chapter 13 (1/2)
«Я всё равно люблю всё, что ты с нами сделал
Я всё равно люблю всё, что творил ты со мной шаля
Всё равно люблю всё, что не земля
Всё, что не земля…»</p>
Обыкновенная ночь в Школе Литвиновой: снова кто-то пытается умереть.
В заплёванном закутке под лестницей пахло сыростью и почему-то мусоропроводом, и Горбатая откровенно не знала, почему здесь так часто стайками тусовались девчонки. А сегодня и вовсе разворачивалась непривычная этому места сцена: в лучших традициях сказок, с мертвой девкой и рыцарями. Она представила себя и Костью в доспехах и ей стало смешно. Алина старательно отводила взгляд и путала в голове мысли. Она смотрела на носки своих кроссовок, на обшарпанные ступеньки и свет в конце коридора: куда угодно только не на непривычно-суетливую старосту десятой группы.
– Ты так и будешь там стоять?! Помоги поднять!
Голос Купер истеричный, резкий, как будто она готова сорваться и побежать куда-то прямо сейчас. На самом деле Горб и сама была не так уж и далека от бегства. Но в мутно зеленых глазах плескалась такая неподдельная тревога и ужас, что девушка молча подхватила бессознательное туловище Малой, стараясь не обращать внимание на то, как бережно Костья держит девчонку за шею.
Убийственно медленно они потащились по этажу, в четыре руки удерживая корпус нарвавшейся на неприятности Кузнецовой. На холодное «уронишь – оторву руки» от своей старосты Алина даже бровь поднимать не стала, судя по прерывистому дыханию, девчонке было крайне хуево, и волнение Каспера можно было оправдать.
Коричневая старая дверь в коридоры больничного крыла рассохшаяся, повидавшая на своём веку куда больше, чем они сами. Алина пнула ее от души, держа ноги полумертвой новенькой. Дверной косяк стыдливо заскрипел, пытаясь скрыть в темноте этажа щербины облупившейся краски.
Девчонка на руках дернулась, и Купер что-то успокаивающе зашептала.
Алина медленно моргнула, видение не исчезло. Зато к их странной, похожей на каракатицу, тени, присоединились еще две запыхавшиеся. Одна из них судорожно махала руками, другая – пыталась за ней поспеть, прижимая руку к боку, как после долгого бега.
– Мы не нашли ее!
Купер хмуро оглянулась на Бунину через плечо:
– Я заметила.
Проня ахнула, протягивая ладонь к кровоподтекам на лице девчонки, но коснуться не успела. Костья щелкнула зубами у самых ее пальцев, осторожно перехватывая растрепанную макушку Бэллы.
– Это вы о ней так позаботились?!
– Ксюша, хуйню перестань говорить, – одернула ее Настя прежде, чем Каспер успела ответить, а Алину осенило.
Забота. Никак по-другому эти взгляды и прикосновения истолковать было нельзя. Что-то далекое, неощутимое, но смутно-знакомое. Как будто в ее жизни тоже было такое раньше.
Расплывчатые не-воспоминания о том, как с ее лица убирают волосы или спрашивают что-то, смягчая тон, были настолько смутными, настолько нереальными в голове, что Алина не могла понять, что из этого правда произошло, а что приснилось ей в мертвой тишине их общей спальни.
Закушенная в беспокойстве губа, татуированные пальцы на сгорбленной спине: Костья по-настоящему тревожилась. Не так, как за любую из них при очередном взрыве манямирков. Это так, всего лишь бастарды, приблуда. Хлопок по плечу, совет, но такой взгляд – никогда. Купер нельзя здесь ни горбиться, ни хромать, но вот новенькая нарвалась на очередную пакость, и почва шатается под ногами их железной девы, их всегда знающей что делать старосты.
– Потом потреплетесь! Давай, Алина, дальше пошли, – словно в подтверждение ее мыслей, Каспер потянулась дальше по коридору.
Забеспокоившаяся ни с того ни с сего Бунина вдруг преградила им путь, но опять ничего не успела сказать.
– Так-так-так, – улыбаясь из темноты, будто кралась все это время, осторожно выступила Ксюха Милас, – Чип и Дейл спешат на помощь?
Проня ойкнула. Алина проследила за тем, как лицо Костьи обратилось в непроницаемую маску:
– Свали.
Бритоголовая девчонка лениво оттолкнула Настю и присвистнула, разглядывая скукорженную на их руках Бэллку. Судя по ее хрипящим выдохам и побелевшим пальцам Каспер, староста десятой с силой сжала шею и спину девчонки.
– Снова тащите лечить свою недоразвитую? Не надоело с ней возиться, Кас?
– Не твое дело. Мы говорили об этом, следи за своими, делай что хочешь с Горой, а моё не трогай, – Костья сузила глаза.
– Я всего лишь хотела облегчить нам всем жизнь, – деланно-невинно захлопала Милка глазами, кривляясь, – Вы разве не пытались от нее избавиться не так давно?
Горб с нарастающей тревогой заметила, как лицо Купер превращается в жестокое и холодное. У неё бы, наверное, случилось воспаление лёгких, если бы девушка вот так на неё посмотрела. Староста десятой группы даже не пыталась подражать слащавому тону Ксюхи, льдом в ее голосе можно было заморозить половину Школы.
Прокофьева, прячущаяся за спиной Горб, беспокойно выдохнула ей в затылок.
– Моя группа не нуждается в твоей помощи, и мы сами будем решать, от кого нам нужно избавиться.
– Хватит, Костя, – почти промурлыкала Милас, словно наслаждаясь накалившейся обстановкой полутемного коридора, – Нахуй этот пафос. И нахуй эту девчонку, она портит расстановку сил в команде. Есть деловое предложение. Хочешь оставить ее – хорошо, но боеспособность ее мы понизим, разрешаешь ты это или нет.
– С каких пор ты мне диктуешь?!
– С тех самых, как Горохова стала терять место. Я не позволю всякой шобле-ёбле портить ей жизнь.
Школу уже не один день волновали слухи о новой протеже Дмитрича, делавшей в клетке успехи, но Горб даже не подозревала, что их Малая может вытеснить кого-то из устоявшейся команды. Туда не попадали спортсменки, там вымещали агрессию, и тот, кто активно делал это в рамках тренировок, причислялся к ряду «лучших».
Местный тренер обладал железной волей дрессировщика и, несмотря на проплешины и на редкость громкий голос типичного физрука, был неплохим детским психологом. Команда ММА из Школы малолетних преступниц участвовала в выездных соревнованиях вместе с коллективами социально успешных подростков и часто даже привозила победы. На драки в стенах Школы у них не было ни сил, ни времени, ни мотивации. Литвинова молча благодарно аплодировала, а Дмитрич закрывал гештальты детской мечты стать хорошим учителем.
Алина затаенной злости и горечи в голосе Ксюхи не удивилась вообще. Об их с Горой собачьих отношениях болтать перестали давно. В девятой группе под диктаторскими правилами Милки печатью жирнело правило «Ане Гороховой можно все, и если вы с этим не согласны, вас загрызет скуластая злая староста». А теперь, значит, Кузнецова ей наваляла. Ситуация пахла плохо. В последний раз такое закончилось заточкой и газетными заголовками о «небывалой жестокости девочек-преступниц».
Староста девятой группы сделала пару шагов к ним. Костья дернулась и зашипела, пряча на груди Бэллино лицо.
– Отойди.
Милка скрестила руки на груди, усмехаясь:
– Да ладно, чё ты, мы поиграем.
– Я на ебле твоём поиграю, если не отойдешь, – не выдержала Алина, – Просто уйди.
Костья быстро метнула в ее сторону взгляд из-под ресниц, и Горбатая могла поклясться, что видела там намек на благодарность.
– Ути, какие все нервные. На соседнюю с Анькой кровать ее хотите положить? Соседство быстро прекратится, я гарантирую. К счастью, не все в твоей группе такие несговорчивые…
– На что ты, блять, намекаешь?! – Купер повысила голос. К ней тут же резво подскочила молчавшая до этого Бунина и горячо что-то зашептала на ухо.
Алина, поудобнее перехватив ноги Кузнецовой, не отрывала пристального взгляда от Милас, скучающе разглядывающей тело девчонки. В глубине ее зрачков было темно. Также темно, как в коридоре спящего больничного крыла. Также темно, как у самой Милки под ребрами. Темно, мокро, холодно. Не девушка – олицетворение мерзкой осени, сырой и злобно-хмурой.
– План меняется, – отчеканила Костья, едва Бунина закончила ей что-то объяснять, – Алина, мы уходим.
Горб сделала маленький шаг назад, наблюдая за реакцией Ксюхи. Та лучезарно улыбнулась, показывая зубы.
Глаза Купер превратились в щелки:
– Не заставляй меня делать то, о чем мы обе пожалеем, Милка. Она не вернется в команду, я даю слово. Но если ты или твоя шушера тронете кого-то из моих еще хоть раз, это закончится плохо.
– Договорились.
Бунина присвистнула, но, заметив напряженные гляделки старост, вжала голову в плечи. Из больничного крыла десятая группа уходила в полной тишине.
***
Ни одно утро на памяти Гончаровой не было добрым, и это не стало исключением. Она подтянула к себе ноги, прижимаясь боком к холодному стеклу подоконника. На площадке мелькали фигурки в одинаковой спортивной форме. Храните ангелы и демоны хронические буквы в медицинской карте за то, что в утренних пытках она может не участвовать.
Наташа поймала полный зависти взгляд Митрониной и с фальшивой улыбкой ей помахала. Девчонка чертыхнулась и продолжила приседать. Смешные они, люди на утренней зарядке в -7.
Девчонки рядом приторно шутили про то, о чем другие даже не говорят, и она особо не прислушивалась.
У нее выдался насыщенный месяц, который она сама старалась по максимуму забить какими угодно делами – лишь бы перестать думать. Помочь кому-то с макияжем? Договориться с Алиной об очередной бабочке на пояснице? Сделать домашку от Третьяковой? Не пропустить ни одного занятия с психологом? Пожалуйста, что угодно. Нет, она не собиралась выбрасывать случившееся из головы, но и жалеть себя тоже не собиралась.
Гончарова научилась засыпать в одиночестве. Особенно когда оказалось, что с ее кровати открывается прекрасный вид на кровать Кузнецовой, если сесть, откинув голову на спинку. Девушка боролась с собой до последнего. Боролась и не спала, когда в комнате темнело и из звуков оставалось только размеренное несинхронное сопение.
Но что-то теплое толкалось в груди. И оказалось, что бесполезно выть, бесполезно считать до ста. Она пробовала, и в спасительный сон не проваливалась. В каждый нерв врезалась пустота, предъявляя громко смертельный счёт. Тик-так, она больше не держит твою руку по-дружески, тик-так, ты привязалась к человеку без повода, тик-так, ты никому не нужна.
Сырой рассвет теплился за окнами, а Наташу невидимая рука била под дых несколько ночей подряд, когда она, все-таки поднявшись, гипнотизировала разметавшиеся по подушке бледные конечности Бэллы и ее странно отросшие волосы. Гончарова помнила, что они жесткие и невероятно щекочут, и успевала представить, как тяжело раньше Кузнецовой было плести из них косы, про которые девчонка рассказывала, потому что волосы ее были непослушные.
А потом Малая впервые не пришла ночевать в комнату, и Наташа не смогла заснуть, прислушиваясь к коридорным шорохам, глотая сопли и слезы, потому что кровать Купер тоже осталась пустой в ту ночь. Это было вчера, а сегодня Гончарова сама ночевала в чужой спальне.
Девушка поднесла к глазам зажигалку. Близко-близко, так, что медь плескалась в пламени, отражаясь в почерневших зрачках.
– …а потом Милка проломила новенькой голову, и…
– Че? Повтори!
Наташа развернулась так резво, что чуть не слетела с подоконника. Толпившиеся рядом девки удивленно переглянулись.
– А ты не знаешь?
Гончарова дернула плечом.
– Это же из твоей группы девчонке сломали позвоночник…
– Ты же сказала голову! – рявкнула девушка, спрыгивая с насиженного места и швыряя в обалдевшую подругу зажигалку.
– Да кто их там разберет. Все по-разному говорят.
Стало паршивенько. Грудь сдавило, и показывать равнодушие было уже не так просто, как пару минут назад, но Гончарова только шумно выдохнула и неестественно улыбнулась.
– Ну да, да…