chapter 7 (1/2)

Гончарова хрипло хохотала, постукивая по бетонной стене рукой с длинными узкими ногтями.

- А я ему говорю: ты к кому подкатываешь свои перепелиные?!

Девушки вокруг шумно заулюлюкали и захлопали рассказывающую худощавую блондинку по плечам. Кто-то протянул острячке окурок и туалет стал затягиваться сизым дымком. Запах дешевой косметики и вранья стал растворяться в запахе никотина, превращая уже приевшееся шоу в будничный перекур.

Когда они курили, красиво стряхивая пепел наманикюренными пальцами и шумно переговариваясь, детские черты исчезали даже у самой младшей из них. Наташа ненавидела это.

Воспитательницы негласно, словно по умолчанию делили всех на две категории: «будущие воровки и наркоманки» - о тех, кто часто дрался и чаще всего менял стены Школы на тюрьму после выпуска и «будущие шлюхи» - о тех, кто был чуть красивее первой категории, но судьбой редко сильно отличался. И почему-то всегда умалчивалось, что именно у них из-за плеч всегда выглядывало самое страшное домашнее или дворовое насилие. А ведь им всем от силы по шестнадцать. Это было неприятной правдой, нарисованной стухшей помадой на туалетном зеркале, где «такие» сбивались в маленькую ядовитую стаю и истерически смеялись, потому что плакать – удел слабачек.

На самом деле все они плакали. Жеманно всхлипывали перед преподавательницами, роняли скупые, злые слезы, если ругались с одноклассницами, верещали и брызгали соленой жидкостью в драках. Но плакать влагой и плакаться на судьбу – разные вещи, и последнее здесь не приветствовалось.

Она усвоила правило еще в первые дни в Школе, хотя плакаться и жаловаться – все, чего ей хотелось пять лет назад. Каменные стены встретили ее недружеблюбно, не делая исключений для попавшей сюда несправедливо девочки. Тогда она решила смеяться. Гончарова обычно хихикала громче всех, и на уроках чаще всего слышала фразу «не паясничай», но именно это позволяло держаться на плаву. Постепенно вечная улыбка перестала удерживать от истерик и стала привычной маской, которая в редкие моменты сменялась отсутствующим выражением лица.

Сегодня в программе свежие сплетни, пахнущие плесенью тени для век и грустная клоунада. Она поправила волосы и отвела взгляд.

За стеклом деревья, стремительно теряющие последние листья, кутались в закатный свет. Толстое, какое-то выпуклое подвальное окно едва пропускало лучи заходящего солнца, добавляя им зеленоватый оттенок, и Гончарова с содроганием подумала, что они живут в аквариуме. Задыхаются, плещутся в этой мутной жизни за грязными стеклами, а чьи-то глаза и большие руки наблюдают за ними, вовремя подмечая, кого нужно подкормить, а кого спустить в унитаз.

- Извини….

Девушка вздрогнула, когда кто-то похлопал ее по бедру и обернулась, привычно слащаво растягивая губы.

Девчонки захихикали с прежней силой, вмиг отвлекшись от сигарет. У двери, ближе всех к Наташе, мялась сероволосая невысокая девчушка. Было видно, что она чувствует себя здесь неловко, но серьезно сдвинутые брови говорили о том, что что-то важное удерживает ее на месте.

Та самая, рассказывающая историю про неудачливого парня светленькая Лера, выпустив вверх несколько колец дыма, нагнулась и поманила ее пальцем.

Серые косички отрицательно затряслись. Она снова повернулась к Наташе.

- Я к тебе. Вот, - в подрагивающей, красной от волнения детской руке дрожал кривоватый самолетик.

К ней змеями скользнуло сразу несколько ладоней, но Гончарова успела выхватить записку, плотоядно улыбаясь. Мысленно она поразилась неопытности девчонки: нельзя же вот так вот прямо при толпе…

Испуганная малолетка шарахнулась от рук-змей, которые с тихим шипением в лучших традициях Медузы-Горгоны тут же исчезли.

Самолетики вскрывать Наташа умела длинными пальцами одной руки так, чтоб можно было идеально пригладить белые крылья обратно, как будто послание никто не читал. Отведя руку, она, как бы невзначай, поиграла ногтями, и мимолетно мазнула взглядом по бумаге. Одинокая строчка круглыми буквами сладко царапнула где-то внутри.

Затаившие дыхание девушки вокруг вытянули шеи, но Гончарова уже смяла самолетик и измерила мелкую недобрым взглядом.

- Почему так долго несла?

- Так вышло, - мышкоподобная девчонка втянула шею, будто ожидая удара.

Наташа обвела глазами блестевшую разношерстную толпу и процедила, улыбаясь:

- Сгинь.

Два раза повторять не нужно было. Щелканье зажигалки в ее руках заглушил топот летевшей вверх по лестнице фигурки. Самолетик опасно вспыхнул, но она бросила его на бетонный пол, только когда пламя почти коснулось пальцев.

- Что там?

- У Буниной праздник сегодня. Дела десятой, - она затоптала догорающую записку и улыбнулась, - Поможете бутылочку нарисовать?

Это была ложь, но она сорвалась с губ легко, как всегда, когда ей нужно было на кого-то повлиять. Бумажная весточка от Буниной покоилась в кармане с раннего утра.

***

Насте она принесла крафтовый сверток, радуясь, что решила позаботиться о подарке заранее, учитывая плавающий график дней рождений Буниной. Лицо девчонки засветилось так, что лампы в больничном коридоре потускнели. И цена этой улыбке – увесистая стопка детских переводных тату. Касперу хотелось, чтобы какая-то подобная мелочь могла бы поднимать ей настроение каждое утро, когда весь мир будто назло пытался ее выбесить. Но она не Настя, и не способна радоваться временным рисункам, когда счастья не добавляют даже настоящие.

Она едва не упала, поскользнувшись на непривычно чистом полу, спешно выходя из больничного крыла, но сейчас была от души этому благодарна. За ручку двери с другой стороны взялась Гончарова собственной персоной. Костья присвистнула.

- А вот и блудная дочь. Или уже мать, а?

Плотный макияж успешно скрывал следы бессонной ночи, но острый глаз старосты подметил и круги под глазами и несвойственную Наташе бледность.

Девушка стряхнула с лица растерянное выражение и фыркнула, издав звук, похожий на лай простуженной полудохлой собаки. Хотя именно Купер сейчас чувствовала себя как старая псина, лишившаяся за неделю здравого ума, чувства юмора и всего хорошего, что в ней было.

- Ты что здесь делаешь? – проигнорировала Гончарова ее издевку.

- Я? - Костья иронично выгнула бровь, - А что, теперь у старост ограничена площадь передвижений?

Наташа дернула было ручку двери снова, но Купер уперлась рукой в косяк, преграждая ей дорогу.

- Это ты что здесь делаешь? Бунина всех ждет только к шести, когда медсестры сменятся… Или погоди, - бегающий по фигуре напротив взгляд ожесточился, - Ты к новенькой пришла?!

Гончарова, разглядывающая ее побелевшую от напряжения руку на двери, усмехнулась.

- Допустим.

Этот день расшатывал нервную систему старосты по капельке, как в древней китайской пытке. Ярость снова зачесалась где-то в горле.

- Шутка такая, да?

Наташа покачала головой.

За что можно любить ее, так это за честность. Девушка делала все, что хотела, но чтоб это предотвратить, достаточно было правильно задавать вопросы. Костья осторожно заглянула ей в лицо и пошла издалека.

- Посвятили же уже.

Длинные волосы качнулись в знак согласия.

- Петруха? Гора? – Каспер задумалась на секунду, - Милас?

Мелкие давно шушукались, помня о недельных событиях. Костья не сомневалась, что порочащие Гору слухи дошли до Милки, потому что об этом гудела вся Школа. Точнее о том, что она была лишена стоящего представления. Староста десятой лично слышала несколько басен на тему драки и ее исхода, и это только за один проход мимо второго этажа. Оставалось только надеяться, что Горохова не станет врать.

Гончарова вдруг ощетинилась:

- Я не собиралась больше ее подставлять, ясно?!

Костья бросила быстрый взгляд на нее, нервничающую и напряжённую. Нет, она бы не осмелилась так солгать. Догадка ударилась в затылок воздушным шариком.

- Прощенье идешь просить? – она осклабилась, - А зачем? Слово Малой не будет ничего весить в группе, можешь мне поверить. Научись лучше спать в общей комнате по ночам, и может…

Аккуратно подведенные глаза сверкнули из-за падающих на лицо локонов.

- Т-с-с, - девушка покачала в воздухе перед собой острым ногтем, - Я буду спать где хочу, сколько хочу и с кем хочу… Это ясно?

- У тебя подружки кончились?

- Давай я сама буду решать, кто будет моей подружкой? Кость, при всем уважении: слишком много на себя берешь. Это дело моё и её. Допрос окончен.

Последняя фраза получилась сухой и плоской, и Каспер уставилась на нее так, будто бы она только что разрушила какие-то далеко идущие планы, построенные ей. Наташа легко проскользнула мимо на мгновение оцепеневшей старосты и безошибочно поплыла в направлении нужной палаты.

- Наташа, блядь, она же всего неделю здесь! Ты ее не знаешь, - безнадежно и зло крикнула ей вслед староста.

- Ты там не мерзнешь, на вершине своих моральных устоев?* Сами разберемся.

Костья от души хлопнула дверью, обессиленно вывалившись в шумящий девичьими голосами коридор.

***

Мироновна делала Малой какую-то тугую повязку на ребра, и они хором зашикали, едва она приоткрыла дверь. Подождать в коридоре было не худшим вариантом, и это позволяло избежать скользких намеков Насти Буниной, но она лишала себя и вида на краснеющую, обнаженную по пояс Бэллку.

Наташа мялась у стены с поблекшими от времени плакатами о профилактике ветрянки и герпеса и встрепенулась, когда Бэлла мягко прикрыла за собой дверь палаты.

- Привет.

Она подняла засветившиеся какой-то незнакомой эмоцией глаза.

- Привет. Звала?

Кузнецова кивнула, разглядывая ее, и словно в первый раз смотрела на подшитую форму по фигуре, густой каскад волос и неестественный румянец. Она так хотела увидеть человека, который многое рассказал ей об этом месте и явно может открыть еще, если спросить, но вот девушка перед ней, а непослушный язык не связывает и двух слов.

- Ага, звала, - повторила она, встретившись с ней взглядом.

- Скажешь что-нибудь? – девушка наклонила голову в бок, тон ее оставался напряженным, хотя она изо всех сил старалась придать голосу мягкой непринужденности.

- Я… Я хочу, чтоб ты знала, что я не злюсь, - протянула Бэлла, покачиваясь на носочках и отводя глаза.

Наташа просияла, и уже в следующую секунду сквозняк больничного коридора с привкусом хлорки сменился для Кузнецовой пряным цветочным запахом чужих волос, потому что девушка стиснула ее в объятьях, преодолев расстояние между ними двумя широкими, танцующими шагами.

- Я не сама это, ты пойми, и я не смеюсь сейчас, слышишь? Я не смеюсь… Это все настоящее!

Покрасневшая Бэлла кивнула, отстраняясь, и по-детски протянула ей мизинец:

- Мир?

Наташина рука была мягкой и нежной.

- Мир.

***

На часах было без пяти одиннадцать вечера, так что в коридоре за стенами палаты стояла сонная тишина. Создавалось впечатление, что этой ночью никто не собирается на поиски разгуливающих по коридорам воспитанниц, чьи кровать сейчас пустовали. Вся десятая группа перекочевала из своей законной комнаты в больничное крыло.

Расстаравшаяся на преображение помещения Бунина светилась от удовольствия и разве что не урчала. Еще днем они с Бэллой сдвинули четыре кровати, и теперь на этой странной конструкции, обложившись стегаными подушками, расположились «ее гости и сестры по крову», стекающиеся в их палату разными способами с шести вечера. В импровизированном кругу было душно от смешивающихся, распаленных дыханий и шумно, несмотря на приглушенные реплики и задушенный хохот.

Их в любой момент могли обнаружить и наказать, особенно после того, как Алина и Ася вскарабкались в комнату через окно, решетку которого Бунина два часа ковыряла толстой иглой шприца. Особенно строго наказали бы Купер как старосту, но Наташа где-то достала бутылку паленого, кажется, даже просроченного ликера, и она сдалась.

Последние дни хождения по лезвию ножа между группой, директрисой и новенькой сделали её нервной и дёрганой, потому что мысли о том, как все устроить, не покидали обычно ясную голову девушки ни на секунду. Ей нужно было отвлечься. Настя неспроста решила «родиться» именно сейчас, и Костья мысленно благодарила ее каждый раз, когда кто-то заговаривал с Малой.

А говорить с ней действительно начали.

После того, как ликер, встретили который бурными аплодисментами, был открыт, и бутылка стала кочевать по кругу, девчонка вытряхнула на колени Насте прозрачный пакет, тут же приковавший всеобщее внимание к себе.

Кузнецова бледными пальцами неловко мяла лямки своей серой сумки и что-то лепетала про скромный подарок, когда Бунина подняла на нее влажные глаза. «Спасибо» утонуло в детском смешке.

Пакет ей передала бабушка еще в изоляторе, но там Бэллке кусок в горло не лез. Она совсем забыла о нем, и была почти уверена, что его забрала охрана или уже достали одноклассницы, когда посылала Лизу за рюкзаком, но конфеты были на месте.

«Резеда». Толстенькие бруски в желтой шелестящей обертке ловили блики света и тонко пахли чем-то праздничным и полузабытым. Килограмм мимолетного счастья. В Школе это не было скромным подарком. Несовершеннолетним преступницам не полагались сладости, никто не получал их в посылках от любящих людей в больших количествах, а если и получал, не дарил уж точно.

У девчонок задергались носы. Настя обвела их хитрыми глазами и разорвала обертку с залихватским «налетайте».

Нарядные фантики зашелестели в какой-то торжественной, возникшей мгновенно, тишине. Они пачкали губы подтаявшим от тепла палаты шоколадом, облизывали пальцы и ели эти конфеты так, будто вкуснее ничего не существовало. Бэлла напряженно хмурилась, теряясь от тревожного ощущения, что вернулась в родной детдом и как бы невзначай сунула свою конфету сидящей рядом с ней Ксюше.

Костья, почувствовав на языке шоколадный вкус, встретилась с Малой глазами и тут же отвела взгляд. В груди что-то защемило от призрачной мысли о том, что она с легкостью отдает все, что у нее есть, людям, которые совсем недавно сломали ей ребра. Когда бутылка дошла до нее в очередной раз, Купер сделала два глотка вместо одного.

Когда вскоре Петруха, потрепав Настя Бунину по вихрастой макушке, ушла на тренировку и вернуться не пообещала, раскрасневшаяся от алкоголя и приободренная тем, что ее принимают в беседу, Малая задумчиво протянула:

- У вас здесь все необычно устроено.

- Ага, - с готовностью закивала Бунина, - Такая сильная Петруха, и не староста. Не слушается ее никто. Мы сами все удивляемся, ты уж поверь. А больше всех удивляется сама Петруха. Встает, бывало, утром, оглядит спящую десятую, потом на себя посмотрит и вопрошает: «почто и доколе?». И так каждое четное число месяца.

- Уймись, - поморщившись, оборвала ее Алина.

Наташа засмеялась.

Они с Асей раскачивались из стороны в сторону под мурлыкающую песню Прони. Оперевшись на спинку одной из кроватей, Бэлла переключила внимание на танцующих сидя девушек. С каждой минутой их движения становились более несуразными, но никому до этого не было дела.

Отведя взгляд ещё капельку левее, Кузнецова заметила... самое необычное зрелище, которое видела за время, проведенное здесь. Румяная староста десятой группы Костья Купер расслабилась, обхватив татуированными пальцами горлышко уже пустой бутылки. Она открыто смеялась, слушая продолжение Настиной тирады о несправедливости их порядков. Смеющаяся Костья. Немыслимо.

В этот момент Кузнецова поняла, насколько странным может быть то, что ты, не зная человека, но сделав о нем неправильные выводы, можешь лишиться почвы под ногами от вида чего-то такого простого. То ли оттого, что староста в её представлении была соткана из злости и тщеславия, а такие люди не умеют смеяться, то ли потому что все улыбки, которые она видела на этом лице ранее, были лишь оскалами или тенями насмешек, а такие улыбки лишены чувств. Сейчас она смеялась искренне, качая головой. Распаляющаяся все больше Бунина на такую реакцию и рассчитывала, судя по тому, что говорила она все громче, заставляя обратить на себя внимание и других зрителей.

Бэлла не слышала, что она говорит. И дело, конечно, было в трех глотках паленого ликера, который казался на вкус сгнившей сливой, а не в том, что она засмотрелась.

Каспер запустила руку в отросшие волосы на затылке и взъерошила их. Закатанный до локтя рукав старосты съехал вниз по предплечью, и Кузнецова отметила, что она одета, как все. Слишком просто. Мягкая футболка и широкие штаны темных цветов. Без жилетки, как и остальные. На каждой девчонке в этой комнате была форма, но именно Костья привлекала к себе её внимание, несмотря на то, что вид одинаковой одежды за несколько часов в их компании ей приелся.

Бэллка пробежалась глазами по ее скулам, острому подбородку и татуировкам и спешно отвернулась.

Она явно не старалась выглядеть так, чтоб привлекать внимание, но Бэлла уже мысленно отнесла ее к категории людей, на которых можно надеть мешок, и они все равно останутся красивыми. Признала это и покраснела, потому что признавать девчонок красивыми обычно не входило в ее планы.

Отвлеклась от разглядывания старосты она очень вовремя.

— Давайте-давайте! Все же знают правила игры в бутылочку? — взбудоражено вопрошала Ася, закручивая светлые волосы в хвост, чтобы не падали на лицо, пока она разравнивала покрывало в центре их кружка. — Святой напиток от Гончаровой повеселит нас даже после того, как закончился! — её рука потянулась к Костье. Услышав про игру, девушка отбросила от себя пустую бутылку, будто та была раскаленной. — Мы будем раскручивать ее по очереди по часовой стрелке. Это весело! Всё, я кручу, дайте мне место, Алина, да, чуть подвинься, вот так...

На скользком шерстяном одеяле бутылочка скользила легко и, сделав около шести оборотов, указала на Веру. Ася хлопнула в ладоши, потянувшись к ней через круг для поцелуя.

- Все не может быть так тупо! – вдруг запротестовала Алина, и все повернулись к ней, казалось, удивленные.

Вера-Холера со стоном посмотрела на нее, а Ася ухватилась за неправильность игры, как за спасательный круг:

– Нет уж, давайте правильно играть, как нужно, рассказывай, солнышко!

Костья хмыкнула, тут же демонстративно зажав рот рукой после неодобрительного цыканья Митрониной. Алина, получив поддержку, взбодрилась:

– Первый раз просто пожимают руки.

Вера громко фыркнула.