после того, как провалялась в лихорадочной дрёме несколько часов.

Мозг начал медленнее обрабатывать информацию, так что понадобилось больше времени, чтобы понять, что именно ей говорит староста.

– Бессонница это нормально, уймись, – закатила глаза Костья.

Малая уже открыла рот, но потом просто выдохнула и легла обратно на подушку, повернувшись на бок, чтобы лучше ее видеть. Хотя при такой слабости это явно была плохая идея, потому что туман в голове только усилился.

Заметив ее измученное выражение лица, староста вздохнула, качая головой.

– Только не начинай со мной ругаться, у меня нет на это сил, – закрыла глаза Бэлла, и, когда открыла заново, увидела, что Купер сжала челюсти: наверное, не стоило напоминать ей о своем состоянии, потому что реагировала на разговоры о драке староста только злостью.

В какой-то степени Малая даже была этому рада. Так создавалось чувство, будто ей правда не плевать. Хотя, возможно, она просто бредит.

Они замолчали, и она панически пыталась выдумать новую тему для разговора, которая не выведет Костью из себя, потому что ещё пара секунд такого вот молчания, и она легко уйдет. Она всегда уходила.

Купер вздохнула, смотря на неё.

– Ты хотела покурить, – утвердительно произнесла она и, к удивлению, не выдала какую-то глупую шутку.

– Я не... – Бэлла понятия не имела, что сказать, потому что было совершенно ясно, что девчонки спали, но даже если бы их не было здесь, то у нее не было никакой возможности затянуться, пока руки не начали слушаться.

Староста потянула руки к тумбочке, стоящей рядом, и девушка заметила мелькнувшую в ее пальцах зажигалку и бледнеющую в тусклом свете пачку сигарет. Её оказалось сложно разглядеть в темноте, но Бэлла поняла, что видела где-то такую. Кажется, даже держала в руке…

Купер молча открыла оконную форточку, впуская холодный воздух, и подвинула кресло ближе к кровати. Теперь Кузнецова смогла бы дотронуться до ее лица. Если бы могла. Во всех смыслах.

Бэлла так сосредоточилась на мыслях о прикосновениях к чужой забитой коже, что опешила, когда Костья щелкнула зажигалкой и, быстро затянувшись, протянула ей сигарету. Она уставилась на старосту в недоумении.

– Что ты?..

– Просто затянись.

Ещё мгновение она помедлила, но было совершенно понятно, что Каспер теряла терпение. Вытянув шею и прикрыв глаза, Бэллка сделала аккуратную затяжку. А потом еще три.

– Ты что, ждала моего пробуждения, чтоб просто покурить?

– Ага, – равнодушно кивнула Костья.

Кузнецова посмотрела ей в глаза, пытаясь увидеть привычные темные, завораживающие переливы в освещении спальни.

– Только для меня так делаешь? – осторожно спросила она.

– Не обольщайся, – усмехнулась Купер и стряхнула на пол пепел, – Я долго буду это держать?

Малая вытянула шею, затягиваясь еще раз, губами уже касаясь кончиков чужих пальцев. Костья прищурилась, следя за этим движением.

– Ещё, – произнесла Бэллка, и Каспер наклонила голову, изучая её лицо.

Малая всеми силами старалась выглядеть как можно уверенней, но, видно, в её крови было такое количество медикаментов, что она вконец рехнулась, так что могла не отвечать за то, как смотрелась на самом деле. Староста молча зажгла вторую сигарету и протянула ей. Не затягиваясь, Бэлла прикусила кончик ее указательного пальца.

– Прекрати, – сказала Костья, но ее голос изменился, и она всё ещё не отрывала взгляда от её губ.

– Прекратить что? – подняла брови девчонка, – Ты сама предложила мне покурить.

– Думаешь, мне нравится думать о тебе, когда ты не можешь двигаться? – спросила Купер с сарказмом, и даже с таким туманом в голове Бэллка ощутила слабую вспышку смущения.

Она так спокойно говорила об этом, что заставляла её почувствовать себя ещё более неудобно. Кузнецова точно не продолжила бы этот разговор, не будь у нее такой пустой от лекарств головы.

– А о чём нравится? – она откинулась на подушку, понимая, что голова теперь кружится от сигарет, но была уверена, что эти сигареты – лучшее, что ей удалось попробовать за всю жизнь.

Купер встала, выбросила в форточку окурки и захлопнула ее.

– Ты правда хочешь сейчас об этом поговорить? – она наклонилась к ней ближе, и Бэлла повернула шею на подушке ещё сильнее, чувствуя уже родной запах, который преследовал ее так долго: свежесть, чистота, дождь, сигареты.

Купер опустила взгляд на губы Бэллки и потянулась к ней рукой. Её ладонь коснулась щеки. Она была прохладной, хотя, скорее всего, у неё всё ещё был жар. Прикосновение оказалось таким приятным, что Бэлла потянулась следом, прижимаясь к руке с татуировкой плотнее. Если все это по-настоящему, завтра она будет готова провалиться под землю. Но это ведь будет завтра. Костья провела пальцем по её губе, и Кузнецова поняла, что привыкла к этому жесту. Она мазнула по уголку рта пальцем и убрала руку.

– Я переживаю за тебя, – тихо объяснила она, всматриваясь в её лицо.

Наверное, не было ещё момента, в который Бэллке хотелось, чтобы Купер оказалась еще ближе. Хотя, конечно же, это ложь. Такой момент наступал всегда, когда она двигалась к ней. Даже сейчас, когда с каждой секундой её мозг становился всё более заторможенным, Каспер только своим присутствием заставляла кровь девчонки бежать по жилам быстрее.

Малая хотела грустно улыбнуться самой себе. Все эти поговорки о запретном сладком плоде вдруг оказались самыми реальными вещами, которые она познала в жизни. Костья Купер была самым запретным из всего, что девушка знала. Так что она сейчас смотрела в Костьино лицо, которое находилось в паре сантиметров от её собственного, и ощущала, как доза распространяется по каждой клеточке тела после долгих дней без.

Она будто была наркотиком. Но... нет. Она точно была чем-то светлым. В ней было так много светлого, что Бэллку ослепляло. Почему никто кроме неё этого не замечал? Даже сама Костья.

Она резко встала.

– Тебе нужно поспать.

Внезапно, на Бэллу накатила тревога. Так же решительно уходила Наташа. А Костья не должна так уходить, она не может…

– Н-нет, я спала так долго, – громким шепотом запротивилась Бэллка, понимая, что от сигарет и лекарств её голова всё равно тяжелела.

– У тебя ослабленный организм, – равнодушно сказала Костья отрепетированную Мироновной общеизвестную фразу и отвернулась к окну.

– Поцелуй меня, – выпалила Бэлла, и староста замерла, не поворачиваясь, – Мне это нужно, я прошу.

Наконец она развернулась с подозрительным выражением на лице.

– Наверное, тебе не стоило курить… Что в тебя сегодня вкололи?

– Ничего, что действовало бы на мозг, – резво соврала Малая, и оставалось только молиться, чтобы в её глазах не отображался туман, который с каждым словом завладевал ею всё больше. Костья склонила голову, изучая девушку, – Пожалуйста, – еле слышно попросила она.

Каспер закусила щеку изнутри, подходя ближе. Глаза девчонки засветились восторгом, пока Костьины оставались нечитаемыми. В нормальном состоянии Бэллка не всегда могла расшифровать, что плескалось во взгляде старосты, а в нынешнем и подавно.

Купер медленно склонилась, и Кузнецова закрыла глаза, чувствуя, что её губы стали привычно покалывать от предвкушения. Староста поцеловала девушку в щёку, близко к уголку губы, задерживаясь на месте поцелуя дольше нужного.

– Тебе правда нужно поспать, – шёпотом повторила она почти ей в губы, но не касаясь.

Эмоции будто выжгли в Бэллке жалкие остатки сил, и она не смогла открыть глаз, когда Каспер аккуратно подтянула одеяло к подбородку девушки.

– Ты говоришь во сне, ты знала об этом?

Она услышала это уже где-то на границе сна и реальности, и ей почудилось, что в голосе звучала улыбка.

– Ты говоришь во сне, и мне это нравится.

Кузнецова провалилась в сон, чувствуя, как рука старосты погладила ее щеку, и где-то на краю сознания девушке показалось, что когда-то она уже так делала раньше